Литераторы Дамкин и Стрекозов

- Оставь свои шутки! - возмутилась Люся. - И вообще, я готовлюсь в институт и выхожу замуж!

- Молодец! - неожиданно похвалил Стрекозов.

- Эх, - вздохнул Дамкин. - А ведь было время, я дарил тебе шоколадки!

Стрекозов хмыкнул, вспомнив ту единственную шоколадку, вернее, кусок шоколадки, который Дамкин подарил секретарше главного редактора. Они нашли этот огрызок в кофейне под столом и побрезговали сожрать.

- А что читаешь? - не унимался Дамкин. - О! Какая умная книжка! "Трахтенберг Иосиф Адольфович. Общий кризис капитализма". Это что, новая книжка по сексу? А картинки где?

- У тебя только одно на уме! - рассерженная Люся отобрала книгу. - А еще, наверно, комсомолец!

- Наверно, - подтвердил Дамкин. - А за кого уж замуж невтерпеж?

- Не за тебя!

- Тоже неплохо! Тогда с тебя бутылка!

- Пошел ты... - отвернулась девушка.

- Грубиянка, - заклеймил Дамкин. - Больше я к тебе не приду. И Стрекозов не придет. А мы, кстати, и не к тебе...

Тут Дамкин вспомнил, зачем они пришли, и подергал соавтора за рукав.

- Стрекозов, нам сюда...

Друзья вошли в кабинет. Редактор, склонившись над столом, что-то размашисто писал. На столе стояла остывшая чашечка кофе.

- Ба! - вскричал Дамкин. - Кого я вижу! Стрекозов, это же наш любимый редактор Однодневный!

- А-а, - зловеще протянул Однодневный. - Явились... Я вас, кажется, к одиннадцати вызывал, а сейчас уже два!

- Извини, - сказал Дамкин. - На девять часов раньше пришли.

- У нас нет часов, - добавил Стрекозов и показал руки.

- Пропили небось? - предположил главный редактор.

- Пропили, - миролюбиво согласился Стрекозов. - Вчера водки не хватило, пришлось кое-что из вещей продать.

Главный редактор был старшим братом одноклассника Дамкина. Они дружили с незапамятных времен. Лет пятнадцать назад старший Однодневный учил ребятишек стрелять из рогатки, лазить в чужие сады и приставать к соседским девочкам. Сейчас он уже был лысеющим и женатым, но Дамкин и Стрекозов не давали ему забыть о золотом детстве.

- За три часа, - вещал Однодневный голосом диктора программы "Время", - страна выплавила 213 тысяч тонн чугуна, добыла 545 тысяч тонн угля...

- Выпила 33 миллиона литров пива, - прокомментировал Дамкин.

- Я вами недоволен. Садитесь.

Литераторы сели в глубокие кожаные кресла. Однодневный прошелся по кабинету и остановился напротив них, заложив руки за спину.

- Я всегда относился к вам хорошо, но всему есть свой разумный предел. Из-за ваших выходок я сам скоро вылечу из этого кресла. Вот, - он помахал пачкой бумаги, - жалобы на вас из отделений милиции, медвытрезвителей и других организаций. Вы очень плохо работаете. Возьмем ваши последние статьи. Я не хочу рассматривать их стилистические особенности, хотя и на эту тему можно много говорить, но хоть факты-то надо проверять! Вот тут вы написали: "Завод имени Ильича перевыполнил план в счет будущей пятилетки на 53 процента". А с завода пришло очень обиженное письмо, что они перевыполнили план на 54 процента! Или вот: "Империалисты неуклонно наращивают". Что наращивают?

- Неуклонно, - сказал Дамкин.

- Ох, - тяжко вздохнул главный. - Журналист может быть глупым и бездарным. Но самое главное - у каждого работника пера должна быть четкая гражданская позиция. А у вас? Вот вы пишите о женщине, у которой трое детей от трех мужей, а мужья ей не платят алименты. Кому вы симпатизируете? Почему злостный алиментщик вызывает у читателя симпатию, а алкоголик оказывается умнее и добрее добросовестного участкового? А описание быта рабочих и крестьян? Нет на заводе имени Ильича мраморного бассейна! Нет в колхозе имени Ленина пивного бара с американским джазом и голыми девочками! Создается впечатление, что вы это все из пальца высасываете и пишете свои статьи, не выходя из комнаты!

- Выходя! - возразил до глубины души обиженный Стрекозов. - За пивом.

- Не смешно, - поморщился Однодневный. - Ваши шутки у меня уже во где сидят! В общем так. Или вы пишете то, что нужно нашей газете, или занимаетесь своим творчеством где-либо в другом месте! Я вам даю последний шанс остаться в моей газете. Посылаю вас в такую...

- Задницу, - подсказал Стрекозов.

- Нет! В такую глушь, о которой вы не сможете написать, не съездив туда! На Сахалин!

- Зачем?

- В Южно-Сахалинске состоится открытие памятника Павлику Морозову. В вашем репортаже должно быть...

Стрекозов достал блокнот с грязными потрепанными краями и, взяв с редакторского стола японскую ручку, начал записывать.

- Первое, - говорил Однодневный, - отчет с места открытия памятника. Речи профсоюзных и коммунистических деятелей. Немного об окружающей памятник природе. Второе, о жизни простых тружеников в этом суровом северном краю... нет, крае... нет... в общем, на Сахалине. И написать это надо так, чтобы каждому человеку, прочитавшему вашу статью, захотелось поехать на Сахалин работать, строить в дружном многонациональном коллективе светлое будущее и коммунизм!

- Разве наше светлое будущее и коммунизм не одно и то же? - уточнил Стрекозов.

- Для данного репортажа это не существенно, - в тон ему отозвался Однодневный.

- Все? - спросил Дамкин.

- Все, - ответил редактор.

- Отдай, а то сломаешь, - сказал Дамкин и, отняв у Стрекозова ручку, сунул ее в свой карман.

- Так вот, - молвил Однодневный. - А чтобы вы не продинамили этот репортаж с места событий, билеты на самолет для вас уже куплены. Вот они. Командировочные для вас я тоже получил. Вот они. Я изъял из них двадцать рублей, которые вы мне были должны. Ваш самолет в одиннадцать вечера. Не опаздывайте. Самолет - не главный редактор, ждать не будет. Задание понятно? Вольно. Разойдись.

Друзья вышли из кабинета.

- Досталось? - язвительно спросила секретарша.

- Да нет, - отмахнулся Дамкин. - Когда нам доставалось от Однодневного? Это же наш друг детства. Только вчера у меня на дне рождения говорил тост, что я - цвет советской журналистики, что меня надо наградить орденом имени Дружбы Народов, дать премию Ленинского комсомола...

- Ладно врать-то! - Люся отвернулась от Дамкина.

- Попросил слетать на Сахалин, - сказал Стрекозов. - Там сейчас проводится выставка парижской моды и японского икебанного искусства.