Чистый разум

Дмитрий Баюшев

Чистый разум

На первых порах инспектор произвел двойственное впечатление. С одной стороны — представительный упитанный битюг с тяжеленной «волевой» челюстью, с другой — не соответствующая внешности мелочность, какая-то нарочитая суетливость, подозрительность. Чувствовалось, что если такой прицепится, то нескоро отстанет.

Глазки у битюга были голубенькие, безмятежные, умеющие, однако, наливаться свинцом. Звали его Аркадий Семенович Ильин. Кто бы мог предположить, что у Аркадия Семеновича за плечами десятилетний опыт космодесантника, руководство подразделением космической психогигиены, что теперь он — член Совета по внеземным связям, эксперт высшей категории по аномалиям чистого разума? Этого мы не знали. Мы видели перед собой крупного въедливого мужчину с обезоруживающей улыбкой, которой он как бы маскировал свою въедливость, инспектора, занимающегося расследованием несчастного случая. Ильин шатался по станции, разговаривал с людьми, к себе вызывал редко и ненадолго. Пользуясь своими правами, уединялся на посту контакта. Но в один прекрасный момент Тая пришла от него совершенно потерянная. Внешне она была по-прежнему эффектна: стройная, загорелая, в белой майке и голубых шортиках. Бросалась в глаза какая-то не свойственная ей подавленность.

Я сунул ей стакан с «тоником», который до этого собирался выпить сам.

— Он докопается, — сказала Тая, усаживаясь на низкую кровать и зажав руки между загорелыми коленями.

— Посмотрим, — я поставил стакан прямо перед нею на журнальный столик. — Собственно, докопается до чего? До ВИБРа? Он его сто раз видел.

— Что-то с фильтрами. Почему они не сработали?

— Мне кажется, это не в первый раз. — Было поздно, и я потихоньку готовил ей постель. — Я, например, лично задавал Черу вопросы и получал ясные ответы.

Понимаю, это нарушение, но покажи мне человека, который бы этого не сделал.

Просто-напросто кэпу не повезло.

У Таи сузились глаза…

Когда в постовую, куда я заскочил после вахты, вошел капитан, Вася Лаптев, дежуривший в этот раз на посту контакта, сказал вдруг: «Хочет поговорить с вами», — и уступил место. Капитан Фунтиков садиться не стал, будто общение с Чером было для него в порядке вещей. Не моргнув глазом, он приспособил к вискам присоски и спустя несколько секунд рухнул без сознания. В бессознательном состоянии Евгения Антоновича перенесли на корабль, с которым после нашей радиограммы прибыл Ильин и который сразу взял курс на Базу…

— Ладно, ладно, — сказал я. — Ничего страшного, Антоныч-то жив.

— Жив? — странным голосом переспросила Тая.

— Но ты же знаешь, — не совсем уверенно сказал я.

Тая покивала и заторможено сняла с вешалки халат. Чтобы не мешать, я перебрался в свою комнату…

Утром перед вахтой я устремился в душевую. Люблю по утрам ионный душ, особенно если всю ночь боролся с бессонницей. Бодрит, так сказать, и вдохновляет. Здесь уже плескался Вадик Коржиков, наш главный антенщик. Честное слово, я им залюбовался. По его торсу стегал душ Шарко, а он с невозмутимым видом читал с экрана бегущую строку последних новостей, которые гнали по всем телекорам станции прямо из радиорубки. Оставляя голову в покое, он плавно подставлял необработанные участки тела под тугую струю, чтобы вся площадь обрабатывалась равномерно. Восхищало его хозяйственное отношение к собственному организму.

Честно говоря, я завидую людям, которые способны часами качать ту или иную группу мышц. Вадик на это был способен. Наш спец по излучениям чистого разума отличался отменным телосложением. К сожалению, росту в нем было каких-то метр восемьдесят.

— Добрынин? — произнес Вадим ровным голосом, стоя ко мне спиной. — С Ильиным не разговаривал?

— Ждем, — ответил я, неторопливо раздеваясь.

— Что Тая?

— А что Тая? — переспросил я довольно агрессивно. Не нравился мне его интерес к моей жене.

Впрочем, я тут же об этом пожалел, потому что Вадька такого отношения к себе не заслуживал.

Он молча пошел выключать душ. Так же молча и быстро он оделся и уже взялся за дверную ручку, когда вдруг сказал, опять же стоя ко мне спиной:

— Таю к Ильину больше не пускай. Придумай что-нибудь.

И вышел, не дав мне рта раскрыть.

Очень интересно. Что-то ему такое известно об Ильине…

Тая уже проснулась, встала, но движения у нее были вялые, а глаза — как у мороженого судака, большие и глупые.

— О господи, какая мне чепуха снилась, — сказала она хрипловато. — Наш противник, оказывается, ребенок.

— Какой противник? — насторожился я.

— Ах, да, — она зевнула. — Ну, конечно же, не противник. Партнер. Подопечный.

— Ты про Чера, что ли?

— Да. Он ребенок и он потрясен.

— Ты что, рассказываешь мне свой сон? — спросил я. — Интересно. И что же дальше?

— Дальше — как обычно. Я проснулась.

— А перед тем, как проснулась?

— Он был испуган, что причинил кому-то вред.

— Действительно, чепуха, — сказал я. — Чистый разум — и испуг. Тем более потрясение. Несовместимо, а? Как ты думаешь?

— Я же говорю — это был сон.

— Понятное дело — сон, — согласился я. — После вчерашнего разговора и не такое приснится.

— Да, конечно, — Тая как-то сникла. — Аркадий Семенович намекал.

— На что? — удивился я.

— На то, что мы попали в зону аномалии.

Чего-чего, а этого я никак не ожидал. В нашем секторе — и аномалия? Совершенно непонятно. Аномалии — это угасающие отторжения Чера, результаты, так сказать, добровольной ампутации отмирающей части. Здесь же чистенький, здоровый и крепкий Чер.

— Пойдем на кухню, — предложил я и по дороге спросил: — Так о чем вы вчера говорили? Что-то очень неприятное?

— Ой, Толечка, я не могу объяснить, — проговорила она скороговоркой, включая электропечь. — Вот я астробиолог, а он меня ловит на неточностях. Ты понимаешь?

Он, неспециалист, мягко так, деликатно таскает меня, специалиста, за уши. Причем очень обходительно. Обходительный мужчина. Поставь, пожалуйста, воду… Но самое главное, вопросы. По смыслу — ерунда. Коротенькие необязывающие вопросики.

Начинаешь отвечать — и в такие дебри лезешь. То есть, вопросики-то квалифицированные. Тут и дураку ясно.

Тая вынула из холодильника все, что необходимо для легкого завтрака, то есть масло, молоко, упаковочку с красной икрой, сосиски, и набрала заказ на доставку новой порции, но уже на ужин.

— Короче, раскрутил он меня своими вопросиками почти до точки. — Она вынула из пакета ржаной хлеб и жестом показала, что его надо нарезать (будто я сам не знал). — Я уже рот раскрыла, чтобы рассказать про доработку ВИБРа, как вдруг он усмехнулся и спрашивает: суперпозиция? Вы что, мол, тоже до этого додумались? А вы, мол, знаете, девушка, он так и сказал — девушка, что одурманивание чистого разума неэтично? И тут он рассказал коротенькую историю про одного типа, который умудрялся доводить Чера до состояния эйфории. Как-то к нему подключался и гонял всякую похабщину. Я подумала: у нас почти то же самое. И подключение, и прекрасный контакт, и суперпозиция. А кто его знает, разум этот, что он там выискивает в наших глубинах и что потом в нас, в глубины наши, впихивает?

— Ну хорошо. — Я спрятал оставшийся хлеб в пакет и опустил сосиски в кипящую воду. — Пусть так. Но к чему он это рассказал?

Дело в том, что по станции уже ходили слухи про какого-то предприимчивого субъекта, ухитряющегося выходить на прямой контакт с Чером. Рассказ Ильина, который почему-то явился откровением для Таи, как бы подкреплял эти слухи компетентностью инспектора из Центра.

— С тем типом случилось то же самое, что и с нашим кэпом. Ильин назвал это информационным шоком. С одной разницей — наш капитан жив.

— А тот, значит…

— Вот именно. Как представлю, что это могло случиться с нами, так тошно становится.

— Давай-ка позавтракаем, — сказал я. — Сил нет, как есть охота.