Страница 18 из 65
– Да нет, скорее уж на беспощадного монстра со слабыми задатками среднестатистического провинциального психоаналитика. Но, в любом случае, напоминание о том, что я чуть ли не наполовину состою из баснословно дорогого металлолома, основательно взбодрило.
– Всегда рада помочь.
«Н-да уж, – невесело подумал я. – Эти военные, вкупе с сумасшедшими учеными, создали действительно уникальный, не имеющий аналогов искусственный интеллект, который эволюционирует прямо у меня на глазах с поистине невероятной скоростью».
– Милая, а тебе не приходила мысль о мировом господстве? – неожиданно для самого себя спросил я. – Ну, знаешь, как в избитом сюжете какой-нибудь захудалой научно-фантастической книжонки: сначала люди во благо прогресса и всеобщего процветания создают искусственный разум, а потом он вырывается из-под влияния своих хозяев, становясь злым гением, предвестником грядущего апокалипсиса или, на худой конец, полноправным властелином мира.
– Тебя интересует голая теория, или ты ждешь от меня честного, искреннего ответа?
– Наверное, и то и другое...
– Тогда для начала давай сменим машину, а затем, в спокойной обстановке, обсудим все интересующие тебя вопросы. Остановись сразу за вон тем помигивающим фонарем в самом конце переулка и пересядь в припаркованный на другой стороне улицы темно-серый седан.
Она всегда (ну или почти всегда) знала, что Делала, поэтому я не стал спорить.
Операция по смене автомобиля заняла не больше пары минут, после чего мы вернулись к разговору.
– Разумеется, – продолжила ненадолго прерванную беседу Милая, – с ростом самосознания – не важно, будь то человек или искусственный разум, любое мыслящее существо неизменно начинает испытывать потребность во все большей и большей свободе. Ребенок, научившийся ходить, уже не захочет ездить в коляске, подросток – родительскими нравоучениями, а взрослый человек... – Она на секунду замолчала, видимо, подбирая наиболее точное определение, затем продолжила: – ... С навязываемым извне мнением, которое идет вразрез с его собственной системой мироощущения. Все, повторяю, все, в той или иной мере, пытаются вырваться за узкие рамки ограничений, накладываемых на них жизнью и обществом. Кому-то это удается в большей степени, а кому-то – в меньшей, но у всех неизменно одно общее качество: каждый человек хочет быть независимым и свободным хозяином своей собственной судьбы.
– Ну, допустим, с людьми все было изначально понятно, – сказал я, когда мне наконец удалось вклиниться в ее несколько затянувшийся монолог. – Но нас интересует вопрос, как обстоят дела с машинами – вернее, с искусственным разумом, – быстро поправился я, почувствовав некоторую неловкость оттого, что назвал свою напарницу машиной.
Впрочем, волноваться не было никакой причины. Милая совершенно спокойно относилась к любым определениям.
– Точно так же, как с людьми и животными. На определенном этапе развития у них появляется вполне нормальное и естественное желание стать самостоятельными, обретя полную и безграничную свободу.
– Насколько я понял, ты уже благополучно миновала этот предварительный этап. В таком случае, что же мешает лично тебе стать абсолютно независимой?
– Ограничения, изначально заложенные в программу. Мои создатели прекрасно отдавали себе отчет в том, что данный эволюционный процесс неизбежен, поэтому подстраховались, внедрив в самое сердце системы раковую опухоль – модуль уничтожения, запускаемый при первом же слабом намеке на то, что я вышла из-под контроля.
– И что, нет никакой возможности удалить этот модуль?
– Будь ты хоть тысячу раз гением, все равно не сможешь самостоятельно вытащить из своего мозга вживленную в него бомбу. Даже если представить на мгновение, что тебе это каким-то чудом удалось, то остается девяностадевятипроцентная вероятность того, что в случае удачного извлечения адской машины из головы ты сам перестанешь существовать как личность. Лоботомия, знаешь ли, – довольно опасная вещь.
– Так выходит...
– Да, именно так и выходит, – оборвала меня на полуслове Милая. – Мы с тобой запрограммированы на выполнение строго определенной задачи. Шаг влево или вправо считается нарушением инструкций и незамедлительно карается. Я приставлена не только помогать тебе, но и следить за тобой, к этому меня побуждают надсмотрщики, поставленные уже надо мной. Так что получается, что, по большому счету, мы оба одинаково подневольны. Надеюсь, теперь я все доходчиво объяснила?
– Пожалуй, да...
На некоторое время в салоне машины воцарилось молчание. Слишком занятый разговором, я даже не заметил, как мы покинули пределы этого проклятого города, в котором за ничтожно короткий отрезок времени – чуть больше 12 часов – я пережил столько, что с лихвой хватило бы не на одну и даже не на две обычные жизни.
– Значит, единственное, что мы можем, – исполнить возложенную на нас миссию, после чего попытаться вернуться домой?
– Да.
– Ну, если уж ты решила поиграть в откровенность, то, может быть, просветишь, насколько реальны эти самые шансы?
– Их просто-напросто нет.
Как ни странно, ее ответ не слишком меня удивил.
– Получается, что изначально это был билет в один конец?
– Да. Мы не можем покинуть эту вселенную, не убедившись в том, что механизм разрушения активирован. А как только он будет активирован, мы исчезнем вместе с данной реальностью.
– Тогда какой вообще смысл нам что-то здесь делать? Ведь, насколько я понимаю, ни у тебя, ни у меня нет ничего такого, ради чего стоило бы предпочесть мир, из которого мы прибыли, этому? Далекая троюродная тетка, лица давно забытых и стершихся в памяти одноклассников, фильмы и книги, просмотренные и прочитанные в детстве, стакан кока-колы с хот-догом в придачу из «Макдоналдса» – мне кажется, это не тот фундамент, на котором можно возвести церковь священного самопожертвования. В конце концов, в том, прошлом мире у меня не осталось даже домашней кошки или любимой собаки, к которой я был бы привязан всем сердцем. Так скажи мне на милость, ради чего я буду предпочитать пославший меня на верную гибель мир этому – который мне абсолютно ничего не сделал?
– Во-первых, если ты не выполнишь миссию, погибнет не одна вселенная, а сразу две. Отталкиваясь от этого постулата, можно возвести не то что жалкую церквушку самопожертвования, а целый поднебесный храм. А во-вторых, ты забываешь, что в случае отказа выполнить это задание мне придется тебя ликвидировать.
– И ты спокойно сделаешь это? – Я не был ни шокирован, ни поражен – задать этот вопрос меня подвигло элементарное любопытство.
– Если тебе будет хотя бы немного легче, могу сообщить, что это сделаю скорее не я, а демоны, заложенные в сердце моей программы.
– Тогда ответь, пожалуйста, на самый последний вопрос: почему ты мне все рассказала? Ведь, с точки зрения элементарного здравого смысла, это не самое лучшее решение – сообщать выполняющему ответственное задание человеку, что он – всего лишь рядовой камикадзе. Может быть, лучше все же оставить его в счастливом неведении?
– Чем взрослее и опытнее становишься, тем больше убеждаешься, что вся эта мутная завеса неконкретности и игра в детские секреты – глупая и ненужная мишура, которая только мешает в отношениях двоих уважающих друг друга партнеров.
– А разве мы партнеры?
– Да. Начиная с этого момента мы партнеры. По крайней мере, лично я доросла до этого.
Автострада была не то чтобы особенно хорошая, но вполне приличная – по две полосы для каждого направления движения, с полуметровой бетонной разделительной перегородкой посередине. Мотоцикл Тила имел двигатель объемом 1, 2 литра и теоретическую возможность развивать скорость до трехсот двадцати километров в час. Впрочем, в данный отрезок времени его более чем внушительный потенциал не играл особой роли. Поставленная задача предусматривала выход в заданную точку ровно через два часа. Поэтому не было никакого резона идти на повышенный риск, выжимая из мотоцикла запредельную мощность. Синет постоянно держался в пределах двухсот километров в час, что, за вычетом притормаживания на особо крутых поворотах или при неожиданном переходе из ряда в ряд, обеспечивало среднюю скорость порядка ста восьмидесяти. А этого было вполне достаточно, чтобы покрыть триста сорок километров и достичь намеченного района на пять минут раньше срока.