Страница 47 из 97
Этим заканчивается первый цикл подготовки акта крещения. Старания греческого миссионера, несмотря на все очевидные старания и немалый успех, оказались напрасными и не убедили Владимира. Во всяком случае они не дали практических результатов.
Под следующим, 987 г. помещен рассказ о посольстве, посланном киевским князем в Волжскую Булгарию, Германию и Византию с целью ознакомиться с богослужебными обрядами трех религиозных систем (иудейско-хазарская альтернатива здесь отсутствует) [250, с. 71—92].
Инициаторами этой миссии были бояре, которые советовали своему сюзерену не верить проповедникам на слово, ибо никто, мол, своего не хулит, а только хвалит, поэтому необходимо составить собственное представление на основании непосредственного ознакомления. Киевский князь отобрал десять мужей ”добрых и смысленных” и поручил им эту миссию. Возвратясь домой, послы отрицательно отозвались об обрядах магометан и латинян; зато с восторгом рассказывали о ”красоте церковной”, увиденной в Константинополе. Они решительно склоняли патрона к восточному христианству, выдвигая в числе других и такой аргумент: ”Аще лихъ бы законъ Грђчкыи, то не бы баба твоя Олга прияла крещения, яже бђ мудрђиши всих человђкь”. Владимир дал себя убедить и спросил: ”Где будем креститься?” — ”Где захочешь”, — ответили послы. ”И минувшоу лђту”, — добавляет меланхолически летописец [там же, с. 94].
Следующий эпизод, датированный 988 г., начинается неожиданно — сообщением о походе Руси на Херсонес (Корсунь) [250, с. 94—95], причина и цель которого не разъяснены. Вместо этого подробно рассказывается об осаде города, захвате его при помощи попа-предателя Анастаса. При этом Владимиру приписано такое заявление: получив совет перекопать водопровод и тем лишить город воды, он сказал: ”Аще ся сбудеть, се имамъ креститися” [там же, с. 95].
Захватив Корсунь, киевский князь, однако, не спешит исполнить обет. Он требует от греческих царей Василия II и Константина VIII выдать за него их сестру Анну. Императоры согласились, но с условием, что Владимир станет христианином. Князь проявил готовность к этому акту. Цари не без трудностей уговорили сестру пойти замуж за русского властителя и отправили ее в Корсунь в сопровождении целой свиты попов и проповедников. Прибыв на место, царевна столкнулась с неожиданностью: ее жених упорно не шел в храм. Тогда случилось нечто похожее на чудо: у Владимира разболелись глаза и он потерял зрение. Анна сказала: ”Если хочешь избавиться от неожиданной болезни, немедленно крестись”. Лишь после этого Владимир, наконец, приказал совершить над собой обряд” [там же, с. 95—97].
Далее в ”Сказании” приведены три теологических трактата как завет новообращенному [там же, с. 97—101]. Текст явно испорчен, поэтому непонятно, кому принадлежат наставления.
Первый из трактатов содержит ”символ веры” (credo), изложенный достаточно своеобразно с некоторыми отступлениями от православной догматики и по существу представляет собой еретический документ. Второй содержит перечень Вселенских соборов и с точки зрения идеологической представляет собой предостережение, призыв беречься от всякой и каждой ереси. Третий, направленный против папства, предостерегал князя от опасности впасть в латинские сети.
Приняв христианство, Владимир возвратил Корсунь византийским царям (перед тем ограбив его) и отбыл в Киев с женой Анной, священником-предателем Анастасом и захваченными в городе богатствами — церковной утварью, иконами, двумя медными ”капищами” (!?) и четырьмя медными конными статуями, а также с мощами папы Климента и его ученика Фифа (?) [там же, с. 101]. Прибыв домой, он немедленно начал утверждать новую веру: ликвидировал созданный им же самим пантеон языческих богов, а на второй день приказал крестить всех киевлян поголовно, что якобы вызвало большой энтузиазм народа. Глядя на эту идиллию, дьявол сокрушался, особенно печалясь тем, что потерял Русь по милости не апостола и не мученика, а невежды-язычника [там же, с. 101—105].
После крещения киевлян Владимир приказал ставить храмы по тем местам, где стояли идолы. Прежде всего построил Васильевскую церковь на Перуновом холме в Киеве, на месте уничтоженного языческого капища. В новопостроенные церкви князь назначал попов, привезенных из Херсонеса: они должны были крестить население периферии и заботиться о просвещении новообращенных. Важнейшим мероприятием на культурно-просветительской ниве было основание киевской школы, куда посылались дети ”нарочитой чади”, то есть феодалов. Этот факт дал основания летописцу поместить в повествование развернутую сентенцию о пользе книг и науки — с многочисленными ссылками на Давида (главного автора Псалтыри), на апостола Павла и другие библейские авторитеты [там же, с. 103—105].
Внеисторический характер предания. Изложенное летописное повествование о крещении Владимира имеет внеисторический характер и представляет собой типичную церковную легенду. Еще В. Н. Татищев, подробно пересказав ”Сказание”, в примечаниях отмечал некоторые сомнительные аспекты. Речи миссионеров, по его мнению, были не специальными проповедями, а отрывками сентенций, высказанных в разное время и по случаю пересказанных Нестору людьми, ”несмысленными о вђрах сих”. Очень странной кажется историку поездка послов для ознакомления с чужими религиями, а более всего мотивы, которыми руководствуется Владимир при решении важной проблемы введения новой веры [654, с. 230—232; 656, с. 411—412].
Историческая наука XIX в. скептически относилась к версии ”Повести временных лет”. В частности, обращалось внимание на значительный хронологический разрыв между самим событием и временем, когда жил автор свода. Следовательно, вполне закономерным был вопрос об источниках, которыми мог пользоваться летописец конца XI — начала XII в., и о степени их достоверности. С. М. Соловьев, например, считал летописную версию легендой. ”Внося в летопись это предание, — писал он, — летописец выбрал его из нескольких других преданий, основываясь на свидетельстве достоверных людей, стариков, помнивших событие, как, например, старец Ян” [634, с. 316]. Этим ученый пытался объяснить, в частности, наличие различных версий в древнерусских источниках, которые расходятся не только в деталях, но и в ряде существенных моментов.
Легендой считал летописное ”Сказание” М. С. Платонов, писавший, что в нем отразились три фольклорные традиции: а) предание о выборе веры; б) легенда о чуде — ослеплении Владимира и его исцелении; в) воспоминания о Корсуньской эпопее киевского князя. Историческое содержание он признает лишь в третьем сюжете, два других считает фантастическими [482, с. 79]. Д. Багалий, утверждая, что в летописной версии ”мы имеем дело с преданием”, допускает, однако, что оно ”создано на исторической почве”. Реальным он признает тот факт, что хазары-иудаисты, болгары-магометане, немцы-латиняне и греки-православные на протяжении длительного времени знакомили наших предков со своими религиями [43, с. 212—213].
Н. Рожков писал: ”Внимательный критический анализ его (летописного рассказа. — М.Б.) убедил, однако, исследователей в полной его недостоверности; даже то, что в нем есть фактически-верного, сильно извращено и представлено не в том виде, как было в действительности” [560, с. 230—231]. Достоверными элементами предания исследователь считал дату 988 г., факт крещения, поход на Корсунь, прибытие туда царевны Анны с попами. Критическое отношение к летописному преданию отразилось в трудах В. Розена [561, с. 214—219], В. Васильевского [127, с. 96—101], И. Линниченко [342], П. Лебединцева [329], В. Завитневича [232], А. Соболевского [628] и др.
Наиболее решительно выступал против реального исторического содержания легенды Е. Е. Голубинский [180, с. 105]. По его мнению, ”повесть эта не заключает в себе ничего истинного; она есть позднейший вымысел и при том даже вымысел, по всей вероятности, не русский, а греческий” [180, с. 105]. Аргументация автора относится как к содержанию летописного предания, противоречащему историческим фактам и здравому смыслу, так и литературному оформлению. Кроме того, по Е. Е. Голубинскому, версия ”Повести временных лет” противоречит другим источникам, заслуживающим значительно большего доверия.