Король бродяг

Путники приближались к Линцу. Монастыри, богатые усадьбы и посёлки встречались теперь всё чаще. В середине гневной проповеди об участи белых невольников в Северной Африке Джек (просто из желания проверить, что будет) замедлил шаг перед воротами особо мрачной готической обители. Оттуда доносилось заунывное пение монахинь. Внезапно Элиза резко сменила тему.

– Начиная фразу, – заметил Джек, – ты рассказывала о процедуре внесения поправок в устав Общества британских невольников, затем плавно переключилась на то, как целый корабль индийских танцовщиц сел на мель рядом с замком мальтийских рыцарей. Уж не боишься ли ты, что я брошу тебя здесь или продам какому-нибудь крестьянину?

– Что тебе до моих чувств?

– А ты не думаешь, что в монастыре тебе было бы лучше?

Судя по всему, Элиза прежде об этом не думала, но сейчас задумалась. Личико её наполнилось самым очаровательным испугом и обратилось к воротам обители.

– О, я свои обещания выполню. Проболтавшись столько лет на ногах у висельников, я научился ценить честное слово. – Джек на мгновение замолчал, перебарывая смешок. – Да, преимуществ в путешествии с Джеком Куцым Хером много: никто надо мной не властен. У меня есть ботфорты, сабля, топор и конь. Я не могу покуситься на твою честь. Мне ведомы тайные тропы контрабандистов. Я знаю арго и язык жестов, на котором общаются вагабонды, составляющие (если позволено выразиться поэтически) тайную сеть, что передаёт информацию по всему миру и действует безотказно, даже если какие-то части её повреждены. Благодаря ей я знаю, через какие страны можно идти без опаски, а в каких жестоко преследуют бродяг. Тебе достался не худший спутник.

– Так почему же ты говоришь, что мне было бы лучше здесь? – Элиза кивнула на монастырь, тянущийся к дороге готическими флигелями, словно жук – жвалами.

– Некоторые сказали бы, что я должен был предупредить раньше: ты пустилась в путь с человеком, которого в большинстве стран могут схватить и повесить без разбирательства.

– О-о-о! Ты ужасный преступник?

– Лишь отчасти – но не поэтому.

– Так почему же?

– Я принадлежу к определенному типу – дьяволов бедняк.

– Ой.

– Стыдно признаваться, однако в опьянении от боя и бренди я показал тебе другой мой секрет и не думаю, что могу упасть в твоих глазах ещё ниже.

– Что такое дьяволов бедняк? Ты сатанист?

– Если бы! Нет, это английское выражение. Есть два вида бедняков – Божьи и дьяволовы. Божьим беднякам – вдовам, сиротам и бежавшим из плена смазливым белым невольницам – можно и нужно помогать. Чертовым беднякам помогать бесполезно – только деньгам перевод. Разницу между этими двумя категориями признают все цивилизованные страны.

– Думаешь, тебя повесят прямо здесь?

Они остановились на холме над поймой Дуная. Внизу лежал Линц. После ухода войск он сжался раз в десять, до своих обычных размеров: на земле остался шрам вроде розовой кожицы на месте отпавшего струпа.

– Сейчас тут должно быть более или менее ничего – много солдат возвращается через этот край. Всех не перевешаешь – верёвки в Австрии не хватит. Я насчитал полдюжины висельников на деревьях у городских ворот и ещё столько же голов на стенах – умеренно низкое количество для города такого размера.

– Тогда на рынок, – объявила Элиза, сверкая глазами.

– Ага. Въезжаем в город, находим улицу торговцев страусовыми перьями и идём от лавки к лавке, выбирая, кто больше даст?

Элиза сникла.

– В том-то и беда с редким товаром, – сказал Джек.

– И что ты думаешь делать?

– О, любой товар можно продать. В каждом городе есть улица, где купят что угодно. Мое дело – знать эти улицы.

– Джек, какую цену даст скупщик краденого? Мы очень сильно прогадаем.

– Зато у нас будет в карманах серебро, девонька.

– Может, потому ты и дьяволов бедняк, что, заполучив ценную вещь, пробираешься в город, как человек, которого ждёт наказание, и идешь к последнему барыге, который работает даже не на самого перекупщика, а на его посредника.

– Заметь, я жив, свободен, при ботфортах, сберёг почти все части тела…

– И приобрёл французскую хворь, которая сведёт тебя с ума, а затем и в могилу за несколько лет.

– Это больше, чем я прожил бы в таком городе, выдавая себя за купца.

– Я клоню к другому – ты сам сказал, что наследство для сыновей надо скопить сейчас.

– Что я и предлагаю. Или у тебя есть предложение получше?

– Надо отыскать ярмарку, на которой мы сумеем сбыть перья непосредственно торговцу роскошью – такому, который отвезёт их в Париж и продаст знатным дамам и господам.

– О да. Такие торговцы всегда рады вести дела с бродягами и беглыми невольницами.

– Ой, Джек, надо просто одеваться, а не издеваться.

– Есть некоторые чуткие ранимые люди, которые сочли бы это замечание обидным. По счастью, я…

– Ты не задумывался, почему каждое мое движение сопровождается шелестом и шуршанием? – Элиза продемонстрировала.

– Воспитание не позволяло мне осведомиться о фасоне твоего белья, но коли ты сама завела этот разговор…

– Шёлк. Под бурнусом на мне намотано с милю шёлка. Я украла его в лагере вазира.

– Шёлк. Слыхал о таком.

– Иголка, немного ниток, и я стану знатной дамой с головы до пят.

– А я кем? Придворным недоумком?

– Моим слугой и телохранителем.

– О нет…

– Только для видимости! Небольшой спектакль ради дела! Всё остальное время я буду твоей преданной слугой, Джек!

– Что ж, знаю, ты любишь сказки, и не прочь разыграть с тобой короткий спектакль. Только прости, пожалуйста, но разве на то, чтобы сшить наряд из турецкого шёлка, не требуется долгое время?

– Джек, много на что требуется время. Это займёт всего несколько недель.

– Несколько недель… А ты знаешь, что в здешних краях бывает зима? И что сейчас октябрь?

– Джек?

– Элиза?

– Что твоя аргоговорящая сеть сообщает о ярмарках?

– Они по большей части проводятся осенью и весной. Нам нужна лейпцигская.

– Правда? – На Элизу эти слова, видимо, произвели впечатление. Джеку стало приятно – дурной знак. Если для тебя единственная радость – произвести впечатление на конкретную девушку, значит, пиши пропало.

– Да, потому что там восточные товары, привезённые из Турции и России, меняют на западные.

– Скорее на серебро – кому нужны западные изделия!

– Правда твоя. Старые бродяги тебе скажут, что парижских купцов лучше грабить по пути в Лейпциг, когда они везут серебро, нежели на обратном пути, когда они нагружены товаром, который ещё поди сбудь. Хотя молодёжь возражает, что серебро теперь вообще никуда не возят: расчёты совершаются в обменных векселях.

– В любом случае Лейпциг – то, что нам надо.

– За исключением одной мелочи: осенняя ярмарка закончилась, а до весенней надо пережить зиму.

– Помоги мне пережить зиму, Джек, и весной в Лейпциге я выручу тебе вдесятеро против того, что ты получил бы здесь.

Настоящий бродяга так не поступил бы. Ошибка многократно усугублялась перспективой провести столько времени с одной определённой девушкой. Однако Джек сам загнал себя в ловушку, когда упомянул сыновей.

– Всё обдумываешь? – спросила Элиза некоторое время спустя.

– Давным-давно бросил, – отвечал Джек. – Сейчас я пытаюсь вспомнить, что знаю о местности отсюда до Лейпцига.

– И что же ты пока вспомнил?

– Только что мы не увидим никого и ничего старше пятидесяти лет. – Джек двинулся к парому через Дунай. Турок следовал за ним. Элиза ехала молча.

Богемия

осень 1683

В трёх днях езды от Дуная дорога сузилась до колеи в тощей древесной поросли, заглушаемой высоким бурьяном. Бурьян кишел насекомыми и шевелился от невидимых зверьков. Джек вытащил янычарскую саблю из одеяла, в которое та была завернута с самой Вены, и смыл в ручье засохшую кровь. Стоя в ярком солнечном свете, по колено в бурой воде, он нервно тёр саблю и встряхивал ею в воздухе.