Страница 3 из 3
– Еще вопросы имеются? – неласково спросил Пряжкин.
– Имеются, – послышался с последней парты все тот же девичий голосок.
Пряжкин сердито посмотрел в ту сторону и сразу невольно опустил глаза. Девчонкой эту школьницу можно было назвать лишь с большой натяжкой. В таком возрасте нужно не за партой сидеть, а о женихах думать. Кроме того, выглядела она довольно привлекательно, хотя привлекательность эта была весьма странной и непривычной.
– Слушаю вас, – совсем другим голосом сказал Пряжкин.
– Я, кажется, только что ляпнула какую-то глупость. Насчет ископаемых. Простите меня, пожалуйста. Дело в том, что я здесь недавно. Раньше я жила по ту сторону рубежа, но всегда мечтала посетить вашу страну, – девушка мило улыбнулась.
– Нет нашей и вашей страны, – веско сказал Пряжкин. – Есть одно единое государство, временно разделенное на две части.
– Я это как раз и имела в виду. Значит, в эту часть единого государства я попала всего несколько дней назад. Поэтому у меня к вам есть много вопросов.
– Наверное, будет лучше, если мы поговорим наедине. Задержитесь на пару минут. А все остальные могут быть свободны.
Про эту девчонку в последнее время было много разговоров, но Пряжкин видел ее впервые. Министерство пропаганды носилось с ней как с писаной торбой. Считалось, что это именно та первая ласточка, вслед за которой вскоре валом повалят перебежчики из сопредельной стороны. Благодаря этой версии министерство пропаганды сумело авансом пробить для своих нужд дополнительные лимиты на крупу, сахар, мыло и сгущенку.
Держалась девчонка весьма непринужденно, да и одета была в высшей степени экстравагантно. Про прическу и говорить нечего – в ней не было и двух прядей одинакового цвета.
«Экземплярчик, – подумал Пряжкин. – Что ни говори, а дичает народ за рубежом. Ничего, поживет у нас – обкатается. Или обкатают. Впрочем, я бы и сам не прочь попытать счастья. Девчонка хоть куда – глазастая, гибкая, высокая».
– Меня зовут Наташа, – сказала перебежчица. – Мне у вас ужасно нравится. Я так себе все и представляла. – Она тряхнула головой. Волосы упали ей на лицо, и из-под них лукаво блеснул один глаз. – А вы на самом деле считаете теплоход миражом?
– Я лично так не считаю. – Пряжкин слегка поморщился. – Но вопрос этот обсуждать не стоит. Хочу дать вам один совет на будущее. Есть вещи, о которых упоминать просто нельзя. Не принято. Неприлично. Опасно, наконец. Мы к этому давно привыкли, это у нас, как говорится, давно в крови, а посторонний человек может попасть в неудобное положение. Если уж вы решили поселиться среди нас, принимайте все, как есть. Ведь уйти отсюда нельзя. Назад вас не пустят. А если и отпустят, то вы никуда не дойдете. Я не пугаю вас, а просто предупреждаю.
– Да, мне говорили об этом. Правда, несколько другими словами. Еще раз простите за ошибку.
– Никакой ошибки нет. Со мной вы можете говорить вполне откровенно. Но разговоры эти не должны касаться чужих ушей. А теперь задавайте ваши вопросы.
– Спасибо. Но сначала я должна хорошенько их обдумать. Вопросов столько, что голова идет кругом. Может, мы увидимся завтра где-нибудь в другом месте?
– Хорошо, – Пряжкин почувствовал легкое головокружение. – Где вас поселили?
– Пока в министерстве пропаганды. Дали койку в какой-то крошечной комнатке. Но там ночуют еще три женщины.
– Я найду вас. До свидания.
– До свидания. – Наташа широко улыбнулась и побежала к выходу.
Такую улыбку Пряжкин видел впервые в жизни. «Еще три женщины ночуют там», – вспомнил он ее слова. – «Что она имела в виду? Любопытно… Весьма любопытно…»
Мыслями он был уже целиком в завтрашнем дне. Многое отдал бы сейчас Пряжкин за то, чтобы эти сутки миновали как можно быстрее.
Лирика лирикой, мечты мечтами, но мысль о дровах, – вернее, о полном их отсутствии – подспудно не давала Пряжкину покоя. Поскольку первый вариант их приобретения уже отпал, а путешествие в Ливонию требовало определенных подготовительных мероприятий, оставался единственный выход: идти на поклон в министерство градостроения. Хотя в государстве давно ничего не строилось и даже не проектировалось, старые избы все же ремонтировались, сторожевые башни подновлялись, идолы продолжали выпекаться дюжинами, как блины, – а значит, древесина имелась. Да и на складах за Тухлой речкой сушился лес, предназначенный для закладки трехпалубного фрегата, чертежи которого обнаружились в журнале «Моделист-конструктор» полувековой давности, невесть каким образом попавшем в архив министерства пропаганды. На худой конец Пряжкина устроило бы даже какое-нибудь гнилье – старые заборы, выбракованные венцы срубов, отходы лесопилки. Но загвоздка состояла в том, что градостроители никому даром не давали, а задобрить их министра, а тем более сторожа склада, Пряжкину было нечем. Топоров у них своих хватало, а вместо спирта обильно употреблялась политура.
От этих невеселых размышлений Пряжкина отвлекло появление Пашки – его собственного денщика, адъютанта и порученца, носившего громкий титул коменданта штаба. Был он человеком скользким, вороватым и пьющим, но совершенно незаменимым. Для него не существовало невыполнимых задач, запертых дверей, секретных тем, незнакомых мужчин и недоступных женщин. Никто не помнил его родителей и не знал, откуда появился он сам. И хотя перед ликом бога войны Святовида он был наречен гордым именем Полкан, все продолжали звать его дурацкой кличкой – Пашка.
– Что ты, начальник, стоишь здесь, как будто в штаны наложил? – в детской непосредственностью спросил он. – Чего в штаб не идешь? Я уже баланду разогрел. И к баланде кое-что имеется.
– И на чем разогрел? – подозрительно спросил Пряжкин, но все же задержал занесенную для оплеухи руку.
– На печке, само собой.
– А дрова откуда?
– Достал, – одутловатая от природы, да к тому же еще и вечно опухшая физиономия Пашки хитро скривилась.
– Где? А ну-ка докладывай толком! Может, ты на эти дрова секретные документы сменял.
– Дело нехитрое. – Пашка стрельнул по сторонам узкими глазами и откашлялся в кулак. – У вас на следующий квартал запланирована установка трех идолов. Радегаста, Нияна и Чапая. Ну, думаю, на кой нам хрен три еще, когда и тех, которые имеются, сосчитать невозможно. Вот я с богорезами и договорился. Они мне две сажени чурок отвалили, а я им акт приемки наперед подписал. Еще и штоф на прощание налили. И нам хорошо, и им без хлопот. Так что до тепла нам дров должно хватить.
– Богорезы известные святотатцы. А ты куда лезешь? Вдруг узнает кто?
– Ну, началось, – Пашка ненатурально изобразил обиду. – Другие из этих идолов избы себе выстроили, а тебе трех штук на дрова жалко.
– Мне тебя жалко! Ведь скоро вчистую проворуешься. Куда дары девались, которые Святовиду предназначены?
– Ты что, начальник! – глаза Пашки округлились. – Я здесь причем? Ты его, болвана восьмиглазого, спроси, как он ими распоряжается. Может, сам жрет, может, с кодлой своей делится. Я за него не ответчик.
– Дать бы тебе хорошенько, – с чувством сказал Пряжкин. – Да руки марать не хочется. Сам допрыгаешься.
– Это еще посмотрим, кто из нас первым допрыгается, – обиделся Пашка. – Тебя, между прочим, в министерство бдительности вызывают. Велели спешно явиться. Опять, наверное, кого-то из соратников облаял.
Из соображений секретности весь руководящий состав министерства бдительности состоял из членов одной семьи. Заместителем министра была его теща, начальниками основных отделов – жена, дочка и племянник. Каждый, вновь поступающий на службу сотрудник, должен был так или иначе породниться с министром. Одного особо ценного агента ему даже пришлось усыновить.
Учреждения этого Пряжкин особо не опасался (как-никак он был единственным человеком в державе, знавшим в теории, а главное, на практике, как запускаются и наводятся на цель стратегические ракеты), но ухо привык держать востро. Не приходило и месяца, чтобы министерство бдительности не выявляло каких-нибудь очередных вражеских происков. То на пустой бочке, выловленной в Великом Ледяном Море, оказывалась какая-то, хоть и не вполне понятная, но явно провокационная надпись, то через рубеж проникал зараженный бешенством песец, то в жертвенном роге Перуна оказывались оленьи экскременты.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.