Страница 59 из 74
- Это называют остекленением тела. Мы заполучили это сегодня утром. А когда, друг мой, происходили странные вещи в Санктуарии?
- Ты уже дважды так назвал меня, - в словах Ганса прозвучали обвинительные нотки.
- Да, действительно. Но я именно это и имею в виду.
Гансу явно стало не по себе.
- Я Ганс. Я был... учеником у Каджета-Клятвенника. Принц Китти-Кэт велел его повесить. Я Заложник теней. Я прорвался во дворец и из-за меня погиб один цербер. Нет у меня друзей.
"И ты еще не позволяешь себе называть Принца "Китти", когда думаешь о твоем умерщвленном учителе, верно? И не ищешь своего отца, да? Разве ты не знаешь, что все люди делают это, и что у меня есть свой отец - Вашанка? Ах, Ганс, как ты стараешься казаться загадочным и хладнокровным, а на самом деле в тебя можно глядеться почти так же, как в миску с дождевой водой, пролившейся с неба!"
Темпус сделал движение рукой.
- Не стоит говорить об этом. Можешь просто велеть мне не быть твоим другом. И чтобы я не называл тебя так.
Обоих укрыла тишина, словно упавшее боевое знамя, и в глазах Ганса мелькнуло что-то беззащитное. Когда наступило время что-то сказать, он понял, что слишком поздно.
Именно тишина и была ответом Темпуса.
- Да, - сказал Темпус, умышленно меняя тему разговора. - То, о чем поет этот, как его - Факельщик - правда. Вашанка пришел и предъявил претензии на Санктуарий. Теперь его имя запечатлено на дворце. Сам храм Ильса обращен в булыжники. Вашанка создал оружейную мастерскую из ничего и...
- И бога-торговца наркотиками?
- Я сам не очень-то задумывался о тактике, - сказал Темпус в надежде, что Вашанка услышит его, но тут же отметил, что молодой человек весьма насмешлив. - И Оружейная лавка уничтожила волшебство, которое послал Принц, чтобы одолеть его. Вашанку нельзя одолеть.
Ганс бросил быстрый взгляд на него.
- Если ты, друг мой, произнесешь это еще раз или два в Санктуарии, твое тело будет оплакивать потерю головы.
Светловолосый человек уставился на него.
- И ты этому веришь?
Ганс пропустил замечание мимо ушей и стал прислушиваться к потоку других разговоров, что велись в таверне. Потоку тревожному, как тревожно состояние вора, когда он выскакивает в окно, а разговоры были такими же тайными и мрачными, как он сам. Он снова отвлекся от них, как бы вышел из потока, но все же продолжал плыть вместе с ним.
- И как ты думаешь, сколько подобных вещей еще осталось?
- Много. Две, может четыре? Кто знает? Наша работа состоит в том, чтобы собрать их все.
- Наша?
- Работа церберов.
- Кто же этот твой бородатый друг, Ганс?
Тот, кто произнес эти слова, стоял около стола и был лишь ненамного старше Ганса и казался таким же самоуверенным. Он был старше годами, но он не извлек пользы из этой разницы в возрасте, и никогда не станет таким, как Ганс. Застенчивый, он пытался глубоко упрятать свою застенчивость. А какой же он прекрасный вор! Почти такой же ненавязчивый, каким может быть рой пчел.
Ганс уставился на Темпуса, его красно-бронзовое от загара лицо, медово-золотистого цвета волосы, длинные-длинные ноги, гладкие, как оленьей кожи лосины. Ганс не сводил глаз с цербера, а его темная рука незаметно двигалась, чтобы сомкнуться на черном напульснике другого молодого человека.
- Так какого цвета, ты говоришь, его борода, Этавал?
Этавал двинул рукой и почувствовал, что запястье его сжато, как в тисках. Высокомерие и дерзкая самоуверенность слетели с него быстрее, чем уличная девица улепетывает от мужчины, оказавшегося бедняком. Темпус заметил, как Этавал сглотнул слюну - признак волнения или же притворства. Темпус видел это тысячу, а, может, даже миллион раз. Какая разница? Он размышлял о непостоянстве всего, даже тогда, когда этот мальчишка Этавал выжидал время.
- Ты что, ослеп, Шедоуспан? Или думаешь, что ослеп я, или проверяешь его и меня? - Этавал издал грубый короткий смешок и похлопал себя по груди другой рукой, потом сказал: - Он же черен, как вот это. - Он самоуверенно похлопал себя по черным кожаным штанам.
Темпус слегка наклонился вперед, уперся локтями в стол, его широкие плечи бойца на мечах ссутулились, он продолжал прямо смотреть на Ганса. В его глаза. Лицо его казалось открытым. У него не было бороды.
- Такого же цвета, как его борода? - сказал Ганс, его голос прозвучал скрипуче, как старая кожаная упряжь. Глаза его блестели.
Этавал сглотнул слюну.
- Волосы... - Он снова сглотнул слюну, переведя взгляд с Ганса на Темпуса и обратно. - Да... он твой друг, Ганс. Я пойду, ладно? Ты можешь посмеяться по поводу его... головы, если хочешь, я не буду. Жаль, что я задержался тут и не был вежливым.
Не отводя взгляда от Ганса, Темпус произнес:
- Все в порядке, Этавал. Мое имя Тейлз, и я не обидчив. Я уже много лет как без волос.
Ганс разглядывал Темпуса, светловолосого Темпуса. Рука его разжалась. Этавал отдернул руку с такой скоростью, что ударил себя в живот. Он не притворялся любезным, бросив сумрачный взгляд ка Ганса, он в угрюмом молчании задумался о чем-то.
- Прекрасная работа, - сказал Темпус и улыбнулся, показав зубы.
- Не смейся надо мной, чужак. На кого ты похож?
- На того, кого ты видишь, Ганс. Это так.
- А... а что видел он? - Ганс так же крепко сжал руку, как и сжался внутри. - Что видят они все, когда говорят со мной?
- Он же сказал тебе.
- Черная борода, лысый.
Светловолосый, безбородый Темпус кивнул головой.
Ни один из них не отводил глаз от другого.
- А что еще?
- Разве это важно? Я нанят на службу человеком, которого мы оба знаем. Он тот, кого люди называют цербером. Я бы не появился здесь в таком облике! И сомневаюсь, что кто-нибудь остался бы в этой комнате, если бы увидел меня здесь. Помнишь, я был здесь, когда ты вошел? Я ждал тебя. И ты был слишком невозмутим, чтобы спрашивать об очевидных вещах.
- Меня называют Заложником Теней, - Ганс произнес эти слова спокойно, медленно, тихим голосом. Он откинулся назад, будто хотел еще на несколько сантиметров увеличить дистанцию между собой и собеседником. Ты действительно проклятая тень!
- Это подходит. Мне нужна твоя помощь, Шедоуспан.
- Дерьмо! - четко произнес Ганс и, поднимаясь добавил: - Можешь петь и от радости танцевать на улицах. - Он отвернулся, потом оглянулся и добавил: - Ты, Лысый, надеюсь, заплатишь? - И ушел прочь.