Жизнь Кости Жмуркина

Эти два года свободно могли стать годами незабываемой воинской славы. Жаль, не догадались наши стратеги, что им такая халява открывается. До Атлантики можно было дойти! До Персидского залива! Эх, упустили шанс… Но все равно – ура!

ГЛАВА 11. ВОР

За пару дней до принятия присяги учебную роту стали посещать офицеры из различных служб, имевшие нужду в пополнении своего контингента. Начальник штаба искал писаря, завгар – водителей со стажем, военврач – фельдшера, особист – стукачей, комендант – просто здоровых лбов, умевших и любивших крутить чужие руки.

К этому времени новобранцы уже усвоили, что участь салаги, начинающего службу на общих правах, равносильна судьбе Золушки, какой она была до встречи с феей. На его хилые плечи неизбежно лягут все повинности по уборке отхожих мест, все наряды на кухню, все караулы и вообще вся черная работа, которой в армии предостаточно. Кроме того, его пайка будет бессовестно урезаться в пользу старослужащих. Спасением могла стать только престижная, доходная или редкая должность, как то: свинарь, кочегар, повар, почтальон, каптенармус, хлеборез. С завистью рассказывали о вольготной жизни экскаваторщика, обитавшего в землянке при песчаном карьере в десяти километрах от части, но зато в пятистах метрах от женского общежития. Однако все эти клевые местечки были сплошь забиты дембелями и освободиться могли не раньше осени. Оставалось надеяться на случай.

Случай этот явился Косте в образе инженер-капитана Кочкина, ведавшего в части всем, что имело отношение к материально-техническому снабжению. Есть люди, на которых самый заурядный костюм смотрится как кавалергардский мундир. Кочкин к таким не относился. Даже в парадной форме он выглядел безнадежным штафиркой. И вообще, если бы его очки можно было заменить на пенсне – получился бы вылитый Пьер Безухов. Известно, что судьба обожает шутить с людьми всякие странные шутки. Видимо, именно благодаря одной такой шутке безвредный лентяй Кочкин оказался в должности, на которой не каждый армейский шакал усидит.

В данный момент ему нужен был заведующий складом радиотехнического имущества – расторопный, честный, а главное – непьющий. («У меня на складе одного спирта сто сорок две бочки». На это особенно нажимал Кочкин.) Предыдущий завскладом впал в безнадежный запой и был совсем недавно списан в хозвзвод на должность конюха.

Не встретив в казарме учебной роты никого, кроме оставленного на дневальство Кости, добродушный Кочкин подробно изложил ему цель своего визита. Такую удачу упускать было нельзя!

Юный Жмуркин горячо заверил инженер-капитана в том, что всю жизнь только и мечтал работать на складе, а особенно – радиотехническом, что отец его тоже был кладовщиком, а мать бухгалтером в снабжении и всю эту кухню он, Костя, досконально знает с детства. Ударили по рукам, и через три дня новоиспеченный завскладом уже стоял перед необъятными стеллажами, забитыми чем-то таким, о чем он даже представления не имел. (Воинская часть, в которой оказался Костя, кроме обычного цифрового обозначения, имела еще и название – «Научно-исследовательский пункт по слежению за космическими объектами», и потому сюда чуть ли не железнодорожными составами перли всякое электронное оборудование, большая часть из которого так и оставалась невостребованной.) Кроме собственно склада радиодеталей, где хранилось имущество без малого семи тысяч наименований, на Костино попечение достались склады инструментов, кинофотоматериалов, измерительных приборов, списанного оборудования и, главное, – спирта.

Проведенная втихаря поверхностная инвентаризация, а вернее – самопроверка, обнаружила зияющие пробелы. Не хватало дюжины топоров и ножовок, сотен радиоламп, тысяч транзисторов, километров магнитофонной пленки, многих литров лака и почти центнера краски. Только со спиртом они так и не смогли толком определиться. Его действительно было так много, что даже суточные колебания температуры давали излишек или недостаток в несколько килограммов. Плотность спирта в каждой, отдельной бочке мог определить только лабораторный анализ, невозможный в условиях части. Вконец запутывал ситуацию разнобой в сортах – был тут спирт-ректификат и спирт-гидрат, что не одно и тоже даже для самого последнего пьяницы. Так и осталось тайной, сколько этого добра сумел вылакать Костин предшественник, прежде чем симптомы поразившей его белой горячки стали очевидны для всех.

Задача, поставленная Косте Кочкиным, была такова: во-первых, не допускать дальнейшего разбазаривания имущества, во-вторых, сделать все возможное для покрытия уже имеющейся недостачи. Третий пункт Костя домыслил сам, но обнародовать не стал: пользуясь своим положением, прожить эти два года если не весело, то хотя бы без забот. Забегая вперед, надо сказать, что все три условия он выполнил. Хотя и при нем было украдено немало, проведенная перед демобилизацией ревизия показала, что на складах царит полный ажур.

Воровали в этой части, кстати говоря, все, кто только мог что-либо украсть. Только одни крали по-крупному и смело, а другие по мелочам и с оглядкой. Самым отъявленным вором по праву считался заместитель командира по тылу полковник Нестеров. Впрочем, он этого и не скрывал. По его гладкой роже постоянно блуждала глумливая воровская улыбка. Однажды, заскочив по какому-то делу на Костин склад, он узрел на его столе дивный морской хронометр, заключенный в ящик из красного дерева. Ни слова не говоря, Нестеров жестом опытного ширмача мигом смел хронометр в свой объемистый кожаный портфель.

– Товарищ полковник! – взмолился Костя. – Он же за складом числится!

– Жмуркин, Жмуркин, ты не забывайся, – скороговоркой осадил его Нестеров. – Если надо будет, я не только это барахло, я тебя самого спишу.

Заместитель по тылу не брезговал ничем – крал бензин, поросят, пиломатериалы, обмундирование, хлеб, огурцы (не поштучно, конечно, а центнерами), медикаменты, списанные автомобили и так далее.

Не вызывало сомнения, что он с кем-то делится, иначе откуда бы взялась такая наглость. Даже на особиста, который со зловещим видом нередко прогуливался возле свинарника или автопарка, ковыряясь палкой в мусорных ямах и скотомогильниках (при этом он был похож отнюдь не на Эркюля Пуаро, а на обыкновенного бомжа), Нестеров демонстративно плевал. Тем более не являлся для него авторитетом занудливый и злопамятный начальник штаба, начинавший службу коноводом еще у Буденного. Был случай, когда одна из имевшихся в хозвзводе лошадок – не то Бидон, вывозивший отходы с кухни на свинарник, не то Роза, вывозившая конечный результат переработки этих отходов со свинарника на огороды, – посмела загадить плац. Следы этой диверсии первыми обнаружили зеленые навозные мухи, а вторым, всего за полчаса до общего построения, начальник штаба.

– Когда же будет положен конец этому сраму! – воззвал он к командиру части генерал-майору Глазенапу-Граве (по слухам, потомку остзейских баронов, доктору наук и лауреату премии Анри Галабера за выдающиеся достижения в освоении космического пространства). – Если так и дальше пойдет, скоро прямо на крыльцо штаба гадить станут!

– Ты, таблеточник, не кукарекай, – спокойно возразил Нестеров, заходя за спину генерала и говоря как бы от его имени. – Подумаешь, проблему выискал. Взял бы лопату, да и сам убрал тихонечко. За кобылой Буденного небось не брезговал говно подбирать.

Генерал, которого проблемы двойных и переменных звезд занимали куда как больше, чем этот спор, только тяжело вздохнул и ничего не сказал! Дряхлый, слабогрудый начальник штаба схватился за сердце и, шатаясь, ушел писать жалобу министру обороны. Как всегда ухмыляющийся, Нестеров сунул на утверждение командиру очередной акт о падеже поросят. Унынию он вообще никогда не поддавался. Жизнь для него давно стала светлой песней и осуществленной мечтой.

Старшие офицеры – начальники станций и лабораторий – в основном крали спирт, хотя и прочими мелочами не брезговали. В какой-то мере их оправдывало то, что делалось это не корысти ради, а по телесной нужде – в военторге алкогольными напитками торговали исключительно по спискам, а до ближайшего магазина было верст десять с гаком.