Мемуары дипломата

Глава XXV

1917

Восстановление порядка в Петрограде. — Подрыв дисциплины в армии. Временное Правительство. — Борьба между правительством и Советом. — Взгляды Керенского. — Выступление на сцену Ленина

Трудно сказать, сколько человек погибло во время «бескровной» революции, но, согласно большинству сообщений, число это не достигает тысячи. Наихудшие сцены разыгрались в Выборге и Кронштадте. В обоих этих городах не мало офицеров армии и флота было убито инсургентами. Петроград, благодаря принятым правительством мерам, быстро принял нормальный вид, и, несмотря на полное отсутствие полиции, повсюду господствовал порядок. Особенно это было заметно при похоронах жертв революции на Марсовом поле 5 апреля, когда бесконечные процессии проходили в полнейшем порядке с 10 часов утра до позднего вечера. В общем было лишь около 200 гробов, и когда каждый из них опускался в могилу, с крепости салютовали пушечным выстрелом. Однако при церемонии не было духовенства, и она была лишена какого бы то ни было религиозного характера. Хотя правительство, принимая власть, выпустило воззвание, приглашавшее одинаково как граждан, так и солдат составить объединенный фронт против врага и предлагавшее солдатам слушаться офицеров, однако его старания обеспечить энергичное продолжение войны были парализованы поведением Совета.

Большинство членов Совета считало хорошо дисциплинированную армию опасным оружием, которое может быть в свое время обращено против революции, между тем как большевики предвидели, что разложение армии отдаст в их распоряжение массы вооруженных крестьян и рабочих, которые помогут им захватить власть.

Впечатление, произведенное на меня новыми министрами, когда я пришел сообщить им о нашем официальном признании, было не таково, чтобы внушить мне большую уверенность в будущем. Большинство из них уже обнаруживали признаки переутомления и, — что меня особенно удивило, — казались взявшими на себя непосильную задачу. Князь Львов в качестве земского вождя произвел неоценимую работу по организации вспомогательных учреждений для снабжения армии теплой одеждой и другими крайне необходимыми вещами, и как он, так и его коллеги были бы превосходными министрами в более нормальное время. Но положение было очень далеко от нормального, и в надвигавшейся борьбе с Советом требовался человек действия, способный воспользоваться первой благоприятной возможностью для подавления этого соперничавшего и незаконно образовавшегося собрания. В правительстве не было ни одного такого человека. Военный министр Гучков был энергичным, живым и вполне способным восстановить необходимую дисциплину в армии, но он не мог вести за собой коллег и, в конце концов, вышел в отставку в знак протеста против их слабости. Милюков, будучи преданным другом союзников, настаивал на строгом соблюдении договоров и соглашений, заключенных с ними императорским правительством. Он считал приобретение Константинополя вопросом жизненной важности для России, но по этому вопросу его голос был едва ли не единственным во Временном Правительстве.

Что касается пропаганды, развиваемой социалистами на фронте, то в этом отношении Милюков был плачевно слаб и утверждал, что здесь нельзя сделать ничего, кроме организации противопропаганды. Керенский был единственным министром, личность которого, хотя и не вполне симпатичная, заключала в себе нечто останавливающее внимание и импонирующее. В качестве оратора он обладал гипнотизирующей силой, очаровывавшей аудиторию, и в первые дни революции он непрерывно старался сообщить рабочим и солдатам частицу своего собственного патриотического пыла. Однако, защищая продолжение войны до конца, он отвергал всякую мысль о завоеваниях, и тогда как Милюков говорил о приобретении Константинополя, как об одной из целей России в войне, он энергично отрекался от солидарности с ним. Благодаря своему уменью владеть массами, личному влиянию на товарищей по правительству и отсутствию сколько-нибудь способных соперников, Керенский был единственным человеком, от которого мы могли ожидать, что он сумеет удержать Россию в войне. Министр финансов Терещенко, впоследствии ставший министром иностранных дел, был одним из наиболее обещающих членов нового правительства. Очень молодой, пылкий патриот, с блестящим умом и с безграничным доверием к Керенскому, он был склонен к излишнему оптимизму. Лично я его очень уважал, и мы вскоре стали друзьями. Его мать была очень богата, и о нем предполагали, хотя и без оснований, что он финансирует революцию. Забавную историю рассказывают в связи с этим. Когда после большевистской революции Терещенко вместе со своими коллегами был арестован и заключен в крепость, Щегловитов, реакционер, бывший министр юстиции и товарищ Терещенко по заключению, встретив его во дворе для прогулок, сказал ему: "Вы заплатили 5 миллионов рублей за то, чтобы оказаться здесь, а я засадил бы вас сюда бесплатно".

Познакомив своих читателей с наиболее значительными членами Временного Правительства, я намерен теперь для того, чтобы дать им более ясное представление об этих лицах, а также и о своих личных впечатлениях о вечно изменявшемся положении, привести извлечения из некоторых своих частных писем в министерство иностранных дел.

2 апреля.

"В Совете произошел раскол, и социалисты — сторонники мира — потеряли почву. Как говорят, войска настроены в общем в пользу продолжения войны, и даже социалисты заявляют, что они станут брататься с германскими социалистами только в том случае, если последние низложат Гогенцоллернов. На фабриках и заводах работы возобновлены, но вследствие увольнения многих инженеров и мастеров производительность гораздо меньше прежней.

Наиболее поразительной чертой является полнейший порядок, царящий в городе. Только в трамваях и железнодорожных поездах, где солдаты захватывают силой лучшие места, не желая за них платить, наблюдается действительный беспорядок. Однако в некоторых сельских местностях крестьяне произвели порубки леса частных владельцев и говорят о разделе помещичьих земель. Однако насколько я знаю, и там не наблюдается поджогов или чего-нибудь сходного с организованной жакерией".

9 апреля.

"Социалистическая пропаганда в армии продолжается, и хотя я не упускаю случая указать министрам на гибельные последствия такого рода разрушения дисциплины, они, повидимому, бессильны предотвратить его. Не только отношения офицеров и солдат в высшей степени неудовлетворительны, но и немало солдат самовольно уходят домой. В некоторых случаях их побуждали к этому слухи о близком разделе земли и желание быть на месте, чтобы обеспечить свою долю в грабеже. Я не хочу быть пессимистом, но если положение не улучшится, то мы, вероятно, услышим о серьезном несчастьи, как только германцы решат предпринять наступление.

По представлению русских, свобода состоит в том, чтобы легко относиться к вещам, требовать двойной заработной платы, демонстрировать на улицах и проводить время в болтовне и голосовании резолюций на публичных митингах. Министры работают до-упаду и питают наилучшие намерения. Но, хотя мне все время повторяют, что их положение упрочивается, однако, я не вижу никаких признаков укрепления их авторитета. Совет продолжает действовать так, как будто бы он был правительством, и он уже пытался заставить министров обратиться к союзным правительствам по вопросу о мире.

Керенский, с которым у меня был вчера длинный разговор, не сочувствует мысли о применении в настоящее время энергичных мер против Совета или против социалистической пропаганды в армии. В ответ на мое указание, что правительство никогда не станет хозяином положения, пока будет допускать, чтобы им командовала соперничающая организация, он сказал, что Совет умрет естественной смертью, что настоящая агитация в армии прекратится, и что армия тогда окажется более способной помочь союзникам выиграть войну, чем это было при старом режиме.

Россия, — заявил он, — готова поддерживать войну, которую он назвал защитительной, в противоположность войне завоевательной, хотя стратегическое наступление может оказаться необходимым для обеспечения целей этой войны. Участие в войне двух великих демократий может, в конце концов, заставить союзников изменить свое представление об условиях мира, и он говорил, как об идеальном мире, о таком, "который обеспечил бы право самоопределения для каждой нации". Я сказал ему, что наш ответ на ноту президента Вильсона показал, что мы воюем не ради завоеваний, но в защиту принципов, которым должна сочувствовать русская демократия. Вопрос о том, считать ли действительным соглашение относительно Константинополя, — вопрос, по которому он и. Милюков держатся столь противоположных взглядов, — должна решить сама Россия. Затем Керенский говорил о своих надеждах на то, что русские социалисты окажут влияние на германских социал-демократов, утверждая, что Россия ввела в войну новую силу, которая, воздействуя на внутреннее положение Германии, может принести нам прочный мир. Однако он соглашался с тем, что если эти надежды окажутся ложными, то нам придется воевать до тех пор, пока Германия не уступит воле Европы.