Страница 11 из 27
– Спасибо, дружок!
– Чай сладкий, – предупредил адъютант, отдал командиру папку, вынув из кармана и положив на стол тонкую стеариновую свечу, поспешно скрылся за дверью.
Зимм полистал бумаги в папке, протянул ее Нежилу:
– По биографии Гроховский – революционно заслуженный мужик, по делу – толковый.
Здесь Нежил невольно вспомнил одно из закрытых дел, заведенных в 1919 году по доносу, где утверждалось, что Дыбенко и многие его командиры были дружны с батькой Махно и атаманом Григорьевым, когда последние входили в состав Первой Заднепровской Украинской Советской дивизии, состоящей из повстанческих и партизанских соединений. Нежил отмел это блеснувшее искрой воспоминание и не мог, конечно, предположить, что «дело» закрытое «откроется» снова в 1937 году и будет смаковаться как улика против «врагов народа».
В общем, чекист был знаком с биографией и послужным списком Гроховского, но сам «личного дела» не видел, поэтому его заинтересовали некоторые детали.
С гайдамаками и немецкими оккупантами Гроховский воевал, видно, хорошо, если от самого Дыбенко получил в награду маузер. Да и Дыбенко оставил о нем лестные строки… С Колчаком, плавая на судах Волжской флотилии, Гроховский дрался знатно. Командир Кожанов рекомендовал Гроховского принять в партию большевиков, а командующий флотилией Раскольников в приказе отметил его, наградив «красным бантом». За что же? С десантом на судне «Кофман» Гроховский отправился на Кавказ. В Каспийском море корабли попали в свирепый шторм. В десанте участвовало три судна: «Каспий» затонул, «Пролетарий» возвратился в Астрахань, а «Кофман» выполнил задание, несмотря на залитые водой трюмы и покореженные надстройки. Гроховский на «Кофмане» исполнял обязанности комиссара… Может быть, этот эпизод послужил основанием и после гражданской войны его пригласили на должность комиссара в Морской наркомат? Поработав там недолго, Гроховский учился, закончил Качинскую школу военных летчиков и в двадцать четыре года, получив звание К-4, стал морским летчиком-истребителем… При прохождении службы в Евпаторийском отряде ему записали в аттестацию нелестные строки: «излишне самоуверен», «на критику реагирует болезненно», «в служебное время занимался постройкой личного летательного аппарата… собирался на своей авиетке лететь в Москву, но были приняты меры»…
– Говорите, ваш подчиненный «не сахар», – захлопнув папку, обратился Нежил к Зимму, – а я только что прочитал ваше, уважаемый Григорий Максимович, представление Гроховского на вышестоящую должность.
– Знаете ли, как глядеть… – замялся командир полка. – Вот однажды он с серьезным заданием вылетел в сплошной туман, шел ощупью вдоль железной дороги ниже столбов и добрался до места назначения… Ненужная лихость?
– Такой же полет летчика Чкалова окончился аварией, и его судили, – напомнил Нежил. – Стемнело, а ваш движок что-то не стучит, может, запалим свечу?
– Это мигом… – Зимм чиркнул спичкой и пересадил огонек на фитиль свечи, воткнув ее в пустую чернильницу. На стенах заколыхались тени. – Вы сказали об аварии. Простите, Чкалова не знаю, но с любым может случиться всякое. Так я еще не уяснил себе: порицать такие полеты или считать их доблестью. Человек справился с почти неизвестным, показал способность мастера, не жалея себя, свой авторитет.
– Он нарушил…
– Да, да, дюжину пунктов разных наставлений нарушил, но мой-то приказ выполнил! Карать и тут же награждать? Я предпочел…
– Повысить его в должности. И не только… тут еще есть и представление к очередному званию.
– А почему бы и нет? У Гроховского нутряное мастерство, да и голова умнейшая. Соответствует по всем статьям…
Лётчики-испытатели – Валерий Чкалов, Василий Степанченок, Михаил Водопьянов, Сигизмунд Леваневский. (сверху-вниз, слева-направо)
Нежил, заядлый курильщик, предпочитавший папиросам «махру», скрутил цигарку и прикурил ее от свечи.
– Кстати, в телеграмме мы просили вас не обсуждать идеи Гроховского принародно, как вы планировали, на партийном собрании. Может быть, мы переусердствовали? Что вы собирались обсуждать?
– Его предложения относительно строительства аэродромов, их маскировки, о дальних и безопасных полетах, о самолете-таране.
– Есть что-нибудь на бумаге, в чертежах?
– Показывал мне расчеты, эскизы. Интересно, хотя я в этих делах чувствую себя профаном.
– Где расчеты и чертежи?
– Вернул ему.
– Такие бумаги надо хранить в сейфе, товарищ Зимм!.. Что скажете о жене Гроховского?
– Прелестна и умна Лидия Алексеевна. Эта женщина еще и смела. Они с мужем закопёрщики в самодеятельности, танцуют, поют, играют в спектаклях.
– Но это уже эмоции…
– Полезные эмоции, товарищ Нежил, без них тут от скуки завянешь. Так вы насовсем берете Гроховского?
– Если приживется, – улыбнулся чекист. Он вынул из кармана бумагу и протянул ее Зимму: – Вот приказ заместителя начальника ВВС о переводе Гроховского в Москву, в НИИ ВВС на должность летчика-испытателя.
– Сам-то он желает?
– Я передал не просьбу, а приказ.
Приблизив бумагу к свече, шевеля губами, Зимм внимательно прочитал заверенную печатью выписку из приказа, вздохнув тяжко, спросил:
– Гроховского вызвать?
– У меня нет времени на беседу с ним… На сборы не более трех дней. По прибытии в столицу пусть едет по адресу, запишите… Колобовский переулок, дом номер двадцать три, там его семье приготовлена на первый случай комната… Извините, тороплюсь. Чай у вас хорош, спасибо! – бросив папку на стол, чекист встал. На выбеленных стенах заколыхались тени.
Провожая Нежила, Зимм заверил:
– Не беспокойтесь, все будет как надо и быстро.
Глава 5. Добровольный прыжок
Лидия А. Гроховская вспоминает:
…При переезде в столицу мы потеряли Рона. На одной из станций Павел выскочил за кипятком и взял собаку «на выгул» без поводка. Чистоплотный Рон побежал от платформы в кустики. И к отходу поезда не вернулся. Павел висел на подножке, в надежде увидеть собаку… Дальше ехали горюя.
В Москве нам была предоставлена небольшая комната, в полуподвале. Два окна на улицу позволяли прохожим видеть все, что стояло на подоконниках, так как полы были чуть ниже уровня тротуара. Некоторые люди останавливались, пытаясь уразуметь, что за сосуды видны через стекло. Наверное, думали, что видят логово хозяина посудной лавки. А это сушились модели агитбомб, стояли другие наши поделки.
В комнате никелированная полутораспальная кровать с блестящими шишечками, обеденный стол, покрытый красной с белыми горошинами клеенкой, четыре простеньких стула и черная полированная этажерка с тремя полками, заставленная фотопринадлежностями, – все это стоило двести рублей, и было взято в кредит. Пышный светло-зеленый абажур из шелка и очень яркая лампочка создавали чудесный свет вечером. На окна я повесила репсовые темно-зеленые шторы. В общем, все как у людей со средним достатком и, может, только чуточку провинциально.
Павел работал в Научно-исследовательском институте ВВС летчиком-испытателем и одновременно занимался изобретениями. Большее время – изобретениями. «Носилки для перевозки раненых в самолете», матерчатая дистанционная агитбомба, «зажигательный авиационный прибор», «химическая авиабомба» для тушения пожаров, «громкоговорящая установка на самолете» – вот что было у него в разработке.
В свободное время Павел знакомил меня с Москвой. Столица поражала меня величием и угнетала масштабами. Я привыкла к Евпатории, где все уютно, все близко, а здесь, чтобы попасть в Центральный парк культуры и отдыха, нужно было ехать бесконечными улицами, застроенными старыми деревянными домами, церквушками и причудливыми особняками. Но Красная площадь, Кремль, храм Василия Блаженного… – глаз не оторвешь! Смотрела бы и смотрела! Хотелось попасть внутрь Кремля, храма, но туда не пускали.