Страница 23 из 25
Вячеслав. Нет, Юра. Моей тоской сейчас можно залить не только Париж - весь мир. Я всё сказал, всё написал. Нечего больше делать.
Юрий. Я уверяю, у тебя просто кризис! Они еще будут!
Вячеслав (устало). Мне скучно, Деряба, повторяться. Думал, ты поймешь.
Юрий. Хорошо, молчу! Выскажись!
Вячеслав. Я задыхаюсь, Юра. Я себя чужим чувствую и лишним. Писать не могу - не хватает усилий. Только правлю дневники, всё, что у меня осталось, и лью в них слезы. Я все там сказал.
Юрий. Слава, это так серьезно?
Вячеслав. Серьезней некуда. Хлопушку достал. Загнал японский маг и купил вот. Мать вот только жалко...
Юрий. Слава, ты не сделаешь этого! Помнишь, как ты не мог меня даже ударить?.. Ты ж ничего еще не успел! Малодушничаешь?
Вячеслав. Ты не прав - кое-что успел. Значит, большего не дано. А ты давай за нас обоих - один остаешься... Знаешь, я всё думаю: может, слишком вкусил от плода познания и наказан? Но ведь миллионы Адамов грызут сей плод, запивают сладеньким вином наслаждения - и хоть бы хны! Может, слишком рано откусил? Или слишком много?.. Прости, что несвязно... В общем, ухожу, Деряба, и прощаюсь. Здорово, что позвонил. Как чувствовал все равно!
Юрий. Не смей! Слышишь? Успеешь! Еще тряхнем серым веществом, еще покажем, на что способны!
Вячеслав. Брось ты эту бодрость - она мне как насмешка. Послушай лучше, что скажу. Дружбу нашу я ценил по высшему разряду. Не серчай за ссоры. Лучшее, что у меня было - это она. С женщинами вот не повезло - свою не нашел. Завышал планку. Не научился ценить маленькие радости. От этого, может, и погорел?.. Матушку любил. Но дневники ей доверить не могу, слышишь, Юра? Я бы хотел, чтоб они, все двадцать шесть тетрадей, попали к тебе. Не дай им сгинуть: боюсь за них. Половину матушка обязательно уничтожит; ей стыдно будет за меня: я ведь ни примерным сыном, ни примерным любовником никогда не был, а уж примерным гражданином - тем паче. Записку оставляю на твое имя.
Юрий. Погоди! Знаешь что? Жди меня - сам приеду! Сейчас кладу трубку, мчусь в Бурже, достаю билет, что бы это мне ни стоило, и лечу! Я тебя прошу - как друга! Я ведь никогда ничего у тебя не просил! Один раз - можно?
Вячеслав. Поздняк метаться, Юра! Всё. Поезда ушли, самолеты улетели. Я всё сказал. Прости меня! И прощай. (Резким движением кладет трубку).
Сцена 11
Опустив голову и обхватив ее ладонями, Вячеслав медленно идет к дивану, садится на него, достает из кармана брюк пистолет, отрешенно смотрит на него, затем, взяв его обеими руками, зажимает между колен и в таком положении сидит, опустив голову.
Раздается стук в дверь. Вячеслав быстро сует пистолет в карман. В дверь заглядывает Валентина Васильевна.
Валентина Васильевна. Ну, что Слава тебе сказал?
Вячеслав (ледяным тоном, не поворачивая головы). Ничего нового не сказал. Что еще?
Валентина Васильевна. Отчего ты так раздражен?
Вячеслав (тем же ледяным тоном). Я, мама, не намерен обсуждать сейчас этот вопрос.
Валентина Васильевна (мягко, просительно). Пойдем, Слава, ужинать.
Вячеслав. Я не хочу ужинать.
Валентина Васильевна. Ты так бледен сегодня.
Вячеслав (иронично). Хорошо, я постараюсь изменить цвет лица.
Валентина Васильевна. Но если захочешь, приходи. (Уходит, прикрыв за собой дверь).
Вячеслав медленно, устало встает, подходит к зеркалу и смотрит в него, опершись о его обрамление обеими руками.
В зеркале появляется двойник Вячеслава в виде Мертвеца в истлевающей одежде; на лице Мертвеца проступает череп, пыльные волосы висят клоками, костлявые руки бессильно опущены. Вячеслав в ужасе отшатывается от зеркала.
Мертвец (скрипучим, неживым голосом). Не узнаешь? Ха-ха-ха!
Вячеслав (справляясь с собой, стараясь быть ироничным). Н-нет, почему же?.. Двойника - да не узнать!
Мертвец. Торопишься туда? Ха-ха-ха... А ведь страшно?
Вячеслав (раздраженно). Да, страшно! Но я не могу так жить - это унизительно!
Мертвец. Тогда торопись. Лежать здесь кучей костей и дерьма - занятьице приятное, ха-ха-ха!
Вячеслав. Ты, вонючая плоть - ты хочешь меня испугать? Хочешь, чтоб я дрогнул? Я тебя не боюсь, слышишь? Меня не взять этим! Мой дух останется здесь (показывает на дверь в свою комнату): в тетрадях, в друзьях, в тех, кто есть и кто будет! Я успел тебя переиграть, мерзкая плоть!
Мертвец. Жалкий прах с потугами на бессмертие, не тешь себя иллюзией - ты смешон и нелеп. Весь, без остатка станешь землей, ха-ха!
Вячеслав. Вре-ешь! Малая часть меня - но останется, и достаточно! Тебе не взять ее! Иди вон! На место!
Мертвец, хохоча, исчезает. Вячеслав, одной рукой держась за карман, где у него лежит пистолет, а другой держась за голову, медленно бродит взад-вперед по комнате. Потом решительно поворачивается и уходит в боковую дверь. Пауза. Раздается выстрел. Пауза. В комнату врывается испуганная Валентина Васильевна, озираясь кругом. За ней входит жующий на ходу Павел Степанович.
Павел Степанович. Да нет, уверяю тебя, это что-то упало.
Валентина Васильевна уходит в боковую дверь. Раздается ее душераздирающий вопль. Павел Степанович идет туда; Валентина Васильевна выскакивает оттуда и сталкивается с ним в дверях. Павел Степанович удерживает ее в руках.
Валентина Васильевна (кричит душераздирающе). Нет! Нет! Он убил себя! Нет!
Павел Степанович уходит вместе с Валентиной Васильевной в боковую дверь.
Затемнение.
Сцена 12
Правая сторона сцены. Валентина Васильевна сидит на диване, крепко сжав подбородок кулаками; в одной руке у нее зажат носовой платок; она в черных траурных блузке и юбке, на ногах шлепанцы, волосы растрепаны, глаза красные, воспаленные, заплаканные. Павел Степанович шагает перед нею взад-вперед, закинув за спину руки; он в темной рубашке и темных брюках.
Павел Степанович. Валюша, возьми себя в руки. Надо съездить на кладбище. Поедем, уберем там.
Валентина Васильевна (мотает головой, затем начинает рыдать, закрыв глаза носовым платком). Нет! Нет! Нет! Я не могу! Я хочу умереть!
Павел Степанович. Я не могу тебя оставить тут одну. Поедем, тебе так легче будет. Надо привыкать.
Валентина Васильевна (сквозь рыдания). Ну как ты можешь! Господи!
Павел Степанович (садится рядом, одной рукой обнимает ее за плечи, другой берет ее руку в свою и целует). Ты думаешь, мне не больно? Потерять сына это ужасно! Но ведь... Смирись, милая - грех спорить с судьбой. Нам надо жить, хотя бы во имя памяти о нем...