Мемуары дипломата

Когда я зашел через несколько дней к Терещенко, то последний заверил меня, что правительство теперь является в полной мере господином положения и будет действовать независимо от Совета. Подведя меня к окну, он указал мне на разоруженных солдат пулеметного полка, собранных в сквере у Зимнего дворца, и сказал, что они вскоре будут посланы на работу на Мурманскую дорогу. Исполнительный Комитет Всероссийского Совета Рабочих Депутатов и Всероссийского Совета Крестьянских Депутатов, сказал он далее, наделил правительство всей полнотой власти в отношении армии, а также и анархистов в тылу, и Керенский, в удовлетворение требований Корнилова, уже уполномочил начальников армии расстреливать без суда солдат, не повинующихся приказам. Однако, хотя теперь Керенский обладал всей полнотой власти, необходимой для того, чтобы справиться с положением, он совершенно не сумел надлежащим образом воспользоваться своими полномочиями. Он не сделал никаких попыток разыскать и арестовать Ленина; он отменил приказ об аресте Троцкого и других большевистских вождей на том основании, что они являются членами Исполнительного Комитета Советов, и удовлетворился опубликованием прокламаций, предписывающих рабочим выдать оружие, вместо того, чтобы приказать военным властям разоружить их силой. В действительности, я очень сомневаюсь в том, чтобы кто-нибудь из организаторов большевистского восстания или из принимавших в нем участие был когда-либо подвергнут наказанию на самом деле. Я был отнюдь не удовлетворен позицией правительства и в разговоре с Терещенко старался убедить его в необходимости применения тех же самых дисциплинарных мер в тылу, какие были санкционированы на фронте, а также реорганизации расстроенного транспорта, который был источником большей части экономических затруднений России. Я указывал далее на то, что численность армии на фронте должна быть сокращена до минимума, необходимого для того, чтобы удерживать германцев на месте, и что остальные солдаты должны быть возвращены для работы в тылу при системе всенародной обязательной службы.

Тем временем Керенский старался реорганизовать свое правительство с целью придать ему более национальный характер. Кадеты, с которыми он вступил в переговоры, выставили, как условие своего участия в правительстве, отставку Чернова, активное продолжение войны и независимость правительства от Совета. Всему этому, — сказал я Терещенко, — я сочувствую от всего сердца. Первое условие оказалось неприемлемым, так как Керенский опасался, что вынужденная отставка Чернова лишит его поддержки со стороны социалистов-революционеров.

Я снова обращусь к выдержкам из своей корреспонденции с министерством иностранных дел и из дневника, который я стал вести после революции.

2 августа.

"Терещенко сказал мне сегодня утром, что как он, так и Керенский подали в отставку, но взяли ее назад по просьбе своих коллег. Чернов также подал в отставку, и когда явился в Совет, то получил большие овации. В дальнейшем Терещенко сказал, что если правительство теперь не примет строгих мер, то оно должно будет уступить свое место контрреволюционерам. Родина занимает в его мыслях первое место, и положение на допускает промедления. Он сказал Керенскому, что если последний не начнет действовать энергично, то он выйдет в отставку. По его мнению, необходимо милитаризовать всю страну, подавить всякие беспорядки и включить Корнилова в состав правительства. Керенский разделяет эти взгляды, но у него связаны руки, так как министры-социалисты не хотят принять на себя ответственности за мероприятия, необходимые для спасения родины. Церетели, — сказал он, — предпочитает выйти из состава правительства и действовать в качестве независимого члена Совета, тогда как кадеты желают полной победы своей партии и хотят стать сами на место правительства.

Положение настолько смутно, что я лично не вижу ни одного луча света. Проведение политики Терещенко может взять на себя только правительство, в котором будут сильно представлены социалисты, так как иначе его обвинят в том, что оно прокладывает дорогу контр-революции, а в результате произойдет новое большевистское восстание, и страна впадет в анархию. Что касается кадетов, то армия не на их стороне и для них преждевременно принимать на себя власть с какими бы то ни было видами на успех".

2 августа.

"Я имею основание думать, что несоциалистические* члены правительства очень желали бы, чтобы Стокгольмская конференция не состоялась, опасаясь, что разговоры о мире могут оказать плохое влияние на армию. Однако они не будут ставить препятствий участию в конференции русских социалистов, но и не будут считать себя связанными решениями, которые эта конференция примет. Они хотят, чтобы на конференции присутствовали социалисты других союзных стран, и чтобы Россия таким образом не оказалась один на один с Германией.

По моему личному мнению, было бы ошибкой предоставить германцам свободное поле деятельности в Стокгольме, тем более, что это вызвало бы неправильное истолкование нашей позиции здесь. Так как мы не намерены считать себя связанными решениями конференции, то я не вижу, почему присутствие британских социалистов могло бы повредить нашим интересам".

4 августа.

"Решаюсь сделать представление о том, что для нас пришло время в ответ на приглашение Россией нас к сотрудничеству сказать откровенно ее правительству, что, продолжая делать все возможное для облегчения давления на ее фронт и предпринимая для этого наше наступление, мы ожидаем от нее в свою очередь, что она сосредоточит всю свою энергию на реорганизации армии и на восстановлении дисциплины как на фронте, так и в тылу. Было бы хорошо, если бы союзным послам было поручено сделать заявление в этом смысле председателю совета министров, как только будет образовано новое правительство.

В. результате вышеприведенной телеграммы представители союзных правительств, собравшиеся на конференцию в Лондоне, отправили Керенскому через своих послов в Петрограде сообщение, которое хотя и было намечено как протест, но выражало лишь благочестивое пожелание восстановления дисциплины в армии. Однако я был уполномочен, в случае, если найду это удобным, поговорить с ним частным образом от имени правительства его величества в намеченном мною направлении.

6 августа.

"Керенский образовал правительство в составе шести социалистов и шести членов, не принадлежащих к социалистам. Пять из последних принадлежат к кадетской партии. Авксентьев, председатель Совета Крестьянских Депутатов, стал министром внутренних дел, а Савинков, бывший террорист, — товарищем военного министра. Корнилов назначен верховным главнокомандующим".

11 августа.

"Сегодня я встретил Керенского за завтраком, который давал Терещенко. Во время нашей беседы я сказал, что очень удручен тем обстоятельством, что к общему положению, как кажется, все относятся исключительно с партийной точки зрения, и что политические соображения берут перевес над требованиями войны. Ссылаясь затем на обращенную к нам просьбу Корнилова о дальнейшей доставке артиллерии, я заметил, что мы были свидетелями того, как первоначальный успех июльского наступления превратился в бегство вследствие отсутствия дисциплины, и что наша военная власть вряд ли согласится исполнить упомянутую просьбу, если не получит уверенности, что Корнилов будет наделен всей полнотой власти для восстановления дисциплины. Я прибавил, что уверенность моего правительства возросла бы, если бы я мог уведомить его, что Петроград включен в фронтовую полосу и что в нем введено военное положение. Керенский заявил, что правительство решило поддержать порядок, и сказал несколько вспыльчиво, что если мы намерены торговаться насчет артиллерии и не хотим помогать России, то нам лучше сказать это сразу. Я сказал, что он неправильно меня понял, что мы всячески хотим помочь России, но не будет ничего хорошего в том, что мы пошлем ей на фронт артиллерию, если последнюю захватят германцы. Мы нуждаемся в каждой пушке, которая может быть доставлена на наш собственный фронт, и, пуская эти пушки в ход, мы окажем действительную помощь России".