Вальс для принцессы

Ребята переглянулись. Собственно говоря, торопиться некуда, и они согласились. Ночевали на сеновале, который наполовину уже был заполнен свежим сеном. Внизу всю ночь жевала свою жвачку корова, а утром, едва рассвело, казалось над самым ухом, заорал петух. Хозяйка Нюра, позвякивая ведром, пошла доить корову. Вася подумал, что, наверное, надо вставать, приподнял было голову, но через минуту опять уже крепко спал.

К вечеру у ребят отваливались руки и ноги. Весь день они длинными трезубыми деревянными вилами-рогатинами забрасывали на стога большие пласты сена из скирд, которые на лошади, запряженной волокушей, подвозил им десятилетний парнишка Колька, сын Пашки Медведева. Две женщины на стоге с вилами в руках равномерно распределяли и утаптывали сено вокруг высокой, воткнутой в землю жердины, поднимая стог и себя все выше и выше. К обеду небо застлали тяжелые облака, но дождь, к счастью, пронесло, и к вечеру на лужке около деревни стояли два огромных стога, накрытых сверху свежесрубленными молодыми березками. Еще хуже усталости было то, что от набившейся за шиворот сенной трухи нестерпимо чесалось все тело. Колька предложил сбегать искупаться на реку, с ними же пошел и Михаил. По дороге захватили с собой два ведра и частый бредень, намотанный на два кола.

Когда на реке разделись, Вася с Сашей просто открыли рты, глядя на Михаила, у которого вдобавок к сине-багровому обрубку культи вместо левой руки, вся спина была исполосована шрамами. Повернувшись и поймав их удивленные взгляды, Михаил усмехнулся:

– Что, не видали такого?

– А чем это вас так?

– Да известно чем, миной. Меня на третий день после начала войны призвали. Я же еще на финской воевал. Полк наш в Ленинграде формировали, и воевал я тут же, можно сказать в родных местах. Первый раз меня на Пулковских высотах ранили, летом еще, ну, правда, не сильно. Когда выздоровел, как раз формировалась вторая ударная армия для прорыва блокады. А командовал ею, может, слышали? —сказал он, понизив голос, как будто здесь на речке его кто-то мог подслушать, – генерал Власов.

– Так власовцы же предатели, они с фашистами заодно против нас воевали. У нас на Урале рядом с заводом лагерь был, так там новые корпуса строили пленные немцы и власовцы, – удивленно сказал Саша.

– Да тут история такая. Власов-то спервоначалу вроде как героем был. У нас в роте старшина еще с довоенных времен с ним служил в пограничной дивизии. Так он рассказывал, что когда война началась, они в наступление пошли и Перемышль взяли на немецкой стороне. Ну, а соседи все отступили, и попали они в окружение, но Власов тогда дивизию вывел. Под Москвой он здорово воевал, вот ему и поручили блокаду Ленинграда прорвать. А когда мы в прорыв пошли, немцы нас окружили, всю армию, и давай крошить. Мало кто вырвался. Тут место такое есть неподалеку, сосновый бор, чистый такой, сосны прямо огромной высоты, белые грибы там до войны собирали. А рядом поселок, Мясной бор называется. Так сейчас лес так стали называть, столько наших там полегло, пол армии, наверное. Там и остались все лежать незахороненные, сейчас никто туда и не ходит, жутко, да и опасно, подорваться можно. А нам тогда в одном месте удалось коридор держать, метров двести шириной. Кое-кому и повезло выйти. Правда, целым, наверное, ни один не выскочил, там по трупам шли. Меня тоже вот зацепило, мина рядом разорвалась, руку и спину осколками нафаршировало. Хорошо ребята не бросили, до своих немного оставалось уже, дотащили, хоть и сами пораненные. А в госпитале руку лечили, а потом гангрена началась, и совсем отрезали. Почитай год провалялся, но выходили все-таки, а там уж списали вчистую. А Власов в плен попал, ну и стал иудой. Хотя, конечно, податься ему было некуда, здесь бы за потерю армии сразу к стенке поставили. Ну, да бог ему судья. Ладно, давайте скоренько помоемся, да побродить надо маленько, сейчас рыба как раз ходит, да и раки повылезли, здесь вода чистая, раков много.

Быстро сполоснувшись, Саша и Вася под командой Михаила развернули бредень – сеть метров пять длиной и полтора высотой, привязанную с двух сторон к длинным палкам.

– Значит так, ребята, – сказал Михаил, – ты, Санек, повыше, поэтому идешь подальше от берега, а ты, Васька, поближе. Идете против течения, колья держать чуть с наклоном назад, нижний конец как можно ближе ко дну прижимайте. А мы с Кольшей возьмем какие-нибудь коряги, зайдем по течению вверх метров на пятьдесят и пойдем навстречу, ботать будем. Как скомандую, потащите к берегу, только сразу близко не сходитесь.

Все снова с удовольствием полезли в теплую воду. Когда Михаил скомандовал идти к берегу, Сашка, который шел почти по плечи в воде, попал в яму и скрылся, было, с головой, но бредня не бросил и уже через несколько секунд, сильно работая ногами, выплыл из ямы, снова встал и пошел к берегу. В это время большая щука, разогнавшись, серебристой тенью мелькнула над бреднем и, сильно плеснув, ушла в глубину. Мальчишки завопили от нестерпимой остроты ощущения радости и огорчения одновременно.

Когда бредень вытащили на прибрежный песок, его мотня была забита травой, в которой что-то шевелилось и трепыхалось, отблескивая серебром в лучах еще высокого солнца. Траву вытряхнули, разобрали и в ведра полетели полтора десятка раков и с десяток рыбин разной величины. Забрели еще несколько раз и с приличным уловом вернулись домой.

За домом Михаила возле бани разожгли костер, подвесили два ведра, одно для ухи, второе для раков. Собралось человек пятнадцать из окрестных домов. Женщины уже чистили рыбу и картошку и сразу же бросали в одно из ведер. Когда картошка на пробу оказалась сваренной, в уху вылили десяток разболтанных сырых яиц и бросили миску нарезанного зеленого лука. В кипящую воду второго ведра высыпали серо-зеленых раков, и уже через несколько секунд в струях ключом бьющего кипятка замелькали алые трезубцы.

Рядом с костром расстелили торцами друг к другу два куска старого брезента, расставили на нем миски со свежими и малосольными огурцами, с солеными грибами. Прямо на брезент двумя кучками шумовкой вывалили раков. Тут же наличествовали два больших пятилитровых бидона и здоровенная бутыль. Когда всем раздали деревянные миски с ухой, один из мужиков стал наливать из бутыли мутную жидкость в маленькие стограммовые стаканчики, которые тут почему-то называли чайными. Михаил, посмотрев на ребят, с усмешкой спросил: – Ну что, работнички, вам-то самогона налить?

– Налить, – с вызовом ответил Сашка.

– Я не буду, – отвернулся Вася от предложенного стаканчика.

– Ну, давай хоть тогда пива налью. Пиво хорошее свежее деревенское, в городе такого не бывает, – предложил Михаил и налил из бидона полную глиняную кружку пенистого вкусно-пахнущего темно-коричневого пива.

Наевшись, ребята отошли в сторону. Гулянка шла своим чередом. Кто-то принес гармошку, пели все вперемешку, – от«Катюши» и «Смуглянки» до похабных частушек. Два мужика со злобой заспорили о чем-то, их еле разняли женщины.

Сашка от выпитого стаканчика самогона изрядно захмелел. Он стоял, запрокинув голову вверх, и слегка покачиваясь, смотрел на звезды. К ребятам подошел Михаил, тоже уже изрядно навеселе.

– Ну что, парни, не получается пока с отдыхом-то? А у нас в деревне каждый день вот так. Весной сажать, летом обиходить, а осенью убирать. С утра до вечера работа, то на колхоз, то на себя. Зимой разве что отдохнешь маленько. Но все лучше войны. Дай бог, сейчас долго ее не будет.

– А я вот жалею, что на войну не попал, – вызывающе заявил Сашка, – здорово, наверное, в атаку ходить! Бросишь пару гранат в немецкую траншею, из автомата от пуза длинной очередью чесанешь, и готово, вылазят с поднятыми ручками – Гитлер капут! А потом медаль дадут или орден. Вот у вас, дядя Миша, ордена есть?

– Да нет, орден получить не довелось. Две медали, правда, есть – за отвагу и за боевые заслуги. И из автомата от пуза мне чесать не довелось, не было у нас автоматов. Винтовки-то и те не сразу дали, я в свою первую атаку с саперной лопаткой пошел.