Страница 2 из 21
Через две недели после смерти мистрис По театр, в котором она играла, сгорел в Святочный вечер, и во время этого страшного пожара погибло шестьдесят человек. Об этом пожаре знали повсюду в Соединенных Штатах, и много лет спустя о нем рассказывали. Упорное предание повествовало также, что в этот вечер оба По сгорели в театре заживо.
Маленький Эдгар уже в два года обращал на себя внимание живостью и умом, которые светились в его детских глазах. Это жена Аллэна, пленившись ребенком, убедила своего мужа усыновить его, ибо у них, несмотря на несколько лет супружества, детей не было. Эдгар вошел в зажиточный, и даже богатый, дом, в котором приемная мать любила его до самой своей смерти, а приемный отец гордился своим приемышем, преждевременно являвшим различные таланты, — хотя временами был скор на руку и, будучи вспыльчив, порою сурово наказывал мальчика. К возрасту пяти-шести лет Эдгар умел читать, писать, рисовать, писать красками и декламировать стихи на забаву обедающих гостей; на забаву же их, наученный мистером Аллэном быть приятным для гостей, он становился на стул, поднимал стакан с разбавленным вином и, делая самые жеманные ужимки, провозглашал тост за всех, грациозно прихлебывал вино и с шаловливым смехом опять садился на свое место при общем одобрении пировавших. Он был одет, как маленький принц, у него была лошадь пони, на которой он ездил верхом, собственные собаки, чтобы сопровождать его, и ливрейный грум. У него всегда были в достаточном количестве карманные деньги, и в детских играх у него всегда была какая-нибудь любимица, которую, пока прихоть длилась, он засыпал подношениями — плодами, цветами и подарками. В связи с одним из таких детских увлечений он влез на дерево, свалился в находившийся перед ним пруд и едва не утонул. Он не всегда слушался мистера Аллэна, и однажды, когда ему грозило суровое наказание, явил необыкновенную для пятилетнего возраста находчивость. Он попросил мистрис Аллэн заступиться за него, но когда та сказала, что она не может в это вмешиваться, он отправился в сад, собрал хорошую связку прутьев, вернулся домой и молчаливо протянул мистеру Аллэну. "Это зачем?" — спросил тот. "Чтобы высечь меня", — ответил мальчик, сжав за спиной руки, подняв голову и пристально устремив на своего блюстителя напряженный взгляд больших потемневших глаз. Как и предвидел пятилетний Эдгар, мистер Аллэн был побежден этим мужеством. Но даже и тогда, когда дело кончалось не столь благополучным образом, Эдгар не чувствовал злопамятности по поводу действительной или мнимой обиды. Тотчас же после какого-нибудь наказания он мог с истинной сердечностью охватить своими ручонками шею приемного отца и целовать его. Он был живым, светлым и привязчивым ребенком, — стремительным и своенравным, это так, но никогда не угрюмым и зловольным. Красивый баловень, маленький любимец, голос которого, по собственным его словам, сказанным впоследствии, был законом в доме, и который в том возрасте, когда дети едва оставляют свои помочи, на коих водят их, был вполне предоставлен своей собственной воле и был господином своих поступков. Если бы жизнь продолжала этот означенный для него путь, а не привела резким поворотом к чудовищному нагромождению препятствий, превышающих силы отдельного человека!
В июне 1815 года, за день перед битвой при Ватерлоо, мистер Аллэн отправился с семьею своею в Англию, по одному делу, которое, как он думал, задержит его там лишь на малое время, на самом же деле он остался там на целых пять лет. Вместе с ним был и Эдгар, который совершил, таким образом, памятное морское путешествие в том возрасте, когда впечатления западают в душу наиболее глубоко, и, оставаясь пять лет в Англии, захватил своим зорким умом и чувством гениального ребенка все очарование этой отъединенной и таинственной страны. Он был отдан в школу в Сток-Ньюингтоне — тогда одно из предместий Лондона. Этот пригород, — вернее селение, — состоял в то время из одной длинной улицы, усаженной развесистыми вязами и бывшей остатком одной из проложенных римлянами дорог. Тенистые аллеи, зеленые лужайки, тени Елизаветы, Анны Болейн, ее злополучного возлюбленного, графа Перси, старинное здание, зачаровавшее ребенка своею готическою мрачною красотой и позднее описанное им с поэтической точностью в одном из любимых его рассказов "Вилльям Вильсон". В одной из священных загородок большой школьной комнаты, с дубовым потолком и готическими окнами, заседал в свое время долго скрывавший свое преступление и воспетый поэтами знаменитый убийца Евгений Арам. Когда в воскресное послеполуденье тяжелые ворота здания со скрипом раскрывались и выпускали на волю маленького мечтателя и его товарищей, они шли под гигантскими узловатыми деревьями, среди которых некогда жил друг Шекспира, Эссекс, или смотрели с удивлением на толстые стены и глубокие окна и двери, с их тяжелыми замками и засовами, за которыми был написан "Робинзон Крузо".
Здесь Эдгар По впервые правильно учился английскому языку, латинскому, французскому и математике. А совсем недалеко от него, на небольшом расстоянии от Сток-Ньюингтона, жили в то время гениальные юноши Байрон, Шелли и Ките, которые в это памятное пятилетие выступали со своими звонкими песнями.
Преподобный доктор Брэнсби, сохранивший в рассказе "Вилльям Вильсон" истинный свой лик и даже свое имя, оказал на Эдгара По сильное влияние не только своими постоянными цитатами из Горация и Шекспира, но и благородным пониманием души ребенка. Он запомнил своего маленького американского воспитанника и годы спустя вспоминал сочувственно об его способностях и с осуждением говорил, что у мальчика всегда было слишком много карманных денег.
Пять лет в Англии и дважды совершенное океанское путешествие предрешили многое в развитии отличительных черт Эдгара По как поэта, и дали ему возможность впоследствии верно найти себя. "Грезить, — восклицает Эдгар По в своем рассказе "Свидание", — грезить было единственным делом моей жизни, и я поэтому создал себе, как вы видите, беседку грез". Эта идеальная беседка грез, обрисовывающаяся перед нами во всех духовно-пленительных сказках певучего сновидца, возникла в своих теневых очертаниях впервые в старинной Англии, а морская волна и ропот морского ветра нашептали ему рассказы о тех воздушных существах, которые движутся перед нами в таких его произведениях, как "Манускрипт, найденный в бутылке", "Нисхождение в Мальстрем" или "Остров феи". Влияние океанского путешествия на детский ум Эдгара превосходно отмечает Гаррисон. "Ни один добросовестный биограф, — говорит он, — не преминет отметить, какие любопытные психологические эффекты моря должны были быть оказаны на впечатлительный характер По в продолжении длительных океанских путешествий почти столетие тому назад, когда месяц было быстрым переездом через седую Атлантику, и преждевременно развившийся ребенок, сперва шести, потом двенадцатитринадцати лет, провел месяц, или целых два, существования на преломлении лета, среди блесков июньских морей. Никто не изобразил ветер в мириаде его магических очертаний, и форм, и ощущений или воду в ее бесконечных различностях цвета и движения более четко, чем автор "Артура Гордона Пима", "Манускрипта, найденного в бутылке" и "Падения дома Эшер". Эолова рьяность фантазии поэта, шеллиевская многогранность фразы и ритма, с которыми он живописует ветер и воду, бурю и тишь, прудок и озеро, истолковывая тысячекратные тайны воздуха и выпуская на волю из их запертых уединений с несчетными складками, трепеты внушения и ужаса должны были, по крайней мере, зародиться в эти замедленные отроческие странствия по океану. Оба раза он пересек Атлантику в июне, когда лучезарность звезд являет себя во всей их красоте на преломлении лета и когда "полумесяц Астарты алмазной" и звездные гиероглифы неба выступают в лазури сгустками огня, дабы навсегда быть сложенными в сокровищницу в звездных поэмах и в звездных намеках. "Манускрипт, найденный в бутылке" есть водная поэма с начала до конца, написанная в тот ранний возраст, когда юноша живо помнил эти впечатления. Зефироподобные, из паутины сотканные женщины Сказок суть воплощения шепчущих ветров; их движения суть ветерковые волнообразное(tm) воздуха, идущего над склоняющимися колосьями; их мелодические голоса суть лирические возгласы ветра, возжаждавшего говорить членораздельною речью через горла, подобные флейтам; и полны страсти, и отягощены значением музыкальные изменения выражения, что свеваются с их губ как благовония, вздохом исшедшие из цветочных чаш".