Мастер карате

А потом уж, когда в семидесятых разрешили каратэ в спортивном варианте и в Москве затеяли показательные соревнования — вызывают меня и еще двоих таких же в областной спорткомитет и говорят: знаем, что энтузиасты, самостоятельно овладели, просим: поезжайте отстоять честь области, в вас верим!

Правда, мне нужно было для себя еще определиться: а должен ли я сотрудничать с НИМИ после всего?

Подумал, подумал: а почему бы нет? Времена, похоже, меняются, люди — тоже. И, потом, очень уж хотелось вылезти из подполья, посмотреть: чего люди достигли, что умеют?.. Согласился. И неплохо там, между прочим, выступил: чемпионом не стал, но призовое место в своей категории взял.

Возвращаюсь, мне тут — пышный прием, говорят: «Давай создавай областную федерацию, готовь смену!» Дело в том, что республиканская федерация уже планы спускает: юношеские, взрослые, зональные, союзные первенства… контора пишет.

Ладно, подключаюсь; дают деньги, дают спортзал, набираю мальчишек, экипировку закупаю, начал тренировать.

И вот у меня появился мальчик Леня. Чернявый, худенький. Шестнадцать лет, но выглядел помладше, лет на четырнадцать. А парнишка настойчивый.

Истинное каратэ — школа строгих правил, и я их старался внушить ученикам сразу: научись повиноваться, научись владеть собой; прежде чем постигнуть сложное — научись простому; путь к совершенству — через терпение и труд; на занятиях говорит только учитель; ученик молчит… Они у меня могли два часа, сидя на коленях, учиться правильно сжимать кулак, полчаса стоять в стойке на пальцах… Через пару занятий три четверти их как ветром сдувает. Но твердые остаются.

Причем Леня этот занимался со страстью, просто горел. Я прикинул: будет из парня толк. Только что слабоват — сильно недоедал, как я понял. Прошу, чтоб привел кого-нибудь из родителей… Папы, оказывается, нет, бросил, пришла мамочка, интеллигентная такая женщина; зарплатишка, конечно, мизерная, и ту тратят с сыном на книжки — очень они читать любили. А парнишка действительно серьезный, начитанный. Я с ней побеседовал, объяснил, что сейчас ему не только духовный, а еще и самый что ни на есть насущный хлеб нужен, усиленное питание: организм взрослеет, растут костяк, мышцы, идет активное половое созревание, перестройка нервной систем; нагрузки возросли… Надо отдать ей должное, поняла правильно: где-то она даже поощряла эти его занятия. И, смотрю, крепнуть стал наш Леня.

А почему я обратил на него внимание — удивительно талантливый парнишка.

Талант — это ведь не ум, не способность. Талант — это, как я понимаю, свойство души: умение мобилизовать себя от мозга до кончиков пальцев на то, что хочешь сделать. Забывая все. Способный учится быстро и делает хорошо. Но — как все. Талантливому скучно как все.

В моей группе не было неспособных — я их отбирал, и не в последнюю очередь — по школьным дневникам: растить тупиц с кулаками вместо мозга не хотелось. Но Леня был особенный: до того ловок, до того увертлив! Реакция молниеносная, все схватывает на лету! И что хорошо, у него не было лишней мышечной ткани, этих нарощенных мускулов, которыми так любят гордиться юноши: все это пустой балласт.

В общем, ученик идеальный, и характер бойцовский: этакое, знаете, маленькое, но упрямое, отважное сердце…

В любом поединке есть одна особенность: можно знать весь арсенал приемов, быть реактивным — и не побеждать. Потому что главное — это угадать ход партнера, выбрать контрприем и упредить. Та же шахматная игра, только «блиц»: ходы обдумываются в доли секунды, и побеждает тот, у кого компьютер в голове быстрей считает.

Я иногда устраивал с ребятами возню: чтобы по-двое, по-трое нападали на меня, — и смотрю: там, где Леня — напор сильнее. А потом и одного против себя ставить стал, и я, взрослый, тренированный, не могу с этим заморышем справиться: словно в смерч попадаю — он кругом! Победить еще не может — но и не дается.

Я его, знаете, просто полюбил.

Вообще-то учителю нельзя иметь любимцев. Ну, не можешь любить всех — тогда люби хотя бы худших: во всяком случае, это морально оправдано. Но с ним у меня была тончайшая духовная связь — без слов, без взглядов: я всегда чувствовал ее, и он, несомненно — тоже.

А Система работала: уже должно было состояться зональное юношеское первенство, уже давят: давай выставляй команду; где график подготовки, какие призовые места взять собираетесь?.. Обычная чиновная рутина: планы, отчетность…

Подобрал команду, начал тренировать. И чистым бриллиантом в ней был Леня.

И тут я совершил несколько ошибок. Я подпал под влияние этой рутины, я нарушил не только свои принципы, но и классические заповеди каратэ. Я забыл, что передо мной всего лишь подростки, дети улицы. Мне нужны были их тела, их мышцы, связки, рефлексы; я принялся делать из них роботов, упустив души; я поддался давлению этого монстра — европейского спорта, где душа ненужный придаток, который мешает телу быть совершенным.

Я уж говорил, что в традиционном каратэ есть правило: ученик молчит. Больно — молчи. Хочешь спросить — молчи. Несправедливость? Нет, источник доверия: учитель должен уметь прочесть молчание!.. Но это и источник самодисциплины тоже: если ты научился молчать хотя бы два часа — у тебя есть возможность подумать, а когда хорошо подумаешь — может, и спрашивать уже не надо?

Пробовал я с ними и этакую синкретику из йоги, из даосизма, цзэна: правильно дышать, уметь управлять телом как инструментом воли, уметь насладиться глотком воздуха, воды, коркой хлеба — как сладчайшим даром природы, когда и яд становится нектаром; уметь отдыхать в позе лотоса, рыбы, змеи: принял позу — и думай себе о цветочных лугах, о голубом небе, о красоте добра. О Боге я, разумеется, поминать не смел — я еще вполне советским тогда был, но все же учил думать. Думать о возвышенном, о прекрасном и любить это все без корысти. И только на один вид борьбы наставлял: на борьбу со злом.

Мы ведь не в лесу живем, и зло, насколько я понимал, неотъемлемо от людей и неисчерпаемо, хотя уменьшить его — в наших руках. Милосердие — это ведь не всепрощение; это именно борьба со злом. Ради слабых. Бесконечная, неустанная борьба.

Есть смирные люди — им нужны тень, покой, тишина, а есть — неуемные; они и рождаются такими — как вечно кипящий вулкан, и частенько их заносит куда не надо. А ведь из каждого можно воспитать рыцаря Добра. Просто рядом должен быть Учитель.

Нет, я не собирался делать из них профессионалов — хотелось, знаете, чтобы они шли в милицию, в правоохранительные органы, где, как я понимал, все прогнило в затхлом мире марксизма, без притока воздуха, без свежих идей, без любви, без сострадания.

Вообще коммунизм сам по себе — прекрасная мечта, только не этим дубосекам ее воплощать. Я верю, он настанет. Может, через тысячу лет, а, может, и позже. И если его именем гнобят людей, это еще ничего не значит: именем Христа не меньше загубили; самого Христа это не испачкало…

Я старался растить их души, ткать в них культуру сердца: учил радоваться, быть внимательными ко всему живому. Нет, я не нудил, над душой не стоял пошутить, посмеяться после занятий всегда было у нас правилом. И они, знаете, ко мне тянулись… А тут поддался Системе, пошел на компромисс: пришлось отбросить свои принципы (на время, думал, раз так надо) — участил тренировки, усилил нагрузки.

Особенно Леней занялся — верил: он у меня станет чемпионом. Я поставил на него; я решил: он прославит наш город, область, может, даже страну. И меня, конечно! Этот соблазн искупаться в славе, пусть даже отраженной, эти амбиции собственных нереализованных возможностей ох как знакомы всякому тренеру! Нет, мне не нужны были ордена, звания — это ни с какой стороны моих бугорков честолюбия не щекотало. Квартира, хорошая зарплата, машина? да ради них я бы и в Систему впрягаться не стал; единственное, чего хотелось — проехать по миру. Даже не в Парижи, не в Америки — ужасно жаждал своими глазами увидеть Восток: Японию, Индию, Китай; было время — в снах видел, бредил ими.