День народного единства

– Вас как звать?

– Меня Ванька. А сестренку – Машенька.

– Ванька. Тезка значит. И меня Иваном. Зови меня просто дядя Иван. А где родители ваши?

– Мамка умерла. Мы одни здесь. Все ушли. Мы картоху сырую едим, – Маша плакала.

– Пойдем зайдем куда-нибудь, погреемся. Я вам заодно хлеба дам.

Детишки побежали впереди меня по хрустящему снегу. Я поспешил за ними. Думал, что делать мне с ними. Со свалившейся на меня обузой. Потерял я их из виду. Стал оглядываться по сторонам. Высматривать их. Как сквозь землю провалились. Пострелята. Оглянулся. Огонь разгорелся. Здоровенное пожарище. И огонь на соседей перекинулся. Ветер сильный подул. Сгорит, всё сгорит.

– Дядя Вань, давай быстрее сюда, а то Машенька кушать очень хочет, плохо ей совсем.

Я зашел в хату. Снял вещмешок, развязал его полностью и, порывшись, вынул хлеб. Отломил два куска и отдал детям. Они начали его жадно есть. Мне не хотелось, и я затянул самосаду. Сижу, курю. Думу думаю. Что мне с детьми делать? С собой я их не возьму. Оставлять их… Помрут. Хоть так крути, хоть сяк, все равно негодно получается. Плохо не по-христиански. Мысль ужасная в голову лезет. Ужасная, но естественная, в продолжение всего того, что только что тут сотворилось. Ладно. Этого я точно не сделаю. С грехом таким непосильно мне жить будет. Горький ком к горлу. Как же это я подумать о таком мог? Пес я пес. Каяться всю жизнь буду. Кающийся злодей. Не отмолю. Нет. Нет.

– Дядя Вань, а ты что плачешь? У тебя тоже кто-то в войну умел?

Лапочка. Буковку «р» не выговаривает. Подошла. Волосы беленькие, глаза голубенькие. Крошки хлебные по всему личику. Подошла, гладит. Я обнял ее, сам плачу уже не стесняясь никого, по головке светленькой глажу ее. Ванька тоже подошел, стоит, смотрит на меня. Глаза на мокром месте. Как же они мне детей моих напомнили. Милые, любимые. Война меня совсем без сердца оставила. Превратила в сурового, безжалостного солдата, для которого убить человека, что плюнуть. Ах ты чтоб… И ведь убивал, не думал, что живые люди передо мной. И их вот хотел. Милые мои. Не плачьте, не бойтесь. Дядя Ваня вас в обиду не даст. Машенька. Ванечка. Поцеловал их. Слезы утер. Шум за окном. Всадники проскакали. Нас не заметят. Мы огонь не зажигаем. Печку не топим. Не шумим. Поди ж ты найди нас. Холодновато конечно, но мы сейчас укутаемся. Надышим. Вроде щелей нет, холодом с улицы не тянет. Я положил на печь мешковину, уложил детей, накрыл их шинелью.

– Вань. А вы в подполе долго просидели?

– Нет. Не долго. Мы сразу до того, как вы с дядьками зашли… Мы бежали от вас, испугались. В подпол нырнули. Всё слышали… Ты зачем их убил? Шибко попросили?

– Да Вань. Шибко попросили.

– Как так? Грех же это.

– Ты спи, спи. Вон Машенька уже второй сон видит.

– Ты с нами… Теперь ведь ничего больше не случится?

– Не случится. Спи.

Спят, мои дорогие. Носики сопят. И не холодно. Сяду, покурю. Подумаю. Помечтаю. Вот прихожу я с ними домой в Вешки. Иду. Ванька меня за одну руку держит. Машенька за другую. И идем мы по дороге прямо к дому. Вижу, стоит Алевтина Матвеевна. А вокруг вишня цветет. Все белым бело. Май, значит. Запахи. Война, стало быть, закончилась. В семье у нас мир и достаток. Только, как же я с ними пойду в такую даль. Я, сам-то, подумал, как доберусь, все спланировал. Но один. А с ними я не дойду. Ну не получается у тебя Иван. Если правильно… Жаль их. А меня не жаль? А жену мою? Всех жаль. Зря я расчувствовался. Нельзя так. Война вон. Если поймают, то и расстрелять могут. Ежели под горячую руку, али чего… А коли война не кончится, как я ораву такую прокормлю. А и спросят меня, откуда, мол, дети. Да и Ванька понятливый, видел все. А ну как расскажет. Вот и выходит я намерениями своими благими вымостил себе и им дорогу прямо в ад. Господи, за что мучаешь? Ежели ты есть. Укрепи. Подскажи. Посоветуй. Что делать? Молчишь. Всегда молчишь. Не хочешь разговаривать с защитником веры православной христианской? Ну, твое дело. Вы ведь все… Все меня бросили. И их бросили. Их то, за что? Ведь нет в них, в ребятишках этих, никакого греха. Не первородного, никакого. За что ж им это? Где же справедливость? Нету её. Но если нет справедливости, то от меня тоже не ждите. Ничего хорошего от меня не ждите. Лучше б я одноногий пришел домой. Тогда бы зато с чувством выполненного долга. С крестом на гимнастерке ходил бы. Жил бы. Уважали бы меня. И спрос с инвалида маленький. Жизнь у него ровная и простая. На своем месте. Так. Вздремнуть бы, да сон не придет. Вишь, как разволновался. А придется подлый поступок совершить. Если только подлый, а вдруг и губительный? Но с другого боку, если б я их не встретил. Так бы они здесь и маялись бы. Так бы и ходили, пока с голоду не умерли. Я никакой не спаситель. Моя хата с краю. С краю. У всех хата с краю. Пойду тихо под утро. Никого не разбужу. Шинельку возьму. Да как же я шинельку то возьму? Ведь я ж их прикрыл. О да они как в нее закутались. Без шинельки нельзя. Что ж за напасть-то. Не смогу я им в глаза смотреть. Не смогу. А шинельку забирать буду – разбужу. Не смогу объяснить. Ничего объяснить не смогу. Решай вопрос. Решайся. Я не знаю, что делать. Знаешь. Не знаю. Знаешь. Я не могу. Можешь. Вопрос вот как ребром стоит. Или ты, мил человек живой остаешься и мелким шагом по-тихому до дому добираешься. Либо погибаешь с обузой этой неизбежно. Выбор. Они все равно не жильцы были. Ты же знаешь. Или с голоду померли бы. Или с холоду. А может, кто найдет их и в санитарный поезд сдаст? И шинельку мою заберет, однако. Решиться не могу. Если я их сейчас заколю, то все в крови испачкается. Подозрение вызывать буду у посторонних людей. Значит надо их разбудить. Шинель забрать. А уж потом их на тот свет отправлять. Нет. Шинель заберу, скажу, что на разведку пошел. Оставлю их здесь и не вернусь боле. Факт. Так и сделаю. Просыпайтесь, скажу, родные, дядя Ваня сейчас на разведку сходит, осмотрится все честь по чести. Подошел к ним. И тихохонько начал шинельку свою тянуть. Тихо, тихо, вот, так. Освободил. Машенькину руку. Не проснулись. Вот удача-то. Оделся, застегнулся на все пуговицы. Взял вещмешок. Вышел на улицу. Вдохнул полной грудью морозный январский воздух. Как будто заново родился.

4 января 1990 года

А Вы помните, как начались восьмидесятые? Ну, вот конкретно 1 января 1980 года, что в Вашей жизни произошло сразу после поздравления с Новым Годом Генерального Секретаря Коммунистической Партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева и двенадцатикратного боя кремлевских курантов? Не помните? А может быть это важно. Что почувствовали? Ветер перемен начал дуть уже в окна, проложенные в щелях ватой и заклеенные поверху бумагой. А южнее степной ветер бесснежный уже пел вам песни про великое пробуждение ото сна почти векового, оболваненной и притихшей от этого страны. Много ли было выпито, мало ли. А ведь кто-то и не пережил эту дату сакральную. А кто-то и родился в этот, где снежный холодный, а где и теплый вполне, день или эту ночь. И началась его жизнь под плановым пятилетним, задолго до него раскрашенным алым небом. Никто не задумывался о будущем, грядущим неумолимо и страшно. Никто не подстилал соломку, чтобы упасть мягко и безболезненно. Тишь да гладь в стране нашей, звездой Ильича отмеченной. То ли пятиконечной, то ли шести. Одной шестой суши мы продолжаем все еще идти к победе коммунизма, в коммунизм не веруя. Безнадежно приготовились врезаться в неизбежность. А затормозить ну никак нельзя. Тормоза отказали. Да еще и под горку едим. Эгей! Рулевой уснул еще года три назад. Да так и не проснулся… Ну, рулит еще пока. Вот опохмелилась страна. А третьего на работу. А какая от этого здоровью польза? Ведь нашему человеку, сколько не дай отдыхать – все мало. Всегда и всего мало. Зарплата маленькая. Водка вон вообще три-шестьдесят-две. «Дорогие товарищи». А по радио Кобзон и Пугачева. А на Западе и «Айрон Мэйден» уже и «Ай-Си-Ди-Си» всё ещё. По телевизору ДорогойЛеонидИльич и ВпередКПобедеКоммунизма, изредка прерываемые «Иронией Судьбы…». Жить же было хорошо. Всего хватало. Без излишеств экзистенциальных, но и не голодали. Летом к морю, на Новый год – мандарины. Пиво с восьми утра всегда было. Если уж очень тяжело – ну потерпи до 11.00, магазин откроют. И вслед за музейными завсегдатаями к прилавку. Можно и на работу. А можно и в кино, если студент или школьник и ПТУшник. Спокойно. Патриархально. Все по местам. Всё по местам своим. Застой, вы говорите. Болото вы ощущали. Затягивала трясина серости. Рок в подполье. Кровавое КГБ. Голос Америки практически не слышен. А может они и не сильно кричали. Может шепотом шептали, а мы им – глушат. Не дают глотнуть свободы. Да подождите вы. Насладитесь моментом. Дружба – народов. Пятилетку – досрочно. И во главе страны – добрый дедушка. В полусне. Мечта. Вы так больше, скорее всего, никогда не будете жить. А то им, видите ли, надо, чтобы группа «Скорпионз» к ним приехала. Медляков наиграла. А кто группу Скорпионз в восьмидесятом-то году знал? Вопрос. Может, кто и знал. Кто хочет поменять ее, группу эту, на гарантированную буханку хлеба? Да меня никто не слушает. Этот огромный муравейник, называемый почему-то СССР, копошится в собственных какашках, простите экскрементах, и не думает, не гадает о будущем. Да и будущего, как такового, еще и нет. Так в головах у пары ЦРУ-шников. Но есть план. Ребята. Главное – это план. Пункт первый. Пункт второй. Сроки. Результаты. Ответственные. Есть цель, которая одета в план, который идеально подогнан под цель. Все лишнее убрали, никаких эмоций. Мы-то работаем, а вы? Наслаждаетесь жизнью. Ага. Армия и Флот не пропустит. Ядерный щит и ядреный меч. Понятно. А головы не защитили. Души тоже как-то… Пламенные комсомольские наивные сердца. А меч уже занесен. Ох, будет, будет потеха. Березки. Старая Москва. Питер не Москва. Комсомольские стройки. Любовь. Весна. Поцелуи. Минет – лучший подарок. Нажрались. В. Дым. Блевали. Менты. Суки. Приехали. Пятнадцать. Суток. Выгнали из комсомола. Армия. Афган. А война уже идет. Мы с афганскими товарищами противостоим в нешуточной войне зубатому империализму в союзе с моджахедами кровавыми всех стран объединившимися. Смерть потихонечку вползает в наше счастливое детство-юность-зрелость-старость. Стреляют из автоматов. Цинковые гробы. Знакомых загребают в Афган. Сами думаем, как бы откосить от армии. «В пятидесятых-шестидесятых не служить в армии было стыдно. Тебе бы руки не подали». За Родину! За Сталина! А сейчас за кого? За Брежнева что ли? Умирать за коммунистические идеалы? Стремно. По пивку. Из автоматов. За двадцать копеек – чуть меньше кружки. Баранки еще соленые. И ничего не предвещало. Не предвещало чего? Того. Восьмидесятых. Сразу стало понятно, что не все так сладко, как грезилось. Что под синтезаторные завывания западных разрушителей коммунизма – рокеров новой волны все пойдет не так. Потом умер один человек. Потом другой. Потом Высоцкий. Джо Дассен. А далее и вовсе Леннона убили. Праздник закончился, начались суровые трудовые будни. А семидесятые все еще догоняли романтизмом длинноволосым. Музыкой, танцами, фильмами. Мы ж всегда от непрогрессивного человечества лет на пять отставали. Поэтому у нас в восьмидесятом вовсю еще царил семьдесят пятый с клешами-хипами. Но люди умирали и не только на войне. Еще не проявился, штурмом взявший нашу страну на абордаж «Ай-Си-Ди-Си». Но вот-вот проявится. Вот, вот на стенах наших любимых пивных начнут писать. Недобрые иностранные слова. А про Олимпиаду и вспоминать не хочется. Провели, предварительно очистив территорию от населения. Детей в пионерский лагерь, студентов в строительные отряды. Комитетчиков и прочую партийную шушеру на стадионы. «До свидания наш ласковый Миша…» А что в мозгах у отлученных? Кроме стремительно падающей веры в партию. Анекдоты про Ленина. Святотатство. Про Брежнева. Смешно. Да про обоих смешно. Их сместили с олимпийского пантеона медленно. Эй, ухнем, эй, зеленая, сама пойдет. А вокруг. Смотрите, телочки какие ходят. Юбочки коротенькие. Стрижечки сассон. Молодые. Хотящие, зовущие. Стесняешься? Выпей. Предложи ей сигарету. Она закурит – не ссы. Курит – значит даст. А где? Не важно. Чуваки, айда к Коле! У него хата свободная. Девчонки идите ко мне, я иностранец! Два портвейна – пиво. Сигареты «Космос». «Чингизхан» с «Бониэмом». Иди сюда. Соси! Потом пьем на кухне. Спор. Кто лучше – «Дип Парпл» или «Лед Зеппелин». Слушай, да твой Блэкмор вообще играть не умеет. Вот Пэйдж. Кто? Да что вообще умеет твой Пейдж? А Гилан? Он вообще петь не умеет. Кто петь не умеет, Гилан? Да у него диапазон три октавы. А у Планта. Пэйс лучше Бонэма. Не смеши мои туфли. Черт безрукий. А что Лорд. Мои и без органа играют как боги. А твои без органа вообще бы не слушались. Ну как повтори, что ты сказал! На, сука! Мальчики, не ссорьтесь. Петя убери ноооож… Наутро опять лучшие друзья. Под гитарку «Новый поворот» сбацаем. Или «Куда летишь, ночная птица…» с надрывом, со слезой в голосе. С этой непонятной гласной при подвывании, то ли «а», то ли «о». Дискотека. А тут опять Новый Год! «Дорогие товарищи! Поздравляю вас с Новым годом!» Салат оливье, селедка под шубой, водки, бутылок восемь. Два «Салюта». Трехлитровая банка томатного сока. Нарезки. Мясо так никто и не попробовал, а я так старалась. Да ладно Танюх, классно вчера нажрались. А ты скотина, вообще молчи! Ты на мое платье полбанки томатного сока вылил. Ха-Ха. А чего вчера было-то? Лучше не спрашивай. Я не сильно хулиганил? Пришлось тебя на улицу выводить. Зачем? Достал потому что в квартире блевать. Вон смотри куча какая. На улице хоть в себя пришел. Ну, думали – всё. Лег на кровать. Я слышу. «Уэ». «Уэ». Повернул тебя к стене. И вовремя. Потому что ты – «У-ээээээ». Круто нажрались. А я вчера Светку трахал! Сереж, ты чего дурак? Совсем больной. Встает. Одевается. Уходит. Обиделась. Что-нибудь осталось? Нет. Побежали быстро за пивом. Тук-Тук. Хэй. Бип-бип. А война, как вы думаете, будет? Да вроде все к этому идет. Помирать не хочется. Если все ракеты взлетят, то все, крышка. Но хоть не обидно. Все помрем, никого в живых не останется. У нас десять тысяч боеголовок, у Америки десять тысяч боеголовок. Вот и военрук наш, герой войны, говорит. Ребята, готовьтесь, через три года, максимум, начнется война с американцами. А мы сидим, слушаем, головами киваем. А ночью просыпаешься с замиранием сердца, когда слышишь, как пролетает самолет в небе, прислушиваешься, думаешь. Не межконтинентальная ли летит, не баллистическая ли, не ядерная ли ракета? Нет? На этот раз пронесло. Но мы готовы. Броня крепка. Эрекция стойкая. Девчонки. А вы готовы? Если война вдруг? Все готовы. В школе тир. Раз в неделю. Стрельба из мелкашек. Попадаем в яблочко, как здрасьте. Автомат Калашникова разобрать за сорок секунд сможете? Сможем. А собрать? Ну, ты спросил. Газы! Противогаз одел. Готовься к службе в армии, сынок! Будешь Родину защищать, как деды наши, как отцы? Отцы и деды, защищавшие Родину когда-то. С сознанием выполненного долга, развлекались не на шутку. Сидели в пивнушках, выпивали на улицах, их толпами отвозили в вытрезвитель. Прорабатывали на партсобраниях. Кого можно было. Ребят, а вы где учитесь? Молодцы. А я в МАДИ учился. Сейчас мы работаем на секретном заводе. Ракеты делаем. Средней дальности. Тссс. Вот зашли после рабочего дня обсудить, так сказать, производственные проблемы. Водочку будете? А что это парень-то ваш не пьет? Болеет. Язва. Так выпей молочка. У меня вот есть. Домой купил. Бери. Да что ж ты в кружку льешь! Дефицит же. Прямо из пакета пей. Сейчас помою и пивка принесу. Ну, будем, студенты. А это кто? Тоже Ваш? Чего ты портвейн принес? Денег нету. Эх, студенты, студенты. «Ви донт нид но эдьюкэйшн!» У нас на первом месте футбол, пиво и девчонки. Строго в таком порядке. Летом в стройотряды. Возьмем мастерки новые и за два месяца построим коровник или там пилораму какую, на худой конец. Выложим из кирпича магическую цифру 1981. Чтоб знали, в каком году это сооружение было построено. А кем? Да столь ли это важно? Народом. Студентами. Личностями. Со своими любовями. Тараканами в голове. Осенью перемещаемся со всем вышеперечисленным багажом на картошку. Месяц не учимся. Золотая осень. Мешки с картошкой. Дождь. Листопад. Солнце. Запах листьев осенних. Водка вино потанцуем. Наташа. Я люблю тебя. Я всегда любил тебя. Как только увидел на первом курсе… Я… Ты такая красивая… Что ты молчишь? Скажи что-нибудь. Знаешь, мужчины твоего типа, не в моем вкусе. Всё. Как же так? Как так может быть? А я? Но, может быть, у меня есть шанс? Шанс есть у всех. Капля камень точит. Ты же знаешь? Да. И выпорхнула, как птичка из моих объятий. Только ее и видели. Глазом не успел моргнуть, а уже зима. До дорогого товарища уже многие не дотянули. Играет «Би Джис». Поют тоненькими голосами. Танцуй Москва. Танцуй Ленинград. Танцуй Кавказ. Танцуй Сибирь и Дальний Восток. Танцуйте наши маленькие азиатские братья. Танцуй Прибалтика. Сколько нам еще осталось? А может завтра пролетающий мимо метеорит прикажет нам долго жить? Пей шампанское, водку, пиво. Дерись – матерись. Выгонят из комсомола – пойдем на войну. Это есть наш последний и решительный бой! Бой курантов. С Новым Годом! Как надоело орать. Может стоп? Может хватит? Достали все! Остановитесь! Русь тройка, мать твою! Хорош орать! Давай выпьем! За новый поворот! Она не любит меня! Ну, что ты плачешь? Посмотри, сколько баб вокруг. Она меня не любит! Зато тебя Катя любит. Кать. Ты меня любишь? Еще как. Пойдем, потанцуем. И вот уже Донна Саммер поет – Ай фил ЛООООООВ. А-а-а-а-а! Не ори не бей посуду! Будем орать! Будем бить посуду! Будем вешать коммунистов! На кол! Всех на кол! А девочки? Нах. й девочек! Вина!! Вина!! Давай нальем в ванную шампанского и искупаемся все. Да у нас и шампанского нет. А что есть. Пиво. Давай нальем пиво в ванную и искупаемся все. А завтра? А что завтра. Завтра не бывает. Слышал? Не бывает. Давай пива просто выпьем. После водкишампанского и вина? Да. А что такого? Да ничего. А ты знаешь, что индусы верят, что, если ты даже комара убьешь. То все. Душа твоя погибла. Совсем. Нет, так не бывает. Каждое живое существо, хоть когда-нибудь, кого-нибудь да убило. Я комара, например, убил. Все что ли, душу свою навсегда потерял? Нет, искупить можно. Постом и молитвой. Мантрами и мудрами. А это что? Не знаю, но мне один человек интересующийся в «Пиночете» рассказывал. Он сильно нетрезв был. Буддисты такие особенные люди. Да. За них. За родимых. Ребята, давайте мы вас полюбим? Давай ТанюхаМаринаКатя. «Минет лучший подарок». Как было написано в туалете нашего института. Так это я написал. Молодец. Хорошо проводим время. Как говорится, жить стало лучше, жить стало веселей. Но вы к нам в Ленинград из Москвы лучше не приезжайте. Бить будем. А куда лучше приезжать – во Фрунзе, столицу Киргизской ССР? Или в Прибалтику? К кому куда не приезжай, местные гопники завсегда дадут, отвалят и отоварят. Дружба народов. Кавказско-прибалтийско-азиатская дружба народов эсэсэрии. На том и стоим, так и живем. «Ленина в Октябре» смотрим. Песенки поем. Ну а песни непростые, в них слова все матернЫе. Небоскребы-небоскребы. А я… Все культурные евреи уехали в Нью-Йорк. Нет, не все! Остались еще для подрывной деятельности, не зря им в МГУ поступать не разрешают всем. Нет, не всем, и не только в МГУ. Им, евреям, никуда не разрешают поступать. Слушайте ребята, а вот так, как мы пьем, мы можем до белой горячки допиться? Нет. Не сможем. Для белой горячки надо водки больше пить. А мы пиво. Айда на речку. Купаться. Пива еще возьмем. И… Попробуем вспомнить, что вчера было. Я ничего не помню. Вот вчера лето было, тепло, солнце. Уснули где-то. Деньги были. Кеды. А сегодня. Денег нет. И вместо кед, кроссовки на два размера меньше. Откуда они? А это кроссовки нашего комсорга, Сереги. А он как с нами? После комитета комсомола встретил нас и пошел с нами кружечку пивка выпить. И чего? Выпил. А потом плакал около плаката «Вперед, к победе коммунизма!» и пел гимн Советского Союза. «Союз нерушимый республик свободных…». Тсссссс. «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги». И в результате что? Ничего. «Умер Леонид Ильич Брежнев». Помер. Вот это номер. Такое счастье в нашей стране последний раз, если мне память не изменяет, было в Пятьдесят Третьем. Тогда вся страна в едином горе, в едином порыве пошла оплакивать Вождя и Учителя. А еще раньше в Двадцать Четвертом еще одного Учителя и Вождя. Традиция намечается. Что делать? Плакать. Скорбеть. Или поэму написать? Слушай лебединое озеро и прогуливай школу, школьник, плачь у станка, рабочий. Крепче за баранку держись баран. Чего-то какое движение непонятное, хождение, разговоры. Нездоровый смех. Некрофилия. Вся страна полюбила мертвого Ильича. И готова была простить ему все. Застой. Афган. Коммунизьм-социализьм. Сосиськи сраные сиськи масиськи. Спи спокойно, дорогой наш товарищ! Мы возьмем в свои крепкие, мозолистые руки знамя, выпавшие из рук наших мертвых товарищей. И продолжим бить буржуев, которые понаехали на похороны Дорогого Леонида Ильича. Из уважения к ядерному щиту Родины. Так то. Тэтчеры, Рейганы. Доконали человека рейгономиками разными. Звездными войнами и прочими гадостями… Ох, вы ответите за это перед советским трудовым народом. А мы ответим на ваши ПРО своим ассиметричным ответом. Трепещите. И Вождь у нас новый появился. Юрием Владимировичем все зовут. Андроповым. КГБ у власти. Он вам, да и нам покажет кузькину мать. Работать всех заставит. Рейды по пивнушкам да по кинотеатрам проведет. Покритикует застой. Планов, как водится, громадье напишет. И прочитает. Да не так как Дорогой, а с чувством, с толком, с расстановкой. И народ с облегчением скажет: «Какой хороший человек, настоящий ленинец!» Но враги не дремлют. Заразили вирусом злодейским неокрепшие души. И вот уже нацисты среди нашей молодежи появились. «Наци». Следом панки подтянулись. Виски сбрил – панк. Булавку приколол на майку – панк. Зашевелились. Заелозили. Но доблестная милиция и КГБ не дремлет. И очаги эти в зародыше – бензином. Дубинкой – на! Сапогом – с ноги. Со временем все как-то успокоилось. Подзабыли даже, кто там у нас наверху. Чем они занимаются. Работаем, учимся, живем. Жизнь опять хороша. Водка появилась «Андроповка». Подешевле. Все для народа. Все для населения. Все для людей. Рабочие с крестьянами и передовой интеллигенцией очень довольны. Да и войны никакой, вроде, как и нет. Но враги вокруг, как всегда. Кольцом сжимают наши необъятные просторы. Да ну и хрен с ними. Мы ведь как вмажем. Вмазали. Закусили белым хлебом. Батон привычно ломается сильными руками. Хорошо как. Завтра первое сентября. Но тревожно как-то. Всегда тревожно. Поводов нет. Телевизор посмотришь. Рай на нашей земле советской. А все равно тревожно. Почему? Не можем сказать. Предчувствия нехорошие. Что-то начинает не так работать. Что-то ломаться в жизни нашей начинает. Разваливаться. Разламываться на части. Отчего? Марксизм что ли плох? Или может быть, Бог есть? Или может капитализм не загнивающий, а вовсе наоборот? Нет ответов на эти сложные вопросы. Поэтому не думай, заливай шары. Бей режь грабь воруй. Нам все равно, что будет. Нежили богато… Как там дальше? Не знаю. Надо домой. В метро не пустят. Менты заберут. В вытрезвитель. Потом телега на работу. Вот спортсмены бегут. Молодцы не пьют. «Ребят, «Динамо» бежит?» «Сейчас договоришься.» «Чего, чего ты сказал? А ну стоять! Я сказал стоять!» Понеслось. Махач. Махач мы любим. Солдатский ремень с заточенной пряжкой. Кастеты. Ножи в ход. Кирпичом по голове. И ногами, ногами. А один у них ничего так. Каратистом оказался. Ноги одни в ход пустил. Удар. Подскок. Удар. Ки-я!!! Еле ушли, слушай. Ну, пока пацаны. До завтра, друзья. Жаль водку не допили. Пошли спать. «Спокойной ночи малыши» пропустили. Ну, ничего. Спокойной ночи, мои маленькие друзья. Спи, спокойно, страна. Андроповские соколы зорко охраняют твой покой. Баю-бай. А что снилось тебе в ту ночь, страна? Самолет. Ночь. Ракета. Продолжил. Свой. Полет. В сторону океана. Ха-ха. Смешно. Юмор советских газет. Но люди погибли? Ни в чем не повинные люди. Вот представьте себе. Летите вы в самолете. А пилоты по каким-то непонятным причинам заплутали. Приборы у них не работают, или что. Неважно. У пилотов в голове всякая фигня. Они думают о чем угодно, но только не о смерти. Memento more. Так и не научили. А если б думали, может внимательно на приборную доску смотрели, по сторонам глядели, слушали диспетчеров. Ответственность за пассажиров. Бери больше. Ответственность за все. За всех. За всю Вселенную. Как надо вести себя с этих позиций? Осознанно. Или сознательно? Никак они себя не вели. Пуск. И все. Конец фильма для некоторого количества корейцев. У нас, в СССР не так трагично это воспринималось. С точки зрения геополитического противостояния двух систем. Еле выговорил. Молодцы наши летчики. Как жахнули. Как жахнули. Жахнем! Жахнем! Жахнем! Ура. Наливай. Не могу. Тошно. Тошнит. Вкус этой водки поганой не могу больше переносить. Выпей «Кавказа». Покорители Эльбруса встречаются с покорителями «Кавказа». Простите, а покорители «Кавказа» это кто? Это мы, батя. Наливай. А не во что. Тогда из горла. Вкус «Кавказа». Потеряем мы это народное достояние и, увы, навсегда. Вкус сладкий, тошнотворый, стакан выпьешь, а он назад просится. Секреты его производства, охраняются лучше, чем секреты производства «Кока-кола». Стоишь в парке, выпиваешь. Первая бутылка пошла. Вторая. «Кавказное» опьянение, оно особое. Мутное. Основательное. Скажем так. Тотальное. Осенью – осеннее. Весной – весеннее. Особое. Денег только мелочь осталась. В пивнушку пошли. А потом расходимся, как зомби. Вот один стоит около дерева, держится. Приседает. Падает. Потом встает, опять хватается за дерево и винтами. Винтами. Запрыгнул в трамвай. Доедет ли? Конечно, более трезвые товарищи должны провожать более пьяных. И даже до дома, даже до двери в квартиру. А где их сейчас возьмешь более трезвых? Вон один блюет около входа в пивняк. Милицию дожидается. Второй пошел пописать в туалет, не дошел, упал, не дотянув каких-нибудь двух метров. Все его спокойно обходят или перешагивают. Третий и четвертый идут в обнимку вдоль дороги, песни орут. Прохожие от них шарахаются. А пятый сел в такси из последних сил промямлил адрес и уснул на заднем сиденье. Откуда такие деньги? Товарищ? Товарищ! Проснитесь товарищ. Ну, просыпайтесь же. Такой праздник ведь. С Новым Годом! Как с Новым Годом? Я же только… Ну, да, двенадцать часов. Да вы не расстраивайтесь. Я один раз уже Новый Год в метро встречал. У меня вот сейчас с собой бутылка шампанского есть, давайте выпьем. Фу. Из горла, теплое. В нос дало. Из носа полилось. С Новым Годом! Как встретишь Новый Год так его и проведешь. Так у нас из года в год одно и то же. Как не встречай. На океанских островах все равно не дано. Так либо дома, либо в общаге, либо на природе. Вот еще одно место нашел – в метро. Вышел на улицу. Куда идти? Не помню. Память потерял. Где спать? Бошка трещит. Спал в подъезде. До вечера. Потом проснувшиеся и еле-еле кое-как передвигающиеся жильцы с красными, злыми лицами выгнали на мороз. Холодно. Когда же лето? Скоро. Но не все дотянут. Не все доживут. Вот и Юрий Владимирович чего-то дальше не захотел с нами коммунизм строить. Помер. Стыдно, товарищ! Бросать нас вот так на полпути. И на кого ж ты нас оставил? Родненький наш. На какого лиходея? Вот на этого? Да он скоро тоже того. Фью-фью. Ага. Интересы партии. Интересы Родины. Благо народа. Он лучший. Понимаем. Вам виднее. Да мы же год от года лучше живем. Все есть. Два сорта колбасы. Два сорта сыра. Хлеб черный. Хлеб белый. Одежда, без слез не взглянешь, есть в магазинах ведь? Голые не ходите? Босые не ходите? Крыша над головой есть? Мы вам говорим, указываем, что можно, а что нельзя читать. Какую музыку можно слушать, а какую нельзя. Вот вам и списочек запрещенной музыки заодно. Читайте, ознакомьтесь. Распишитесь. А если кто вдруг случайно по недоразумению вдруг услышит эту музыку неразрешенную. С ним что? Как что. Расстреляем. Со всей большевистской строгостью и принципиальностью. Страшно? Да ладно-ладно. Расслабьтесь. Шутка. Ну а если серьезно, скажу, в нашей стране таких случайностей быть не должно. Поэтому. Развивайте в себе эти качества строителей коммунизма – ответственность и дисциплина. Дисциплина и ответственность. А внутри должно биться жаркое комсомольское сердце. Аплодисменты. Все встают. Поют «Интернационал». Никогда мы еще не были так сильны! Никогда еще реки наши не были так полноводны, никогда еще поля так не колосились. Нефть никогда таким мощным фонтаном не била из скважин. Броня никогда не была так крепка. И соответственно, танки наши быстры. Догоним и перегоним Америку! Разбомбим Европу! До Берлина за восемь часов. Трепещите! А вы не устали? Устали. А что делать? Родина. Мать. Зовет. Идите обедать! Суп стынет. Пришли. Мама. И вы туда же. Зачем вы водку достали? Да, по сто грамм не повредит. Еще две? «Издалека-долга, течет река-Волга…» Спасибо мама, спасибо папа. Сынок, ты за рулем осторожнее. Да что там. Нам море по колено. Первый раз что ли? Еду-еду. Поберегись! Совейский рабочеколхозник домой на ЗИЛе едет. Это вы меня не в тайных лабораториях вывели. Это меня жизнь так воспитала. Улица. Школа. Армия. Комсомол. Мама. Мама! Мама-аааааа… И на кого ж ты нас покинул. Сокол наш ненаглядный. Третий раз подряд за три года хоронят нашего дорогого Генерального Секретаря нашей могучей, родной до хруста в костях, Партии. Уже всем стыдно. Уже все глаза отводят, смущенно так. Не повезло. Старые больные люди. Что мы могли сделать? Лучшие врачи. Лучшие лекарства. Вот. Все что могли. Виновные будут наказаны. Кто??? Враги социализма. Вот кто. А сейчас вы кого поставите? Опять старика? Нет, ну как вы могли такое подумать? Нет, вот вам. Михаил свет Сергеевич. Нравится? Вроде ничего. Пятно родимое, конечно не очень нравится. А получше у вас Генеральные Секретари имеются? Да он хороший. А что молчит? А сейчас мы кнопочку тайную нажмем. «Дорогие товарищи, мы должны углУбить наши достижения в области экономики… Перестройка. Гласность. Плюс ДемократизациявВсейСтраны…» Ну как Вам? Вроде… Ничего… Нормальный мужик. Мы – за. Все сто процентов. Даже неродившиеся дети. Даже те, кто не ходит на выборы по состоянию здоровья. Им приносят. Слышите? У-у-у-у. Что это? Это ветер перемен, сынок. Хотели перемен? Хотели подпольного рока? Вот вам. Но… Чтоб больше не жаловались. Теперь вся ответственность на вас. За страну, за народ. За будущее. За будущее? Нет, мы не согласны. И Баба-яга – против. Срочно налейте нам. Чего? Обезболивающего? Зачем же сразу угрожать? Портвейну для начала. А за пивом мы и сами сбегаем. Мелочь есть. Гы. А куда это вы за пивом побежать собрались? Да хоть куда. Да вот магазин, и вот, и вот. Та хоть в пивняк. Вон этот. Или через три остановки. Ну-ну. Стоп. Стоп. А это чего такое? А это – антиалкогольная компания. За здоровье нации пойдем в штыковую против гидры алкоголизма. Это вы того… Мы так не договаривались. Э. Водку быстро вернули в магазины! Пивные все открыли! Быро давай! А то что? Пятнадцать суток захотел? Или закроем тебя на пару лет. Не желаешь? Пошутил. Пошутил. Пошел. Ухожу. Ухожу. Отошел. Шепотом так. Ну, суки. Мы вам еще кишки выпустим. Наружу. И жрать заставим. Попомните мое слово, менты поганые. Ладно. В очередях постоим. Оставили 10 пивнушек на весь город, ничего. Брагу будем делать, самогон гнать. Нас указом не убить, пили, пьем и будем пить. Товарищ, а что ты сделал для перестройки? Я? Да, ты, товарищ. Но я еще не понял, свое место в обновляющемся обществе. Времени нет, товарищ. Ускоряйся, переходи на хозрасчет. Ты ведь так и не понял. Мы опять догоняем и перегоняем. Понял я. Мы всегда догоняем и перегоняем. Покой нам только снится. Я подумаю. Думать некогда. Долой страусиную политику! Долой застой! Даешь демократизацию! А чего, демократизация… Менты вон вчера ребят знакомых забрали за то, что они пластинками в переходе менялись. А толкучку в Малино, каждое воскресение менты на нескольких машинах разгоняют. Еле через лес убежали. Остановит тебя вот такой краснорожий милиционер и давай, понеслось. Почему волосы длинные, почему серьга в ухе? Поехали в отделение. Чего за футболка, чего на ней написано? Преклонение перед западными ценностями? Ты комсомолец? Конечно комсомолец. Мне через год в МГИМО поступать. Туда некомсомольцам нельзя. В МГИМО? Понятно. Звони отцу. Пусть приезжает за тобой. Приехал. Подзатыльник. Ты долго еще будешь меня позорить? Пап. Что Пап? Мы через месяц с мамой в Англию, в командировку, на год. Мне страшно здесь тебя с бабушкой оставлять. Я уеду, ты в тюрьму здесь, что ли, сядешь? А на майке, кстати, у тебя здесь что написано? «Айрон Мэйден». Что за фигня? Железная дева. Ты отца еще английскому поучи, молокосос. Я спрашиваю, что они играют? Тяжелый метал. Ладно, дома поставишь. Я ведь пластинки тебе вроде нормальные привозил. Чем тебя «Битлз» не устраивает? За них вроде сейчас и не гоняют. Отстой пап. Что ты вообще в роке понимаешь? Отстой. Иди с глаз долой, в десять дома чтоб был. Понял? Понял. Пап, червонец дай. На. В бар пойдете опять со своими дружками. Смотри не напейся. Ты же меня знаешь. Знаю, знаю. Вали. Майку сними! Папа. Может мне школьную форму вообще одеть. Уйди, пока не придушил. Отцы и дети. Всегда так. Они будут жить лучше, чем мы. И лишьбынебыловойны. Все ведь у них есть. Стараешься, стараешься. А в ответ черная неблагодарность. Мы же за вас. На улице только беда! Хулиганы, гопники и прочая нечисть. Стоп! Стоять! Деньги есть? На, в рыло, получи! Побежал! Видишь метро? Туда беги. И в харю с ноги. А с девятого квартала их человек двадцать прибежало. И всем кто на их пути был – досталось. Собираются чуваки. Да и взросляк подтягивается. Договариваемся. Встречаемся у кинотеатра. С их стороны человек двести и с нашей где-то так даже очень близко. Стоим, мнемся. Кровь разыгралась. Разогрелись водкой. Но чуть-чуть. На ногах же мы должны стоять. Ремни армейские. Ножечки. Кастеты. Цепи. Рожи у всех татарские-мордовские от злости стали какие-то. Стоим, как на Куликовом поле ждем, когда Пересвет с Кочубеем сойдутся. Стоим, с ноги на ногу переминаемся. Жаждем крови. Для нас девятый квартал, как Золотая Орда, а мы десятый, то есть как Великая Русь. Уж мы не спустим супостату обиды лютой не простим. Ну, наш Пересвет известен, это Пузырь с параллельного класса. Он со второго этажа прыгал, когда от ментов убегал, поскользнулся и головой ударился. С тех пор он Пересвет у нас. Вышел. Кочубей у них не менее отмороженный восьмиклассник. Понеслась. Руки как лопасти пропеллера все быстрее, быстрее. Первая кровь. Мы побежали молча. Вон стоит малек губастенький, глаза наполнены ужасом. Эй, пацан! Ну, че, пацан, здорово. Ппрривет. На, в харю! На, по яйцам! А у тебя прут железный. Где взял? Удар. Увернулся. На, еще, и выкинуть из толпы, чтоб не убили и не растоптали. Лежи, отлеживайся, с почином тебя, пацан. У каждого что-то всегда бывает в первый раз. Так то. Еще одного видим. Волосы ты зря отрастил себе такие длинные. За них схватить очень хорошо, намотать их на кулак и удар в нос. Нос разбит, кровь течет. На, в глаз! Еще кто-то ударил. И еще. Убивать не будем. Мы ж без злобы. Кулачные бои у нас еще при царе Горохе были. Учи матчасть. Кабан какой-то сильно моего дружка ЮркА забивает. Навис над ним и мочит его кулаками пудовыми. Держись Юрок. Палку с земли поднял и об кабана, об голову его сломал. Кабан рухнул. Ну, теперь у ЮркА пошла забава. Ногами его метелить. На, каблуком в нос! На, мыском в пах! На, сука, на, падла! Тот и не шевелится уже. Чу, звук до боли знакомый, от боли же и вмиг вылечил. Менты приехали, мигалкой мигают, в матюгальник чего-то орут. Расходитесь русско-монгольские хулиганы типа с Куликова поля. Посмотрели на них, как на насекомых. Драться перестали. И все как один двинулись на ментов. Они все поняли. Смекнули. Шофер еле-еле успел последним из машины выскочить. А мы взяли эту машину на руки – и перевернули. И на крышу с хрустом. Даже стекла выбивать не стали. И драка, даже не драка, а возня какая-то, вяло продолжилась. Все ведь знают, что дальше будет. Ждем. Приехали. Милиция. Пожарники. В них камни, прутья полетели. Но без особого энтузиазма. Роли написаны, роли каждому розданы и каждый роли эти выучил почти наизусть. Пожарники, или пожарные? Как правильно, кто знает? Так вот, люди эти в касках развернули брандспойты. И как дали. Многих с ног сбило. Веселье закончилось. Побежали во все стороны со всех ног. Ну а кому не повезло, тех изловили менты и долго били в отделении. А на утро все мы, как огурцы. Спустились вниз, спустились в ад, метро называется. Кто и на автобусах, некоторые пешком. Но к четырнадцати ноль-ноль у всех мысль одна. Как бы выжрать снова! Где же вы золотые брежневские денечки? Еще не раз, это вопрос-тире-плач раздастся громовым раскатом над просторами нашей необъятной Родины. Да многие с похмелья писателями или даже поэтами становятся. Вот простой человек не с похмелья и не в предвкушении разве способен не то, что произнести, но даже подумать такую сложную фразу «громовым раскатом над просторами нашей необъятной Родины». Свят, свят. Привет, чуваки. Как дела? Отпросились с работы. Я тоже отгул взял. За прогул. У-га-га. Чего, в «ближнем» были? Там пусто. Даже сигарет нет. А в «дальнем»? Та же история. А завезут? Сегодня нет. Куда пойдем? Старушка добрая мимо проходила: «Сынки, на площадь, в универсам завезли». Спасибо мать. Побежали. Прибегаем. Очередь как в Мавзолей. Отец, ты последний? Да, я. Мы за тобой. Вот Горбатый, сука, что удумал. Ему бы со своей Раиской так в очередях постоять. Помучиться. Он небось коньячину армянскую стаканами глушит, да бутербродами с маслом и с черной икрой закусывает. Ему все равно, как рабочий класс живет. А у меня, сынки, давление, да бабка парализованная год уже без движения лежит. Пенсия у меня маленькая. Вот так и живу. Вы последние ребята? За нами будете. Бать, так ты ж, небось, ветеран войны? Конечно, у меня и удостоверение есть. Так иди, возьми без очереди. Какой, без очереди. Меня там бабки обматерили, а алкаш один драться полез. Мне чуть плохо не стало. Пусть подавятся, сволочи, водкой своей проклятой. Бать. Давай мы с тобой пройдем, а ты нам поможешь портвейна купить. Лады? Сынки да я…, они ж орать будут… Да там еще милиционер у входа стоял, в доле он. А мы с тобой маленького пустим. Маленького. Этого что ли парня здоровенного? Малыш. Ха-ха. А давайте сынки, где наша не пропадала. В пулеметную атаку не погиб. А сейчас уже и помереть не страшно, нахрена она такая жизнь. Граждане пропустите. Ветерана войны без очереди. Я тоже, бл., ветеран. ДокУмент покажи. Ну и закрой хавальник. У нас есть. Бать покажи. Видал. А вы кто такие? Внуки мы, понятно. Ну, мне не понятно. Слышь ты, пойдем, выйдем, я тебе сейчас все популярно объясню. Не пустим без очереди, бабка одна визжит. Все ломанулись в магазин, сметая все на своем пути. Мент еле-еле успел дверь закрыть, перед носом разъяренной толпы. Наконец-то у прилавка. Стоим выбираем. А чего выбирать. Портвейна нет. Водка и «Салют». На коньяк вообще не смотрим, дорого. Дедок наш водочки взял. Мы от него не отстали. Водки взяли и шипучки этой на запивку. Коктейль Молотова можно сказать. Никогда не пробовали выпить водки и «Салютом» запить? Попробуйте, не пожалеете. Некоторым «Буратино» после водки хватало. Выходим. Нас провожают полные ненависти взгляды. Неудачники. Спасибо отец. Может, выпьешь с нами? Нальете, чего же не выпить. Нальем, нальем, не волнуйся. У Маленького с собой всегда стакан раскладной. Телескопический. Ему астроном один подарил. Снег валит. Может в подъезд? Да ну его, мы быстро. Вздрогнем. Много налили. Старый совсем. Не выдержал, сломался. Плохо его так оставлять. Замерзнет. А что с ним делать? Мы же своих не бросаем. Ни раненных, ни пьяных. Мы русские ребята. Взяли его, понесли. Подожди. Отец, ты где живешь? Говори. По щекам постучи. Снегом лицо растерли. Не помер? Да вроде нет. Обоссался только. Старик, ты где живешь? Давайте бросим его нахрен. Посидит тут на скамеечке. Авось не помрет. «Я здесь, ребята. В соседнем подъезде. Лифта у нас нет. А я один не зайду. Мы со старухой на пятом этаже живем». По очереди понесем, на загривках. Донесли. Он дверь еле-еле ключом открыл. Говорит. Забирайте все, что хотите из квартиры. Да нам не надо ничего. Ну, окромя кроме выпить. Вот самогон хороший кум привез. Прозит. Еле ушли. Самогон крепкий оказался. Лез из носа из ушей, короче, через все дыры. Месье. Же… Же… Пошли, короче. Тут недалеко, до Нового Года очередного рукой подать. Все столпились у телевизора. Как же, первый раз поздравлять будет. Бодрый. Веселый. Молодой. Ускоренный. Перестроенный. Трезвопоклонный. Нас указом, короче, не убить. Пили, пьем и будем пить. Настька, горько. Пошел вон, черт лохматый. Дурак ты и шутки у тебя дурацкие и каждый раз одни и те же. Тьфу на тебя. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Двадцать пять. Комсомольская безалкогольная свадьба на камеры. Как только телевидение уехало, нажрались все и подрались. Как обычно. Наутро все поняли, что это падла Рэйган, как всегда виноват. Мутит против нас в своем Белом доме актеришка недорезанный. Войной грозит. Обзывает нас по матери американской, толстожопой и черножопой к тому же. Наш Никита, тьфу, то есть Михаил Сергеич Меченый тоже не лыком шит. И дипломатию иногда включит и мышцой поиграет. И главное всегда на виду. И с колхозницей поговорит и с рабочим и с партийным так сказать функционером строг бывает. Перестроимся, ускоримся, на СОИ – асимметричный ответ. Что то это мне все напоминает? Заезженную пластинку. Ура. Тс. Ура. Тс. Ура. Тс. Ура. Тс. Ура. Заело. Затрахало. За… Договорились же, при девушках матом не ругаться. А никто и не ругается. Надо уж или отдаться Штатам, как последняя бл. дь и подмахивать и выть как трехгрошевая шлюха от стыда и от удовольствия одновременно. Как же меня еб. т! Простите девушки. Или самим трахнуть эту Америку членом железным, твердо взятым в мозолистую советскую руку. И затрахать до смерти. Только такое противостояние СССР и США. Родина или смерть? Победа или смерть! За стол переговоров перед смертельным сексом садиться ну никак нельзя. Усыпят бдительность. Усыпят тебя, а сами! Вах! И отредактируют тебя по-своему по-несоветски. Нас забыли спросить. Никто не спрашивал и не спрашивает. А тут вдруг спросят? Самоуправление. Демократия. Жди. Решили и нас не спросили. А чего делать? Как влиять на судьбы мира? Надо честно работать каждому на своем месте. Вот вы, например, что сделали для перестройки? Спекулируете джинсами вареными, пластинками, журнальчиками. На работу дворниками устроились. На Арбате ночью бухаете. День через два. Потом опять пьете. Дальше с девками непотребными. В субботу и в воскресенье опять спекулируете. И так далее и тому подобное. Ну как с вами коммунизм можно построить? И так все через одного живут. Единицы болеют за дело Ленина, за дело партии, за дело коммунизма. А нам пофигу. Нас не убить. Мы будем пить. Мы будем топить. Айн цвай. Хайль. Хайль. Это уже из другой оперы. Наши деды за что кровь проливали? Родину не любишь? Родину не знаешь? Родина слышит. Родина знает. Где в облаках ее сын пролетает. Та-да-та-да-да Та-да Та-да-да. Радиостанция Маяк сейчас вам выдаст. Молодежный канал подхватит. И «Улица роз». Жанна из тех Королев, что любит роскошь и… Да ни хрена. По советскому радио. С утра. Слышишь Жа-ааа-нна. Жа-ааа-нна. И гитары. И замотали лохматыми головами. Так если дело пойдет и «Айрон Мэйден» по телевизору покажут. И «Aй-Си-Ди-Си» на концерт с «Металликой» приедут. Люблю Родину. Сынок. Сегодня напьюсь и даже с люберами махаться не буду. Вот ништяк. Я люблю «Алису». Я люблю «Аквариум». Я люблю «Кино». Я люблю «Телевизор». Наш папа – фашист. Я ничего не имею против «Машины Времени», Аллы Пугачевой и Иосифа Кобзона. Алло-ооооооо. Я люблю «Пикник», Я люблю «Зоопарк», Я люблю «Аукцион». Я не имею ничего против Юрия Антонова. Летящей походкой, ты вышла за водкой и скрылась из глаз под машиной Камаз. Только стройными рядами дети ходят в лес, их в лесу у Черной Речки поджидает Бес Бес Бес Бес. Эхо. Рвануло. Что рвануло? Любовь, понимаешь, пришла. Мы трезвым взглядом первый раз на жизнь взглянули. Жить в первый раз в этой стране стало, лучше, стало веселей. А вы со своими новостями. Нахрен гласность. Зачем о плохом. Радиация. Голос Америки. Голос Америки сам по себе хуже и вреднее всякой радиации в сто раз. Нас как учили? Если в газетах не написали, по радио не сказали, по телевизору не показали, значит не было этого. И наоборот. Раньше все было хорошо. Мы стройными рядами, как олени шли к светлому будущему. И все у нас хорошо. Веришь что у нас хорошо всё? Значит, будет все у нас хорошо. И было у нас всё хорошо. А сейчас мир рушится начал. Чернобыльская атомная электростанция взорвалась. Раньше как было бы? Скрыли от народа и, как будто, нет ничего этого. Вот такая занимательная феноменология. А повторять слова, смысл которых вы совсем не знаете и не знали никогда, это как называется? Не знаем. Иногда лучше рты бы свои заткнули, за умных что ли бы сошли. А слухи распространяются. Черной былью разъедают неокрепшие комсомольские души. И обезболивающее пропало изо всех магазинов. Слава богу у таксистов еще можно ночью купить. Да и те норовят отвезти тебя в глухой двор и озираются еще несколько минут, опасаясь ментов. А черная быль пришла на просторы нашей Родины с первыми умершими чернобыльцами, которые, вырвавшись из секретных моргов, стали нападать на простых людей, на милиционеров, на пенсионеров и простых партийцев, кусали их страшно радиационными зубами, и те, также страшно на глазах у уважаемой публики, превращались в светящихся чернобыльцев. Зараза стала распространяться в темпах геометрической прогрессии, и глухая черная злоба расходится по стране. И по миру готова была уже распространиться, но наши доблестные пограничники окапались вдоль всей границы. Нарыли окопы встали в круговую оборону, плюс местные жители приграничных районов добровольцами пошли и не пустили зомбий чернобыльских за территорию СССР. А внутри тут что началось. Главный зомби вовсю Перестройку продолжать начал и все с воем бесовским поддержали это антиленинское дело. Работать начали, аж дым валит из одного места, вырыли и оживили всех покойников, даже сожженных когда-то в крематориях и стало нас населением в четыреста миллионов, не как китайцев но все же. Стали строить, где надо и не надо электростанции атомные и кормить их радиоактивным смертоносным плутонием. А хлеб никто не убирает. Коров, коз, свиней, всяких кур разных съели, передушили, а кого не съели всех понадкусывали. И ходим теперь. Лица красные, неприятные трезвые – злые. НЭПом новым попахивает. Зубы острые, кулаки пудовые. Бабы на мужиков похожи, даром что усов и бороды нет как нет. Главный меченый зомби орет по ящику круглосуточно. Алкоголиков вредителей и их заокеанских покровителей честит и в хвост и в гриву. Карикатуры на них в журнале «Крокодил» рисует. А мы на марши всякие, на демонстрации первомайские ходим. И не забываем на ноябрьские праздники пару христианских младенцев замучить. Горе тебе земля, ох прорвем мы заградительные отряды, что вдоль границ нашими бывшими соотечественниками охраняются. Ох, располземся по земле, с нашей отвратительной Вам идеологией Чернобыльского зомбоизма. Авхр. Напьемся крови христианских дев и не только. Не помогут вам бомбы ваши ядерные нейтронные водородные. Не боимся мы их. Для нас радиация как мать родна и среда обитания еще. Мы уран вместо завтрака, обеда и ужина грызть можем, нам радиоактивность, как душ ледяной с утра. А вы? Пуль серебряных на всех не хватит. Вооружайся не вооружайся. Так Советский Союз победит всех, в который раз уже. Наполеон нас хоронил? Хоронил. Сталин нас хоронил? Хоронил. Гитлер нас хоронил? Хоронил. Рейган нас хоронил? Хоронил. А мы всегда выживали, видоизменяясь, превращаясь во все более уродливых, все более приспособленных к жизни на этой земле тварей, наподобие тараканов и крыс. Что съели? Накося выкуси. Не подавитесь нашими телами. Гегемоннопролетарными. Буржуи, сука, недорезанные. Мы вам и за Мальчиша-Кибальчиша и за Мальчиша-Плохиша и за остальных мальчишей. Пох, что они против друг друга воевали. Мы вам и просто так бы кишки выпустили. Ради куража. Просто из-за хорошего настроения. Так-то суки. Кто на нас с Михой? Па-аааа-ааадлы! Всю жизнь народу сломали. Но катастрофы катастрофами, а жизнь продолжается. Сначала нормальную еду присылать начали и скидывать на самолетах. Потом партактив в клиниках западных подлечили. Дольше народу в обязательном порядке прививки сделали. Промыли дальше головы оставшимся империалистической пропагандой. Завезли эшелонами шмотки, джинсы аппаратуру, грампластинки. Открыли Горбушку. Жизнь потихоньку начала налаживаться. От слова «Лажа», да? Нет от слова наладка. На той же Горбушке можно что хочешь купить. Хочешь «Кинг Кримзон»? Пожалуйста. Хочешь «Генезис»? Возьми голыми руками. Не задаром, но и не за золото-бриллианты всего мира. Да ладно, все у вас есть. Знаем мы, чего у вас нет. Пластинок «Ван Дер Грааф Генератора» у вас точно нет. Как нет? Вот они. Вам какую? У нас все есть. Ни буя себе. Как на Западе. Мы и фильмы какие хотите в кинотеатрах покажем и советские и иностранные. Феллини изволите или Микеланджело Антониони или мы сможем даже вам показать на закрытых и не очень (да ладно добро дали в широком прокате). Барабанная дробь. «Пролетая над гнездом кукушки». Раз. А «Звездные войны» не хотите? Хотите. Скоро покажем. Все что раньше запрещали – разрешаем. Телемосты с Познером. Секса у вас в СССР нет? Нате вам секса. Только осторожно. Не переборщите. К сексу нагрузка. Проституция и наркомания. Наркомания нам зачем? Наркоманию может себе оставите? Возьмите – недорого. Почти задаром. Первая доза вообще бесплатно. Ладно, давайте. Вот спасибо, вот хорошо, а мы вам за это… Мы короче попросим, чтобы всемирная организация здравоохранения вам несколько самолетов одноразовых шприцов сбросила. А то СПИД, понимаете ли. А СПИД тоже нагрузка? Подождите… Подождите… Все, некогда нам, нам в Нигерию по делу срочно. Упорхнули. Что делать? В кино сходите. Там Тарковский, Герман, Муратова из наших, из советских, льют на мельницу классовых врагов. Каких врагов? Они уже друзья. Можно все. Можно все. Можно все. Не волнуйтесь. Руководящая и направляющая роль осталась. Только чуть-чуть видоизменилась и демократизировалась. Займитесь собой. Съездите в Крым или в Прибалтику. В Крым? Там все спокойно. Про крымских татар это там все врут. Спокойно тихо. Иногда можно подраться… Слушайте какие крымские татары… Я вообще про это первый раз слышу. Долго объяснять. Билет брать будете? Да. Буду. Плацкарт. Еду в Крым в Алушту. Будем слушать «Яблоки на снегу». Пить теплый портвейн. Драться с качками, которые приходят толпой в единственный магазин, и пытаются взять без очереди. После драки брать всем вместе портвейн без очереди. Пить с качками. Потом пиво в единственном пивняке. Плакать от того, что нам двадцать пять и больше мы ни-ни. Да хватит пить, пошли телок снимать, которые ходят по берегу моря загорелые, зовущие, дающие. Бабы от нас бегают, потому что мы пьяные, дурные шумные и одна сказала, что от нас пахнет блевотиной, пивом и какашками. В тот вечер мы никого не сняли, зато встретили армяна какого-то, который подошел к нам держа руку в кармане и начал рассказывать нам, что в кармане у него нож. Мы не дослушали его, двумя ударами отправили в кусты и ногой по заднице. Да. «В сексе люблю неистово симулировать». Где это было написано? Кто автор? В какой книге? Никто не помнит. Потому что нигде это не написано, ни в какой книге и никто не помнит. Это в будущем одна девушка напишет лазерным карандашом в фотонной тетради и отправит по телефонным проводам своему возлюбленному, находящемуся на другом конце города и письмо телефонное дойдет до него в течении одной секунды. Не то, что сейчас. По три дня письмо из Москвы в Москву идет. Проверено. Пока его из ящика вынут. В отделение почтовое занесут, там расформируют, по пачкам раздадут почтальонам, почтальоны кинут в ящик. А ты в него, в ящик этот, можешь еще три дня не заглядывать. О чем рассказ был? О возлюбленном, о электронном письме, о неистовой симуляции в сексе. И о девушке. Что произошло дальше? Бросил он ее. Как это знакомо все под луной. Мы анашу точно не курили? Нет, портвейн какой-то странный. Может они стали на людях экскременты ставить? ХАХАХА. Ну, вот, опять смешливые попались. Жаль, что из Крыма в Прибалтику поехать так вот прямо нельзя. Только через Москву. У нас все через Москву. Напрямую города в этой стране никак не связаны. Через Москву. Оттого и ненавидят ее лютой ненавистью все. Практически все. Но все всё равно через нее едут на всякий случай. Выпить на Красной площади. Или сесть там на самолете. Прямо на Красную площадь, раз система ПВО пропустила. Сели. Вышли. Выпили. Прыгнули с моста. А милиция не остановит. Милиция сама ничего не понимает. Кого арестовывать, кого не арестовывать. Кого бить, а кого ласкать. Гладить. Целовать. Вот. Да. Но. Нам кажется, с Ельциным зря так поступили. Мы бы, например и не узнали ничего о Ельцине, если бы тогда не гуляли на одной еврейской свадьбе в ресторане Прага. Евреи они знаете какие? Умные. Несмотря на… Да… Им уже даже решением Особого Закрытого Пленума ЦК запретили высшее образование давать. А они все равно того… Умнее. Последние слова слышны на свадьбе этой как сейчас. Бориса Ельцина они зря тронули. Мы Бориса в обиду не дадим. Борис ты не прав. Это уже слышится голос на танцплощадке какой-то. Там басист со всего размаху бьет бас-гитарой по зазевавшемуся танцору, который по счастливой случайности не успел убежать до того как началась драка. Ох Русь моя Русь, куда ж ты мчишься немытая Россия страна лохов страна козлов и вы мундиры, понимаешь, голубые… И ты. Как Вы кстати относитесь к голубым? Мы никак не относимся. Мы их, если что, ловим, бьем и назидательно говорим, что в деревне вас бы совсем убили. А что сейчас вообще происходит, какой год на дворе, кто нами правит? Есть ощущение, что вот еще немного и конец света наступит. Смотрите. Коммунисты со своими привилегиями разворовывают страну, уже скоро воровать будет нечего. Останутся одна или две дохлые мышки и пустота-тишина, как в морге. Страх. Жуть. Мор. Разгул Панка по жизни. И не как стиля жизни, а как самой жизни. Помоечной, пьяной, грязной и нецивилизованной. Вот есть же один приличный у нас на всю страну человек – Сахаров. Вот его слушайте. Он всю правду вам скажет, по полочкам математическим разложит. Про фашизм настоящий, про светлое будущее, про совесть, Родину и все такое прочее. Так ведь не слушает никто его. А тащат, тащат, тащат, тащат. Не сдаваясь. Со своих рабочих мест, с государственных полей, друг у друга. Наше время – время большого вора. Хочется убежать отсюда, хочется уехать. Но как. Железный занавес, простреливаемый периметр. Да и там никто тебя не ждет, если ты не еврей, не немец и не демократ. А как русский человек может быть демократом, когда он на самом деле татаро-башкиро-мордвин пскопской? Эх, где родилися там и пригодилися. Начинай здесь обживаться по новой перед катастрофой, Глобой предсказанной. Или начни уже в Бога Иисуса Христа нашего верить. Ведь Праздник Какой! Тысячелетие Крещения Руси На Носу! Возрадуйтесь, возрадуйтесь православные! Ведь были же мы все коммунистами, нам ли бояться православными стать всем. Или другими наперсточниками. Кручу, верчу, выиграть хочу. И не просто выиграть, а выиграть по-крупному. По очень, очень крупному. Своровать и убить. Не вопрос. Друзья давайте всех убьем? К чему им жить? Ленина для начала почитаем. Не он ли советовал расстреливать и расстреливать и… Расстреливать? Или не он? Это раньше можно было только Ленина почитать. Ну, иногда от скуки «Малую землю», только одним глазком взглянуть, после конспектирования ленинских нетленок. Сейчас. Глаза разбегаются. Хочешь вместе с Солженицыным в познавательнейшее путешествие по архипелагу Гулаг? А хочешь, вам пересадят собачье сердце прямо в голову? Не нравится Советский Союз? А все великие и лучшие люди прошлого, настоящего и будущего вам о чем говорили? Не слушали их. Так сейчас почитайте. От вас Достоевского зачем скрывали? Не всего, но самое лучшее. «Бесов». Зачем? Чтобы навязать вам коммунистическо-лубянское мировоззрение. За пайку. За хлебаизрелищ. За место в первом ряду на боях гладиаторов. Страшно? Нет еще. Вот нате вам двоевластие. Нате Вам законы Российской федерации, которые входят в противоречие. Вот вам бессилие власти на местах. Вот вам ямы на дорогах. Продуктов в магазинах нет? Только морская капуста? Сигарет нет? Приходится дубовые листики курить? Самогон у цыган покупать? Убираться во дворах перестали? Денег полно, а купить нечего? А вы думали, до чего еще коммунисты довести вас могут? Долой КПСС! Сейчас еще приедут ребята, которые свалили из СССРии в ранних восьмидесятых будут вас учить как с неграми в жопу трахаться. Не нравится? Войска из Афганистана выведем. Берлинскую стену разрушим. Всех союзников по Варшавскому договору сдадим. Ну как вас еще вывести из себя? Американцы – не враги. Все кто против коммунистов – друзья. А можно мы Вам на рожу нассым? Долларовым дождем. Бл., все можно! Ленинград в Санкт Петербург можно переименовать? Курильские острова Японии можно отдать? Ядерное оружие сократить на х.й! Страну расформировать. Раздать по частям всем кто возьмет и не подавится. Японии еще Дальний Восток. Китаю – Сибирь. Польше – Украину и Белоруссию. Прибалтику – немцам. Кавказ – туркам. Среднюю Азию – Америке с Англией. А Молдавия кому-нибудь нужна? Не нужна. Ну, мы себе оставим. В хозяйстве все пригодится. И срочно всем учить эсперанто. Все нет больше СССраной России. Вся кончилась. Все раздадим. Так победим? Москва – город спекулянтов. Колбасных магазинов. Лимитчиков. Приезжих и прочей всякой х. йты. Это ты во всем виновата. Это из-за тебя страна рушится. Разбомбить, уничтожить тебя, и великая Русь спасется. Вырезать раковую опухоль из здорового организма. И не сразу не в миг, постепенно, но вылечимся. Выйдем из пике. Новую Святую Русь отстроим. Без печенегов, без хазар-иудеев. На православии и народности. И царь. Царь нам нужен православный. Романов пойдет. Но и другой, такой как Сталин тоже пойдет. Такой чтобы железной рукой собрал по кусочкам разваливающуюся, растаскиваемую родину всякой жидовской, чуркестанской и прочей заокеанской демократической нечистью. О, Царь! Приди и покарай! Спаси нас! Ибо не можем мы дальше жить на земле этой великой и позорить святую память Великих Предков. Петра Первого, Вещего Олега, Минина и Пожарского. Кутузова, Суворова и Нахимова. Жукова и Чапаева. Приди, спаси от иноземных захватчиков, которое свили свое паучье гнездо прямо в сердце моей Родины, в Кремле. Не можем мы так больше. Дай выпить! Видишь трясет не по детски от недопития. Сердце заходится, останавливается. Дай выжрать, сука! И забыть как страшный сон, всё, что происходит сейчас здесь. Дай выпить, не могу больше телевизор смотреть, не могу на работу ходить. Стыдно мне. Дай водки! Ибо только она, родимая сможет потушить пожар сей в душе моей вечной. Царь православный. Приди и залей здесь все водкой всеочищающей непобедимой, чистой как роса, как слез ребенка. И мы все умирать будем только с твоим именем на устах. И пей с нами, пей как мы, пей лучше нас. Смерть трезвенникам! Смерть сукам кремлевским политбюройным старцам. Дайтеееееее Выпииииить! Сукиииииии! Спасибо. Вот спасибо. Уважили. Стариков. И молодежь. Спасибо. Да товарищи. Мы оденем трусы. Джинсу. Отрастим хаер. Вспомним Дип ПАрпл. Лето любви. Дети цветов. Подпишем, все что хотите. Извините, не угостите сигареткой? Спасибо. «Космос». Уважаю. Можно две? Еще рюмочку. Нам сейчас так редко удается выпить. Общественность, женыпушкизаряжены, партком, профсоюзы, мнение соседей. Поэтому мы иногда и психуем, и в драку лезем. И ругаем даже социалистический строй. Ваше здоровье. Но мы же понимаем, что Родина – это наше все. Родина нас выучила. Выкормила. Родина нас защищает. А высшие должностные лица, они ночами не спят. Все думают о нас, о судьбах мира. Пполную, пожалуйста, налейте. Пожалуйста. Видите края. Это хорошо. Рок-н-ролл. Включите. Агузарову и Пресли. Или «Электрик Лайт Оркестра». Нам очень, нах, нравится. «Хэв ю эвер син зе рэйн». Это «Криденс»? Какая разница. Хариссон, кажется и там и там играл. Не играл? А кто? Водка кончилась? А что есть? «Пингвин». А это что такой за зверь? Лосьон. С мятным вкусом. Давайте. Наливайте. У вас упаковка целая? Хороший. Надо было с него начинать. Как ликерчик. А давайте девчонкам позвоним? Как зачем, чтоб пришли. Они здесь. Сидят. Это девушки? Не понятно пока. Выпьем? Друзья. Прекрасен наш союз. Нет не нерушимый республик свободных. А наш. Местный. Давайте организуем здесь подпольный обком. Выберем Секретаря. Назначим Патриарха. Наймем Армию и полицию. Денег печатать не будем. Возьмем ближайший винный магазин. Забаррикадируемся. И за водку будем покупать все. Еду, женщин, лояльность населения. Откупаться от странствующих Робин Гудов. Нам еще нужен кто-то, кто будет говорить нам, что мы опустившиеся скоты. Совесть нации. Нет ну их на… Нам интеллигенция не нужна. Смотрите. Мы главные. Продавщица нужна. Бухгалтер. И боксеры. Все остальные могут ехать к едрене фене. И еще радиоточка. И телевизор и магнитофон. Или если их вдруг обесточат, клоуна универсала, который и песни и пляски и стишки и в жопу бы дал, если бабы вдруг закончатся. Нет, ну это уже извращение, православная церковь против… Батюшка, на всякий случай, мало ли что, не для постоянного использования, а в редчайших случаях духовного недомогания. А в остальные дни? В остальные дни – пост и молитва. Благословляю! Ваше здоровье! Что же вы падаете? Аккуратней. Не перевелись еще в стране нашей богатыри! А вот вы сейчас можете выпить полную пивную кружку коньяка? На спор? На слабо! Помрем. От алкогольного отравления помрем. Ссыте. А я Вам сейчас покажу. Русские не сдаются. Глоток. Русские после второй не закусывают. Глоток. Русские – самые правильные люди на самом деле – глоток. Русские после третьей закусывают. А я – нет! Я – бог. Супербудда. Могильщик перестройки. Высший человек, суки. Стоять! Куда пошел, падла! Что значит, убери пистолет. Ой! Я случайно выстрелил. Не вой, дура! Он живой еще! Всем лечь! У меня в руках граната! Чека вынута. И жизнь навечно поломата. А ведь жизнь так хорошо начиналась. Мамина улыбка, мамин голос. Молоко. Мамино молоко. Потом все – друзья. Все – любимые. Все любят меня – и я люблю всех. Есть Бог. Он добр и бородат. От него пахнет – дорогим табаком, дорогими шотландскими виски (одномальтовыми, островными), медом и орехами. И когда началось все ломаться и рушится? Аплодисменты. Кто еще здесь? Ты почему не лежишь лицом вниз и не гадишь под себя? Кто ты? Я тот самый, пахнущий орехами и медом. Пришел проводить тебя в последний путь. Думаешь так все плохо? Гораздо хуже, чем ты думаешь. Здесь ударение на последнее слово. Оно ключевое. Менты, кгбшники очень быстро примчатся. И у них приказ – пленных не брать. Так я всех убью. Им что ли своих советских людей не жаль? Не жаль. Так я их убью, прямо сейчас. Два контрольных выстрела в голову. Раз, два. Мост. Рубикон. Молодец, малыш, я горжусь тобой. Никто не мог сделать лучше. Прекрасная иллюстрация к словам – «умираешь всегда в одиночестве». Даже если вокруг миллион зевак. И казнь твоя проходит в прямом эфире. Кто все эти люди? Свет. Камера. Мотор. Они кино снимают о моей жизни? Нет, твоя жизнь абсолютно не интересна никому. Они пришли снимать твою смерть. Смерть в прямом эфире, что может быть интересней? Ветви. За окном шумят. Дайте отдохнуть. Не мешайте мне. Мы не можем, у нас телемост. Мистер Познер? Мистер Донахью? Вы готовы? Итак, у нас в прямом эфире? Вас как зовут? Представьтесь, пожалуйста, нашим советским и американским телезрителям, которые налетели как мухи на говно на вашу смерть. Я не хочу, я правда не хочу. Я устал. Я бы с удовольствием жил как раньше. Милая прекрасная патриархальная страна. Генсек – дедушка. План пятилетний. Все хорошо. Броня крепка. Нас защитят от этого страшного мира, что за периметром. Накормят, обогреют, оденут, обуют. Можно мне туда? Подождите гражданин. Вы узнаете этих людей, что лежат сейчас на полу, все в крови с множественными ножевыми ранениями, несовместимыми с жизнью? Да, узнаю, это мои папа и мама. Скажите, вы узнаете этот нож? Да, это мой нож. Но это не я. Я не знаю, кто это сделал. Это не я, простите меня. Простите. Это не я сделал. Я ничего не помню. Я не мог этого сделать, ведь я так их люблю. Мама, папа. Вставайте, просыпайтесь. Пойдемте домой. Давайте уйдем из этого нарождающегося ужасного мира, который погубит наш мир, нашу Вселенную. Нашу Родину. Который, превратит всех людей в этих ужасных монстров. Зомби. Трезвых. Расчетливых. Гадких. Нелюбимых. Нелюбящих. Долой мир наживы и чистогана! Да здравствует! Коммунистическая Партия Советского союза! Да здравствует Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи! Да здравствует Всесоюзная Пионерская Организация! И их друзья октябрята! Слава! Слава! Слава! Кладбище. Кресты откуда-то. Почему я вижу это? Откуда этот тлетворный запах? Я умер! Мы умерли! Мы все умерли? А мы все жили? Мы жили. Я буду бороться! Я буду защищать Советский Союз с оружием в руках. Враг не пройдет! Победа будет за нами! К оружию граждане! К оружию! Наручники! Оденьте на него наручники! В машину. Всё, повезли. Кинооператор – работу закончил. Теперь очередь за патологоанатомом. Подождите! Но он ведь еще живой! Я не могу этого сделать! Вызовите врача! Послушайте, какого врача? Скоро Новый Год! Генеральный секретарь будет нас поздравлять. Ладно бы, какой проходящий год наступил бы. А ведь через несколько часов наступит. Одна Тысяча Девятьсот Девяностый Год. Начнутся девяностые годы. А восьмидесятые уйдут в небытие. Понимаете, в небытие. И все будут говорить, что не было ничего. Понимаете, ничего. Вскрывайте. Или будем стрелять. Но это же убийство. В первый раз что ли? Режь.