Хозяин-барин

Перемычка напрочь не состыковывалась с заброшенной дорогой, идущей вдоль деревни и убегающей вдаль, к трассе. От дороги, правда, остались одни воспоминания. Размытая дождями, она скорее угадывалась, но дорога есть дорога, связь с остальным миром, а вот зачем здесь нужна была насыпь оставалось только гадать.

Серые избенки хаотично стояли метрах в трехстах от оврага, поди-ка найди здесь ту самую, с железной кровлей, когда половина из них с такой крышей. Вадим остановился и начал искать раздвоенную сосну, но какое там. Завехрищев встал рядом, а Хмурый с Верблюдом, миновав насыпь, направились было дальше по заброшенной дороге, однако тоже остановились.

— Все, — сказал Вадим, — дальше идите без меня.

После чего, отстегнув зажимы, снял шлем. Легкий ветерок тотчас обдул его лицо, взъерошил волосы.

— Как то есть «без меня»? — вскинулся Верблюд. — Ты, парень, кончай шутить. Пойдешь как миленький.

Вадим выключил рацию. Верблюд, побагровев, орал что-то в микрофон, но шлем гасил звуки, и до Вадима доносился какой-то монотонный бубнеж.

Завехрищев тоже снял шлем и блаженно зажмурился.

— Красота, — сказал он, как бы ненароком отключив рацию. — Ты что придумал?

— Помнишь того мужика? — спросил Вадим, кинув шлем на землю. — Он был такой же, как мы с тобой, пока не превратился в Хозяина. Он сам попросил, чтобы я его шлепнул, потому что понял: быть Хозяином — беда. Это Хозяин убил Андрея и Велибекова. Чешите отсюда, ребята, пока не поздно.

— Постой, постой, — сказал Завехрищев. — Что-то я тебя не пойму. Какой хозяин?

— Ты же говоришь, что все видел. Там, на Объекте, — произнес Вадим, пристально глядя на него. — Видел?

— Ну видел. Только не понял, что это такое.

— Это то самое, что с нами расправляется по одному, — ответил Вадим. То самое, что провело нас через болото. То самое, что прихлопнет вас, как мух, если вы сейчас же отсюда не уберетесь.

— А ты что же? — Завехрищев часто-часто заморгал.

— А я остаюсь, — ответил Вадим. — Потому что меня назначили Хозяином.

— Вадик, — сказал Завехрищев ласково. — Ты, главное, не волнуйся. Ты поспокойнее. Бывает, знаешь, что смесь перенасыщена кислородом. Делаешься как пьяный, все до фени. Ты подыши поглубже и ни о чем не думай. Я сам чуть не навалил в штаны, когда увидел этих ублюдков. Ну, сам посуди — какой из тебя хозяин? Ты же еще сопля зеленая, рядовой, блин, необученный. Тебе, чтобы стать хозяином, надо еще лет десять в рядовых поишачить, пообтереться, набраться опыта. У тебя, Вадик, головка, случаем, не бо-бо?

— А кто вас через болото провел? — спросил Вадим, усмехнувшись. Пушкин? Я и провел с помощью этих самых ублюдков. Думаешь, я по этому болоту каждый день шастаю? Откуда мне знать, где брод? Ты что, не видел, как «понятой» утонул? Там ведь полшага в сторону — и каюк.

— Верно, — пробормотал Завехрищев, и рука его в огромной перчатке потянулась к затылку.

Хмурый и Верблюд, которые переговаривались о чем-то по рации, тоже сняли шлемы, и Хмурый сказал:

— Вам, Петров, никак нельзя здесь оставаться. Лучевая болезнь коварная штука, возможно временное облегчение, но это не повод для эйфории. Я вам, Петров, больше скажу: если вы не пройдете курс лечения, можете помереть. Учтите — я вас взял под расписку, так что отвечаю за вас головой.

Детский сад, особенно про расписку. Уржаться можно.

— С курсом, без курса — так и так помирать, — сказал Вадим. — Три недели осталось.

— Это не повод для дезертирства, — заявил Верблюд. — Знаешь, чем это пахнет? Так что давай без фокусов. Тем более что сюда летит взвод автоматчиков с собаками.

— Три недели? — переспросил Завехрищев, хмурясь. — Это ты точно знаешь?

— Источник тот же, — ответил Вадим.

— Ах вы, сволочи, — сказал Завехрищев, поворачиваясь к офицерам. Знали ведь про три недели, по глазам по паскудным вижу, что знали. Вам что за это — ордена дают? Или премии в сто минимальных окладов? Взвод автоматчиков! Уже вызвали, поганцы. Я вам покажу взвод автоматчиков.

Он пошел на них, огромный, корявый, с круглым шлемом на отлете, будто собирался метнуть его, а Вадим стоял и смотрел ему в спину, не зная, то ли помочь, то ли прямо сейчас взять ноги в руки, пока есть время, пока не подоспели автоматчики. Надо ведь еще найти овраг, потом пещеру, потом прочесть тетрадь, а с другой стороны, как же оставлять Завехрищева? Заклюют ведь, навешают всех собак. Это нам они говорят про следственный эксперимент, а на самом деле уже все решено. «Ох, изметелит сейчас Витек Верблюда, — подумал Вадим. — А потом и Хмурого. Нет, когда дело дойдет до Хмурого, надо бы Витька остановить. Да как его, орясину, остановишь, ежели в раж войдет?»

Однако случилось то, чего Вадим никак не ожидал.

Впервые в жизни он увидел, что такого громилу, как Завехрищев, громилу обученного, имеющего какой-то там пояс, можно свалить одним ударом, однако же Завехрищев лежал не шевелясь, а Верблюд, который едва доставал ему до подбородка, стоял над ним, презрительно ухмыляясь, и пальчиком манил к себе Вадима. Пальчик был в перчатке, толстый, его трудно было не заметить.

Вадим так и не понял, что Верблюд сделал с Завехрищевым. По крайней мере, удара он не видел. Однако же что-то сделал, после чего сержант коротко вякнул, выронил шлем и шумно рухнул на землю.

Вадим молча повернулся и что есть мочи припустил через насыпь обратно к болоту, слыша топот Верблюда за спиной, но, промчавшись метров десять, вынужден был остановиться. Ощущение было такое, будто в грудь всадили большой кол — ни вздохнуть, ни охнуть. Переусердствовал парнишка, переоценил свои силы. Это вместо того-то, чтобы лежать в постели и потихоньку отдавать концы. Совесть у тебя есть, начальник? Вадим повернулся к Верблюду.

— Вот и славно, — сказал Верблюд, переходя на шаг. — Да и куда тебе, дурачок, бежать? Обратно на Объект?

За спиной у него заискрило, но он ничего не видел и шел, приговаривая:

— Молодец, что не бежишь. Местность трудная, даже с собаками замучились бы тебя искать. Не люблю я это насилие, но с вами, дураками, без насилия никак нельзя.

За его спиной материализовался утонувший «понятой» (значит, помер, коли материализовался), весь в тине, с выпученными глазами за стеклами шлема, бесцеремонно схватил за руку и легко, как ребенка, повернул к себе лицом.

Реакция у Верблюда, надо сказать, была молниеносной. Он совершил одновременно сразу несколько неуловимых движений, отбросив «утопленника» на метр от себя, и это было единственное, что он смог сделать, потому что уже в следующую секунду «утопленник», отрастив огромную и толстую, похожую на гигантский молоток конечность, хватил Верблюда этой конечностью по макушке, вколотив его по пояс в песок. Голова бедного Верблюда исчезла в недрах скафандра, по краям «воротника» запузырилась кровавая пена. Следующим ударом «утопленник» вколотил Верблюда полностью, только ямка осталась, затем аккуратно заровнял ямку ногой, страшно, снизу вверх, подмигнул Вадиму и исчез, оставив после себя серебристый всполох.

— А-а… — услышал Вадим. — А-ва-ва…

Хмурый бежал к нему и кричал что-то неразборчивое, вроде долгого «а-а-а». Потом он затих и бежал уже молча. В это время Завехрищев стал подниматься.

Когда Хмурый очутился рядом, Вадим поразился его глазам. Это были глаза абсолютно безумного человека при внешне спокойном лице, как будто не он только что орал как резаный.

Хмурый пал на колени и начал руками рыть песок, совсем не там, где находился Верблюд. Он рыл как сумасшедший, быстро, судорожно, что-то бормоча про себя.

Вадиму стало муторно, и он пошел к Завехришеву, который уже стоял, покачиваясь и держась за живот.

— Где Верблюд? — спросил Завехрищев натужным голосом.

— Нету Верблюда, — ответил Вадим. — Вон Хмурый откапывает его. Хорошо, что ты не видел.

— Ублюдки? — уточнил Завехрищев.

— Ага.

— Жаль, что не видел, — кровожадно произнес Завехрищев. — Саданул, сволочь, как из пушки. Так болит, что мочи нет.