Страница 9 из 15
– Это зависит от того, что ты подразумеваешь под понятием воля, – похоже, что вещун мнил себя не только полиглотом, но еще и мыслителем. – Мои соплеменники, к примеру, издревле славятся пристрастием к воле. Вот почему мы так чураемся дружбы, подразумевающей наличие некоторых взаимных обязательств. И тем не менее все наши устремления подчинены одной цели – добыть и выносить яйцо. Это делает нас рабами своей собственной страсти. Ты тоже порабощен некой идеей, пока неведомой мне. Следовательно, нас нельзя назвать вольными существами.
– Меня не интересуют твои умствования. Лучше побереги их для наследника. Я спрашиваю, кто мы такие – бесправные пленники или самостоятельные личности. Не знаю, как здесь относятся к последним, но пленников принято кормить. Пусть даже объедками.
– Вот ты о чем! Прости, но я даже не предполагал, что с таким высоким понятием, как воля, ты связываешь свои низменные потребности. Сам-то я, как известно, питаюсь от случая к случаю и, однажды насытившись, могу подолгу воздерживаться от пищи. Это весьма важное качество для тех, кто большую часть жизни проводит в странствиях… Что же касается сути вопроса, то здесь тебя ждет разочарование. Безусловно, мы не пленники, ибо тенетники пленных просто не берут. Полноправными членами их общества мы никогда не станем. Порода не та. Придется довольствоваться статусом пособника, что тоже немало. Впрочем, к кормежке это никакого отношения не имеет. В Ясмене каждый сам заботится о своем пропитании. Кстати, весьма здравый обычай.
– А как же дети? – перебил я его. – Или больные?
– Никогда не видел здесь ни тех, ни других. В любом случае это не твоя забота. Лучше подумай о себе. Скоро охотники начнут возвращаться назад. Ты имеешь полное право позаимствовать у них толику добычи. Но советую поспешить, ибо на потом здесь ничего не остается.
– Мне, стало быть, туда? – я указал на вход, устроенный в форме коленчатой трубы, что не позволяло ветру проникать внутрь жилища.
– Туда, – подтвердил вещун.
– Не хочешь проводить меня?
– Чего ради?
– Просто так… Я ведь здесь впервые. Даже осмотреться не успел.
– Ты опять за свое! Такие речи достойны неоперившегося птенца, а не хитроумного змея. Кем ты собираешься стать – лазутчиком или попрошайкой? Как ты поладишь с вредоносцами, если опасаешься встречи с тенетниками? Оставь все сомнения и смело делай свои дела. Но не забывай про сигнальную паутину. Те, кто ее постоянно тревожат, не вызывают симпатии у тенетников.
– Так и быть, я последую твоему совету. Только не надейся, что яйцо останется на твоем попечении.
– Как-нибудь переживу…
Прежде чем выйти наружу, я закутался в пух, покрывавший пол нашей скромной обители. Попробую прикинуться тенетником, тем более что перенять их походку – упругую и легкую – для меня проблем не составляет. Вот только физиономия выдает. Надо постараться хотя бы не скалить зря зубы и не поднимать лишний раз глаза. Не знаю почему, но человеческий взгляд всегда настораживает чужаков. Есть в нем, стало быть, какая-то зловещая искорка.
Больше всего, конечно, меня беспокоила сигнальная паутина. Если я и в самом деле собираюсь заслужить расположение тенетников, надо научиться обходить ее.
Среди высокой да еще неспокойной травы рассмотреть тонкую нить было весьма непросто. Для этого пришлось бы, как минимум, опуститься на четвереньки, что я и сделал. Вскоре поиски увенчались успехом – мне помог луч Светоча, превративший капельки росы, собравшиеся на паутине, в гирлянду сверкающего бисера.
Опыты с веточками и камешками, случайно подвернувшимися под руку, показали, что сигнальная нить намертво цепляется ко всему, с чем только ни соприкоснется. Ну прямо репей, вдруг превратившийся в прочную и упругую рыболовную леску!
Да, здесь, как говорится, и мышь не проскочит (боже, сколько лет я не видел обыкновенную домовую мышь!). Почему же сами тенетники легко преодолевают это хитроумное заграждение? Что их выручает? Феноменальная память? Зоркий глаз? Или что-то еще?
Тогда я попытался припомнить особенности, свойственные поведению тенетников, – как они держат при ходьбе голову, как ставят ноги, какой путь выбирают.
Получалось, что ходить они предпочитают напрямик и под ноги себе почти не смотрят, то есть паутину совершенно игнорируют. Стало быть, для хозяев она никакой помехи не представляет. Правильно, змея собственным ядом не отравится и хорек от своей вони не околеет.
Интересно, а как соотносятся между собой летательный пух и сигнальная нить – два варианта одного и того же продукта? Оказалось, что никак. Клочок пуха, задев нить, преспокойно полетел дальше. Аналогичный результат дали и другие, более рискованные опыты.
Дело оставалось за малым – соорудить из пуха некое подобие бахил, прикрывающих ноги хотя бы до колен. Здесь мне пригодился опыт прядильщика, приобретенный на конопляных плантациях уж и не помню какого мира.
Сначала я двигался крайне осторожно, готовый каждое мгновение отпрянуть назад, но постепенно успокоился и перешел на пружинистый шаг, имитирующий походку тенетников. Похоже, что мой план удался. Вот только прочность самодельной обувки оставляла желать лучшего – приходилось поминутно останавливаться и поправлять ее.
Теперь, когда с одной проблемой было покончено, пришла пора заняться поисками пищи. К сожалению, в отличие от вещунов (а также удавов) люди впрок насыщаться не способны. В этом вопросе нас эволюция обделила.
Почти сразу мое внимание привлекли тенетники-летуны, падавшие из облаков целыми стаями. Приземлившись, они не спешили собирать свой пух в охапку, а сначала энергично встряхивали его. В траву сыпались бабочки, точно такие же, какие недавно встретились мне в небе. Некоторые еще трепыхали огромными цветастыми крыльями, но большинство не подавало признаков жизни. Наверное, это и была та самая добыча, о которой говорил вещун.
Нельзя сказать, что тенетники, не обладавшие способностью летать (а таких здесь было большинство), набрасывались на дармовое угощение, но кое-кто подходил и закусывал, предварительно удалив бабочкам крылья и лапки.
Стараясь держаться от этого пиршества подальше, я подобрал несколько наиболее крупных экземпляров, валявшихся в сторонке. На дорогах странствий мне приходилось вкушать самую разную пищу, но вот лакомиться насекомыми пока не случалось. Зато меня они ели поедом – и мошкара, и вши, и мухи-кровососы, и даже здоровенные злые осы. Стало быть, пришло время расплаты.
Бабочка, лишенная головы, крыльев и конечностей, своим видом напоминала то ли недозрелую морковку, то ли недоваренную сосиску. Вкус, конечно, оставлял желать лучшего, но это было делом привычки (вернее, ее отсутствия). Впервые отведав устриц, пусть и сдобренных лимонным соком, я испытал куда большее отвращение. А впоследствии, распробовав, лопал их целыми дюжинами.
Увлекшись воспоминаниями, я ненароком приблизился к компании тенетников, что-то выискивавших в куче дохлых бабочек (наверное, самые лакомые образчики). Конечно, это была моя оплошность. Последовал пронзительный вскрик, оборвавший дружное чавканье, и внимание всех присутствующих обратилось ко мне.
Очень неприятно, когда плотоядные существа, пусть даже разумные, перестают кормиться и с непонятным интересом присматриваются к тебе. Почему-то сразу вспоминаются детские сказки про людоеда, едва не сожравшего Кота в сапогах, и Волка, покусившегося на Красную Шапочку.
Стараясь не делать резких движений, я попятился. Вопль, скорее всего содержавший в себе какой-то вопрос, повторился.
Даже зная язык тенетников, я ничего не сумел бы ответить им, поскольку звуки такой высоты способны издавать разве что оперные певцы-кастраты, а отнюдь не бродяги, чей голос огрубел от холодных ветров и горячительных напитков. Самое разумное, что я мог сейчас предпринять, – это сматываться подобру-поздорову, словно шелудивый пес, опрометчиво сунувшийся к пиршественному столу.