Страница 20 из 109
На этом языке "охранять" означает также разделять. Русский кабинет слишком скромен для того, чтобы самому претендовать на все; обыкновенно он довольствуется в начале самою незначительною частью добычи, предоставляя своим пособникам наиболее значительную долю, но позднее он легко находит случай вознаградить себя за свою скромность. Несмотря на свои армии, русское правительство чувствует себя слишком слабым для удушения свободы и порабощения Европы, оно очень хорошо знает, что не может рассчитывать на симпатии собственных народов, и что требуется лишь решительное восстание народов Европы для того, чтобы вызвать взрыв в России. Русский кабинет чувствует и знает опасную сторону своего положения и потому продвигается с величайшей осторожностью; его главное стремление, равно как весь секрет его дипломатии, заключается именно в том, чтобы находить пособников, чтобы соблазнять самых сильных своих соперников и противников на участие в общем грабеже. На опыте с Польшею оно убедилось, как выгодна для него такая политика. Этим оно не только подрывает существование обреченной им на непосредственную смерть страны, но и подчиняет себе также дух, свободу движений и самостоятельность своих пособников, неудержимо втягивает их в "магический круг" своей тлетворной работы, убивает враждебный ему дух справедливости, человечности и свободы и распространяет свое тлетворное влияние далеко за пределы своего царства. А для этой России деморализовать значит завоевать.
О том, что Россия уже проделала с 1815 года для деморализации германских стран, знает, как выражается автор цитированной статьи, каждый ребенок, и, чтобы высказать всю правду без обиняков, Россия через посредство Австрии и Пруссии, равно как с помощью присвоенной ею себе роли защитницы южной Германии, была незримым руководящим гением Германского Союза. Но что России не было чуждо и до сих пор не остается чуждым человеколюбивое намерение разделить Германию, об этом достаточно ясно свидетельствует приведенный тем же автором подлинный факт: действительно незадолго до июльской революции русский император и Карл Х задумали не более, не менее как произвести первый раздел Германии. Да, если нынешний царь может в чем-либо упрекнуть своего предшественника Александра, то единственно в том, что тот не сумел лучше использовать готовность Наполеона. Всем известно аффектированное преклонение царя перед Наполеоном; недаром он отдал руку своей старшей дочери герцогу Лейхтенбергскому 15: он рассчитывал на появление во Франции второго Наполеона. В 1848 году падение Луи-Филиппа гораздо меньше ею обеспокоило, чем движение в Германии; во Франции он надеялся на установление военной республики и вместе с нею на заключение франко-русского союза против Германии и Англии. Даже фактическое президентство господина Ламартина 16 было ему приятно, потому что последний, как известно, открыто высказался за такой союз вскоре после своего возвращения с востока (В брошюре, озаглавленной "LOrient" ("Восток"), он в очень определенных выражениях высказывается не более, не менее как за раздел Турции между Франциею и Россиею, и притом так, что первая получает Сирию и Египет, а европейская Турция вместе с Константинополем предоставляется России; Бельгия и Рейнские провинции входили, разумеется, в план для его округления. Как известно, г-н Ламартин принадлежал к партии Моле 18, которого он в 1839 г. яро поддерживал против так называемой коалиции. Моле - это государственный деятель из школы Наполеона и горячий сторонник союза с Россиею; его орган "Presse" ("Пресса") находится или ;по меньшей мере находился на русском содержании. Во всех своих писаниях, особенно в своей "Истории жирондистов", г-н Ламартин выступал в качестве открытого врага Польши, что естественно [делало его еще более приятным в глазах русского кабинета. В качестве министра иностранных дел он также совершенно открыто предавал Польшу в интересах России. К этому последнему пункту я ниже еще вернусь]. (Примечание автора.)
Взятые в прямые скобки слова Бакунин забыл вписать в свою "Защитительную записку", они заимствованы из черновых ж ней набросков.).
и с тех пор выступал в пользу его в своих речах и писаниях. Известно, какую активность проявила Россия в избрании господина Луи Бонапарта в президенты Французской республики, которое по глупому расчету русского кабинета и многих других должно было послужить для него ступенью к трону. Россия просчиталась: никогда демократическая Франция - а несмотря на все внешние и внутренние старания, другой Франции ныне не существует - никогда Франция не станет снова монархиею или военною республикою, а скорее она заключит союз с Англиею и с свободною Германиею (когда таковая появится) против русского деспотизма, чем с последним против немецкой и всеобщей свободы 17. Таким образом петербургскому кабинету придется отказаться от союза с Франциею. Он уже в этом утешился, он нашел против Германии другого, лучшего союзника. Этим союзником является Австрия.
Я знаю, уважаемый господин [защитник], Вы не упрекнете меня в том, что я так свободно обсуждаю дела Вашего отечества. Как Вы видите, я при этом отнюдь не руководствуюсь каким-либо враждебным чувством. Но мне, пожалуй, следовало бы оправдаться перед моими судьями, которым такое хотя и чисто теоретическое вмешательство в защитительном документе иностранца, русского может показаться излишним и даже неуместным. Пусть же мои строгие судьи поразмыслят над тем, что нынешние судьбы всех европейских народов столь удивительно переплелись друг с другом, что никакая человеческая сила не в состоянии оторвать их одну от другой. В наше время существует не ряд отдельных историй, а одна единая великая история, в которой каждая нация играет свою роль, непосредственно обусловленную стремлениями и действиями [всех остальных наций. Так я уже заметил, что главную опору российского государства следует искать скорее в Германии, чем в самой России. Ближайшее будущее России целиком и полностью зависит от того оборота, какой примут события в Германии, и вот почему я не могу обстоятельно говорить о Российской империи и о славянах, не затрагивая при этом внутренних отношений вашего отечества.
Никогда, пожалуй, Германия не находилась в таком критическом положении, как ныне.
Какая восхитительная страна! Народ, насчитывающий около 35 миллионов человек (германские шовинисты мечтают уже о 70 миллионах, но как славянин я естественно не могу с ними солидаризоваться), одаренный всеми возможными элементами цивилизации, богатства, прогресса, обладающий общим и глубоким образованием, какого не встретишь нигде ни в какой другой части света; все условия для процветания и силы, кажется, объединились в этой благословенной стране, чтобы сделать се одною из самых цветущих, самых могущественных и самых счастливых! И тем не менее Германия не является ни нациею, ни силою. У нее нет еще народа, а без народа в настоящее время не может быть ни прочной силы, ни жизни. Как немецкий народ дошел до того, чтобы в сущности не быть народом, об этом вы знаете лучше меня и хорошо понимаете, что я этим хочу сказать: у него нет единого сознания, единого политического бытия, а потому и политического самочувствия, силы достаточной для проявления им своего гения, для охраны своих разрозненных, друг от друга оторванных членов от постороннего влияния, завоевания и раздела. Ибо ни одна отдельная часть Германии сама по себе не обладает достаточными силами для того, чтобы длительно сопротивляться все более угрожающему и все более дающему себя чувствовать напору Российской империи.
Стоит например вообразить себе войну между отдельною Пруссиею, которая все же является самым могущественным немецким государством, и Россиею. Независимо от трудностей, которые неизбежно возникнут для Пруссии в связи с ее польскими владениями, она, несмотря на свой ландвер и на свою превосходную военную организацию, должна будет пасть под повторными ударами русского оружия. Я говорю это, разумеется, не под влиянием патриотического угара, так как я поистине не питаю ни малейшей симпатии к завоеваниям российского государства. Последнее задавило бы Пруссию просто своею массою, и Пруссия снова должна была бы, как в 1813 году, воззвать к своим немецким братьям, даже к германскому народу, а это означало бы германскую революцию,-существующая же Пруссия боится таковой больше всего. И вот, если подумать, что между Пруссиею и Россиею лежит вся Польша, и что Пруссия владеет куском этой расхищенной страны, и что невозможно себе представить, чтобы Польша осталась спокойной свидетельницею и не сделала новой попытки освободиться, то придется признать, что такая война должна для Пруссии кончиться или вынужденною уступкою ее польских провинций России, или же освобождением их против России: таким образом в обоих случаях Пруссия потеряет эти провинции, а вместе с ними свое нынешнее равновесие, условия своего нынешнего уклада и мощи. Она принуждена будет, по слову своего королевского владыки в 1848 году, действительно раствориться в Германии. Пока Пруссия намерена уклоняться от радикального преобразования политических отношений в Германии и оставаться отдельным внегерманским государством, она должна избегать всякой войны с Россиею, она должна терпеть наглое вмешательство последней в немецкие дела, она должна оставаться зависимою от России.