Мир воров

3

Далеко не впервые после прибытия в Санктуарий Жарвина вышла из дома после сигнала тушения огней. И даже не впервой пришлось ей пробираться, скрываясь в тени, через широкое открытое пространство Губернаторской Аллеи и перелезть через стену дворца с проворством обезьяны, несмотря на пучок тряпья там, где никогда не вырастет ее правая грудь. Большой, опыт позволил Жарвине мгновенно скинуть с себя плащ, скатать его в валик не толще пояса с деньгами, обвязаться им и поползти вверх по стене, быстро находя выемки для пальцев ног и рук, которые заботливо не заделывались, поскольку главный каменщик перед ежегодным ремонтом получал щедрое вознаграждение.

Но, определенно, ей впервые пришлось иметь дело с первоклассными воинами из столицы, расположенными по другую сторону стены. Когда она спускалась, один из них, к несчастью, как раз справлял нужду за цветущим кустом, и ему понадобилось только чуть протянуть вперед пику, чтобы просунуть ее девушке между ног. Вскрикнув, та продолжила спуск.

Мелилот предвидел это, и у Жарвины было готово оправдание и подкрепляющие его доказательства.

— Пожалуйста, не бейте меня! Я не замышлял ничего дурного! — заскулила она, пытаясь сделать свой голос как можно более похожим на детский.

Невдалеке на подставке горел факел, воин правой рукой, крепкой, как капкан, поднял Жарвину на ноги и потащил ее к нему. Со стороны палаток, высыпавших словно грибы на всем пространстве от Зала Правосудия до амбаров, появился сотник.

— Что это? — угрожающим басом рявкнул он.

— Господин, я не замышлял ничего дурного! Я должен сделать то, что приказала моя госпожа, иначе меня прибьют гвоздями к двери храма!

Оба мужчины опешили от этих слов. Воин несколько ослабил свою хватку, а сотник нагнулся, чтобы в тусклом свете факела получше рассмотреть девушку.

— Судя по твоим словам, я так понимаю, ты служишь жрице бога Аргама? — наконец спросил он.

Предположение было закономерным. Наиболее рьяные поклонники этого божества, когда жизнь утомляла их, приходили в храм, чтобы быть повешенными на его куполе.

Но Жарвина истово закачала головой.

— Н-нет, господин! Дирилы! — она назвала запрещенную лет тридцать назад из-за кровавых жертвоприношений богиню.

Сотник нахмурился.

— Но я не видел ее святилища, когда мы сопровождали Принца по Улице Храмов.

— Н-нет, господин! Ее храм был разрушен, но поклонение ей продолжается.

— Вот те на! — проворчал сотник. — Гм-м! Похоже, об этом необходимо сообщить командору.

— Командору Нижару? — поспешно спросила Жарвина.

— Что? Откуда тебе известно его имя?

— Моя госпожа послала меня к нему! Сегодня утром она видела его в городе, и его красота произвела на нее такое впечатление, что она решила послать ему письмо. Но все это должно оставаться в тайне! — Жарвина добавила в голос дрожь. — А теперь я выдал это, и она отдаст меня жрецам Аргама, и тогда… О, я конченный человек! Я могу умирать прямо сейчас.

— Со смертью можно подождать, — сказал сотник, быстро принимая решение. — Командор определенно захочет узнать о поклонниках Дирилы. Я полагал, только безумцы в пустыне поклоняются сейчас старой шлюхе… Э, а что это у тебя на поясе? — он поднес узелок к свету. — Письменные принадлежности, да?

— Да, господин. Именно я пишу все письма для госпожи.

— Если ты сам можешь писать, зачем же носить письма других? Ну, ладно, полагаю, ты пользуешься ее доверием, не так ли?

Жарвина истово закивала.

— Тайна, поверенная другому, перестает быть тайной, и вот еще одно подтверждение этой пословицы. Ладно, пошли!

При свете двух светильников, наполненных, судя по запаху, рыбьим жиром плохого качества, Нижару, не прибегая к помощи ординарца, перевернул вверх дном содержимое шатра. Очистив два окованных медью деревянных сундука, он приступил к третьему. Белье с походной парусиновой раскладушки валялось на полу, дюжины мешочков и пакетов были распотрошены и их содержимое разбросано.

Нижару пришел в ярость, когда сотник поднял полог шатра, и заорал, чтобы его не беспокоили. Но Жарвина с одного взгляда уяснила положение и ясным твердым голосом произнесла:

— Интересно, не свиток ли вы ищете.

Повернув лицо так, что на него пал свет, Нижару застыл. Это был самый светловолосый человек, какого когда-либо видела Жарвина: у него были волосы цвета отбеленной шерсти, а глаза напоминали клочки летнего неба. Под носом, острым, как птичий клюв, губы обрамляли ухоженные ровные зубы с единственным изъяном в виде сломанного верхнего правого клыка. Командор был худощав и, судя по всему, очень силен, так как он держал сундук, весивший фунтов сто, а его мышцы при этом едва вздулись.

— Свиток? — тихо сказал он, опуская сундук. — Какой свиток?

Жарвина едва могла говорить. Ей показалось, у нее вот-вот замрет сердце. Окружающий мир закачался. Ей пришлось обирать все силы, чтобы сохранить равновесие. Где-то вдалеке она услышала слова сотника: «Нам он не упоминал ни о каком свитке!»

И поразительно — девушка снова обрела дар речи.

— Это правда, командор, — сказала она. — Мне пришлось солгать этим людям, чтобы они не убили меня прежде, чем я попаду к вам. Извините.

Тем временем она мысленно благодарила сеть осведомителей, настолько хорошо снабжающих Мелилота информацией, что ложь прозвучала правдоподобно даже для этих чужеземцев.

— Мне показалось, сегодня утром вы обронили свиток?

Нижару колебался лишь мгновение.

— Вон! Оставьте мальчишку здесь!

Мальчишку! О чудо! Если бы Жарвина верила в какое-либо божество, она сделала бы жертвоприношение в знак признательности. Ибо эти слова означали, что командор не узнал ее.

С пересохшим ртом, влажными ладонями и звоном в ушах девушка подождала, пока ошеломленный сотник и воин покинут шатер. Захлопнув крышку сундука, который он собирался было перевернуть, Нижару уселся на него и сказал:

— Теперь говори. И будет лучше, если твое объяснение окажется хорошим.

Оно оказалось превосходным. Мелилот с особым тщанием составил его и заставил Жарвину десяток раз повторить. Обрамленное толикой правды, оно звучало правдоподобно.

Общеизвестно, что Ай-Гофлан брал взятки. (Как, впрочем и, любой другой стражник, который мог быть полезен любому человеку богаче его). Поэтому Мелилот — лояльнейший и законопослушный гражданин, который, как клятвенно подтвердят все знающие его, во всеуслышание приветствовал назначение Принца новым губернатором и выражал надежду на переустройство городских порядков — так вот, Мелилот предположил, что, возможно, происшедшее является частью плана. Трудно предположить, что высокопоставленный начальник имперских войск так небрежно станет обращаться — это очевидно — с документом особой важности.

— Никогда, — пробормотал Нижару, но на верхней губе у него выступил пот.

Главное не промахнуться. Все зависело от того, хотел ли командор сохранить в тайне само существование свитка. Теперь, зная, что документ находится у Ай-Гофлана, он мог созвать своих людей, двинуться в казармы стражи и обыскать их от подвала до чердака, ибо — по крайней мере, судя по рассказанному Жарвиной — Ай-Гофлан был слишком осторожен, чтобы оставить свиток на ночь под присмотром какого-то писца. Он якобы обещал вернуться в следующий свободный от дежурства день, послезавтра или позже, в зависимости от того, с кем из товарищей он сможет поменяться.

Мелилот рассудил, что раз свиток настолько важен, что Нижару держал его при себе даже в обычном инспекторском обходе, значит он сугубо личный. Судя по всему, писец оказался прав. Нижару выслушал предложенный ему план с большим вниманием и периодически кивал головой.

Мелилот предлагал дать ложный перевод, с тем, чтобы побудить Ай-Гофлана предпринять какие-то действия, за которые Нижару легко сможет арестовать его, и никто не узнает, что документ, который по праву должен принадлежать командору, временно находился в руках капитана стражников. Пусть господин Нижару только определит конкретные условия, и можно будет считать, что дело сделано.