Страница 5 из 27
Терпеливо сижу на пристани около товарного склада, жду.
Вот и Павел. Держится бодро.
– Все в порядке, – говорит. – Сдаем барахло на склад, и нас ждет шикарный номер в гостинице. Где надо побывал, все узнал точно и даже на станцию слетал за билетами. Деньги еще остались. Завтра вечером в путь.
Скромная меблированная комната в гостинице действительно показалась мне роскошной, но, к сожалению, денег хватило только на оплату за одни сутки проживания. На оставшиеся три рубля купили торт, разделили его по-братски на три равные части: Павлу, мне и Рону. Жить не на что! Всё.
– Не горюй, Лидуся. Завтра отправимся в Ростов – на-Дону и узнаем, где базируется наша эскадрилья. Говорят, она от города недалеко, в живописном месте.
– Пешком? – спрашиваю. – Добираться от вокзала будем пешком?
– Ты о деньгах, что ли? Пустяки. Утро вечера мудренее.
Утром, когда я еще была в постели, Павел отправился в городскую секцию Осоавиахима8 и подарил там свою авиетку. Я знала – от сердца оторвал. Обрадованные осоавиахнмовцы дали ему взаймы двадцать пять рублей, и мы, подкупив на базаре дешевых харчишек – сало, лук, – отправились по Советскому Союзу искать 44-ю эскадрилью.
В полдень мы на Ростовском вокзале. Вещи отдали в камеру хранения, сами на трамвай. За трамваем бежит Рон, не отстаёт. В вагон его не пустил кондуктор. Рон бежит, пытаясь обогнать трамвай с левой стороны – вот-вот попадет под встречный! – но он вывернулся буквально из-под колес, потом выскочил из-под нашего вагона и встретил нас на остановке, помахивая коротким хвостом.
Павел отправился в здание штаба округа, а меня опять усадил на скамейку в скверике напротив.
– Жди. – И Рону: – Охраняй!
Сижу час, сижу два. Нет Павла. Есть захотелось. Пожевали с Роном сала с хлебом. Волнуюсь и немного злюсь.
Смотрю, идет мой летчик, улыбается.
– Извини. Чинуш и здесь хватает, гоняли из отдела в отдел. И все-таки выяснил, что нам надо ехать в Новочеркасск. Вот так штука! Новороссийск – Новочеркасск, оба города начинаются на «ново…». Тогда, действительно, мог и писарь напутать.
В Новочеркасске тоже ночевали в гостинице. Разрядом похуже, с клопами, и Павел всю ночь просидел одетым на стуле. Утром отправился в часть, расположившуюся летним лагерем на окраине, которая называлась Хотунок. Позже там мы сняли комнату в хате у молодой казачьей семьи. Сдали они нам горницу с пышной кроватью, деревянным столом и парой табуреток. В переднем углу три закопченные иконы.
Иконы по требованию Павла мы вынесли, бумажные яркие цветы, украшавшие стены, не понравились мне. Павел развесил фотографии, которые были им оформлены особенно: одна вмонтирована в опиленный обломок пропеллера, другая выглядывала из какого-то прибора с разбитого самолета, у третьей рамочка из витого желтого целлулоида, все – оригинально. Прикнопили к стене и большую географическую карту РСФСР. Стол он накрыл зеленой бумагой, поставил портрет Ленина, а сбоку положил альбомы. Павел с такой нежностью обтирал их мягкой тряпочкой.
Замечательной чертой моего мужа было то, что он никогда никого не ругал за промахи, а только огорчался, и это ярко выражалось на его лице…
В понедельник Павел принес из лагерной столовой синюю книжечку талонов, где на каждый день было расписано: завтрак – 25 копеек, обед – 50, ужин – 25. Мое пропитание. Я должна ходить в лагерь, чтобы быть сытой. Правда, мы прикупили НЗ – неприкосновенный запас – несколько фунтов сухарей, сахарную голову.
И вот первый ужин в огромной зеленой брезентовой палатке. За длинным, добела выскобленным деревянным столом молодые летчики, некоторые с женами. Шутки, смех. Гречневая каша с маслом, душистый сладкий чай.
После ужина мы с Павлом ходили к кому-нибудь в гости, но чаще отправлялись домой, ему, как молодожену, разрешили ночевать в деревне, а с восходом солнца – на полеты…
Мой муж получил повышение по службе, стал командиром звена. Я находила, что новая армейская форма, особенно темно-синяя парадная, гораздо больше идет Павлу, чем морская. Он соглашался, тосковал только о кортике. В гимнастерке и галифе Павел выглядел моложе, стройнее. К его среднему росту и небольшой сутуловатости не шли брючные костюмы. Моей священной обязанностью на все время стала замена на его гимнастерке белых подворотничков, чистка латунных пуговок до золотого блеска, в чем я преуспевала. Гладить форму муж мне не доверял. Драить сапоги тоже. Не побоюсь сказать, что флотская привычка к аккуратности в одежде заметно отличала его от многих летчиков.
Попав в начальники, Павел начал учить молодых летчиков полетам высшего класса. Однажды, показывая, что главное в летном деле точный глазомер, решил показать своим ведомым кое-что сверх учебно-боевой программы. Снизившись над зеркальной гладью донского разлива, он слегка отжал ручку управления, аккуратно тронул колесами аэроплана воду и снова взмыл вверх. Усердные ученики без его разрешения поспешили повторить маневр и… один за другим отправились на дно. Летчикам очень пригодилось умение плавать. Скоро их подобрали рыбаки, а самолеты в перевернутом виде отбуксировали к берегу. На первый раз Павла предупредили строго. Летчиков наказали выговорами, заставив вместе с техниками ремонтировать машины.
Началась учеба по бомбометанию. Цементные бомбы со взрывателем стоили двенадцать рублей штука, поэтому их расходовали очень экономно. Как тут практиковаться, если за каждую бомбу дрожит интендант?
И какие могут быть достижения, если на звено отпускается всего шесть учебных бомб в месяц. Думал, думал Павел и придумал: «Почему обязательно цементные, да еще с дорогими взрывателями? Не боги горшки обжигают!»
– Завтра, Лидуся, мы с тобой отправимся к здешним гончарам!
– Зачем?
– На выучку…
В гончарной мастерской дюжие, небритые мужчины в закатанных по колени штанах и без рубашек вертели ногами деревянные круги, а руками выделывали потрясающие вещи из глины – кувшины и горшки различных, даже причудливых форм. Работали играючи.
Павел поговорил с главным гончаром артели и так заразил его своим энтузиазмом, что тот сразу же принялся вытягивать на своем круге коричневые сосуды, похожие на греческие амфоры, и устанавливать их одну за другой на соседнем столе. Потом в жаркую печь. Дело пошло быстро. Правда, энтузиазм энтузиазмом, но платить за первые образцы учебных керамических бомб нам пришлось из своего кармана, зато стоили они в двадцать раз дешевле цементных.
Поглядев на гончарные круги, Павел сделал себе такой же и установил во дворе.
Теперь я частенько видела его измазанным в глине. И сама научилась выделывать чашечки, вазы для цветов. Обжигать ходили в артель.
Вскоре с неба посыпались сотни бомб, начиненных молотым мелом и песком, окрашенными в разные цвета: у одного летчика розовые, у других зеленые, желтые, оранжевые, синие. Использовали мы анилиновые красители.
Через месяц на окружных соревнованиях 44-я эскадрилья вышла на первое место по точности бомбометания.
Лётчиков похвалили в приказе по военному округу. В эскадрилью приехал инженер с ромбами в петлицах и, поговорив с Павлом, предложил ему «застолбить» полезную находку. А как? Он толково и подробно объяснил.
Теперь мы сидели до полуночи при керосиновой лампе и составляли патентную форму: готовили чертежи, писали заявку…
Начало лета 1928 года – это начало изобретательской деятельности Павла Игнатьевича Гроховского. Созданная в Новочеркасске керамическая учебная бомба была первым в его жизни стоящим изобретением и вошла в историю вооружений Красной Армии как «силикатная бомба Гроховского».
В одно из воскресений в лагере проводились спортивные соревнования среди авиаторов. В беге на длинные дистанции готовился участвовать и Павел. Собралось немало народу. В то время армейские соревнования были праздником и для гражданских лиц, живущих неподалеку.
Все с нетерпением ожидали начала. Под военный марш, строем вышли бегуны. Среди них Павел. Заметив меня в толпе, он улыбнулся: мол, ничего, не подкачаю, все будет хорошо. Выстроились на старте, пригнулись, опустив руки к земле. Музыка стихла, публика перестала разговаривать…
8
Осоавиахим – советская общественно-политическая оборонная организация, существовавшая в 1927—1948 годы, предшественник ДОСААФ.