Страница 3 из 4
Гендриковы, Ефимовские, Петр Михайлович Бестужев-Рюмин и два его сына - вице-канцлер Алексей Петрович и обер-гофмаршал Михаил Петрович получили графские титулы, а секретарь Елизаветы Петровны, Иван Антонович Черкасский, стал бароном.
Вскоре после коронации Елизавета Петровна без всякой помпы обвенчалась с Разумовским в бедной небольшой церковке подмосковного села Перово. Обряд венчания произвел ее духовник Федор Яковлевич Дубянский, очень образованный богослов, пользовавшийся большим уважением у набожной императрицы.
После того, как венчание было окончено, Елизавета Петровна зашла к местному священнику в дом, выпила с ним и с попадьей чаю, а выходя из дома, сказала Алексею Григорьевичу Разумовскому - теперь уже ее законному, венчанному мужу, что она хочет познакомиться со своей свекровью - Натальей Демьяновной, овдовевшей крестьянкой, содержавшей корчму неподалеку от города Глухова, и велела послать за нею карету.
Необыкновенная история,
произошедшая в Глухове и Петербурге
Три сестры Алексея Григорьевича - Агафья, Анна и Вера, и младший брат Кирилл жили в Черниговской губернии, в Козелецком уезде, на хуторе Лемеши вместе с матерью Натальей Демьяновной. Мать держала шинок, Кирилл пас скотину, а сестры все были замужем за местными: Агафья - за ткачом Будлянским, Анна - за закройщиком Закревским, а Вера - за казаком Дараганом.
Когда в Лемеши прибыл целый кортеж придворных карет, изумлению хуторян не было предела.
- Где живет здесь госпожа Разумовская? - спросили приехавшие.
- У нас никогда не было такой пани, а есть, ваша милость, вдова Розумиха, шинкарка, - по-украински отвечали хуторяне.
Когда же Наталья Демьяновна вышла к ним, то приехавшие поднесли ей богатые подарки и среди прочего - соболью шубу. Затем они стали просить ее вместе со всеми детьми поехать в Москву, к сыну.
- Люди добрые, не насмехайтесь надо мною, что я вам плохого сделала? отвечала Наталья Демьяновна, в глубине души уже веря случившемуся, потому что кое-какие слухи все же доходили до нее.
Тогда она постелила соболью шубу у порога своей хаты, посадила на нее родных - и дочерей, и зятьев, и кумовьев, и сватьев со свахами, выпила с ними горилки - "погладить дорожку, шоб ровна була", - и обрядившись во все самое лучшее, отправилась в Москву, где после коронации все еще оставался двор.
Почтительный сын выехал ей навстречу и в нескольких верстах от Москвы увидел знакомые ему кареты. Он приказал остановить собственный экипаж и пошел навстречу матери, одетый в расшитый золотом камергерский мундир, в белом пудренном парике, в чулках и туфлях, при шпаге и орденской ленте. Когда возница, увидев Разумовского, остановил карету Натальи Демьяновны, она, выглянув в окно, не узнала в подошедшем вельможе своего некогда бородатого сына, носившего широкие казацкие шаровары да бедную свитку.
А когда поняла, кто это, то от счастья заплакала.
Разумовский обнял маменьку и, пересадив в свою карету, повез в Москву. По дороге он наказал Наталье Демьяновне при встрече с невесткой не чиниться, а помнить, что Елизавета не только невестка, но и российская императрица, дочь Петра Великого.
Наталья Демьяновна была женщиной умной и дала слово, что проявит к Лизаньке всяческую почтительность.
В Москве императрица занимала Лефортовский дворец, имевший высокое парадное крыльцо в два марша.
Наталья Демьяновна обмерла, когда двое придворных, бережно взяв ее под руки, повели к огромной резной двери мимо великанов-лакеев, одетых в затканные серебром ливреи и стоявших двумя рядами на лестнице. (Потом свекровь императрицы признавалась, что приняла их всех за генералов, - так богат был их наряд и такими важными они ей показались).
Сопровождавшие Наталью Демьяновну придворные, ввели ее в маленькую комнатку и передали в руки женщин-служанок. А те попросили ее, самым вежливым образом, снять роскошную, расшитую шелками кофту, и прекрасную новую юбку, а также и дорогие модные черевички, сказав, что все это для встречи с государыней непригодно, а взамен почтительно настояли, чтоб надела она все другое - обруч и каркас из китового уса, на который они тут же ловко натянули неимоверно широкую златотканную юбку, столь же прелестную кофту-некофту, на руки надели ей высокие, до локтей, белые перчатки, на ноги - золотые черевички, и, в довершение всего на голову водрузили высокий белый парик, усыпанный пудрой.
После того нарумянили щеки, насурмили брови, покрасили губы и повели по еще одной - теперь уже внутренней парадной лестнице - во дворец.
Нужно отметить, что в комнатке, где Наталью Демьяновну обряжали, не было зеркала и ловкие женщины сделали все это без его помощи.
На новой лестнице стояли такие же "генералы", что и перед входом во дворец, и Наталья Демьяновна, совсем уж оробев, подошла к еще одной огромной двери.
Ах, как не хватало ей сына, который, будь он рядом, успокоил бы ее и все объяснил! Но Алешеньки не было. Оставив ее у ловких служанок, он сказал, что уходит к государыне и вместе с нею выйдет к маменьке, когда Лизанька будет готова к встрече.
Двое лакеев медленно и торжественно, будто царские врата на Пасху, раскрыли перед Натальей Демьяновной двери, и деревенская шинкарка вошла в огромный зал сказочной красоты. Она в мгновение ока оглядела сверкающий паркет, огромные окна, расписанный летящими ангелами и прелестными женами потолок и, вдруг увидела, что прямо напротив нее, в другой стороне зала, стоит императрица - в златотканном платье, золотых туфельках, в белых, до локтя, перчатках и высоком - волосок к волоску - парике. Издали Наталья Демьяновна не разобрала красива ли ее невестка, увидела только широкие черные брови и румяна во всю щеку.
Затаив дыхание, Наталья Демьяновна пошла императрице навстречу и увидела, что та тоже двинулась ей. И тут, вспомнив слова Алешеньки, что надобно быть с государыней почтительной, свекровь, хоть и было то, вроде бы, и не по обычаю, смиренно опустилась на колени и опустила глаза долу.
Она простояла так несколько мгновений, но невестка почему-то не подходила, и тогда Наталья Демьяновна подняла голову, глянула вперед и увидела, что и Лизанька стоит на коленях и тоже смотрит на нее.