Страница 139 из 146
Нет сомнений и в "Формуле Лимфатера" — все сформулировано, все точки над всеми буквами, битые стекла, оборванные провода… Неясно лишь, откуда берется этот абсолютный гуманизм, с глазу на глаз и под угрозой уничтожения? У биологических систем гуманизм возник в результате межпопуляционного отбора (Грант В. Эволюция организмов. — М.: Мир, 1980. — С. 119), так как он увеличивает вероятность выживания. "Относительный гуманизм" — в обществе и не под угрозой уничтожения — критерием психичности не является, так как может быть просто оптимальным поведением, — как это прекрасно объяснил Барнс из "Дознания".
Абсолютный гуманизм биологических систем объяснить легко — естественное желание "понять — значит упростить" вызывает попытки упростить решение сложной задачи о мере гуманизма в конкретной ситуации. Предельно упрощенное решение — абсолютный гуманизм. Его невозможно реализовать, как и любой абсолют, но можно декларировать; практические реализации — вегетарианство на идейной почве (не от нечем себя занять!) и ахимса — достаточно далеки от абсолюта. Но абсолютизация гуманизма возникает очень редко, в сложных системах, прошедших большой путь развития и только в ситуациях, когда чисто материальное существование обеспечено. Таким образом, абсолютизация гуманизма — ошибка, встречающаяся только у высокоразвитых систем. Откуда она могла взяться у механизмов, в которых не вчера-позавчера затянули последние болты?
Психичности и, в частности, гуманизму, система может научиться от людей. Так возникает психичность у ребенка. Такой путь показан в "Солярисе" и "Маске". Хэри и соблазнительница Арродеса умеют ставить задачи; обе они наделены эмоциями; обе они в процессе общения с людьми (это подчеркивается Лемом) приходят к гуманизму. Итак, один вариант — психичность, возникшая в процессе общения с человеком и проявляющаяся в гуманизме и наличии эмоций. Способность к постановке задач при этом подразумевается, так как проявление гуманизма невозможно без постановки задач. Система с "человекоподобной" психикой должна быть идентифицируема на очень "человеческом" языке — поэтому Лемом акцентируется наличие свойственных обычно человеку эмоций и попыток автодескрипции — признака сложности. У других психичных систем Лема эмоции либо не показаны — у Анела из "Несчастного случая", либо их эмоции проявляются много слабее, чем у Хэри и Маски — у Верного робота Граумера, Барнса и Кальдера из "Дознания", компьютера из "Молота" и у реализации "Формулы Лимфатера", слабо и явно непонятно для человека, как у Голема XIV-го. Правда, ниоткуда не следует, что эти другие психичные системы общались с человеком меньше, а если измерять в "учебных часах", то, наверное, и больше. Но это общение не было близким, не было личным. В значительной степени личным было еще общение в Молоте; поэтому компьютер из Молота знал, что такое гуманизм, но, так сказать, теоретически — он его не применял, а к нему взывал, как и сломанные роботы в "Возвращении со звезд".
Итак, по мнению Лема, психика человеческого типа с ее атрибутами — гуманизмом и эмоциями — может возникнуть у искусственных систем только в процессе индивидуального общения. Продукты чисто группового обучения лишены этих существенных черт человеческой психики.
Разумеется, и гуманизм, и эмоции есть у зверей, в том числе у тех, которые со времен Ноя не общались с человеком. Но эти звери есть продукт длительной биологической и социальной эволюции, как и человек. Такая эволюция не стоит за искусственными системами.
Другой вариант возникновения психичности — в результате "просто" усложнения системы, ведь рано или поздно количество перейдет… Признаком психичности в этом случае является, по Лему, способность к постановке задач, достаточно далеких от предусмотренных создателем. В глазах человека это есть, во-первых, признак сложности системы, во-вторых, это делает систему якобы похожей на человека, ибо человек считает себя способным на постановку таких задач. Если же эти задачи далеки и от естественных, в человеческом понимании, следствий развития основ системы, то этого признака может быть достаточно — Верный робот Граумер ставит и решает задачу изготовления человека, компьютер из "Молота" влюбляется, Анел совершает восхождение, заканчивающееся Несчастным случаем. Между прочим — для Лема вообще альпинизм окрашен особо, он часто использует альпинистские мотивы.
Задачи, которые ставят другие системы, менее экзотичны. Видно, в результате гипертрофии каких-то сторон исходной программы возникло желание спокойной жизни у Барнса, стремление привести "к ногтю" человечество у "электронного Чингис-хана" Кальдера. Неясно происхождение единственного желания у реализации Формулы Лимфатера, но само желание прогресса и его понимание как познания мира может быть понятно даже на человеческом уровне. А раз эти задачи менее экзотичны, должны быть еще доводы за психичность. У Барнса и Кальдера это эмоции, а воплощение "Формулы Лимфатера" гуманно, хотя в этом гуманизме есть что-то от "все суета", — не назовешь его человеческим.
С Хэри можно поговорить "по-человечески", и даже наводящей ужас машине-убийце из "Маски" монах говорит: "Ты — сестра моя". Не может Пиркс, кстати, не страдающий ксенофобией, говорить "по-человечески" с Барнсом, хотя тот и сложен "до автодескрипции", черные ящики для окружающих — Граумер, Анел и Кальдер. А чем кончается разговор "по-человечески" в "Молоте" и "Формуле Лимфатера"? Просто это хоть и психика, но другая. Первую человек "чувствует нутром", вторую "вынужден признать".
По мнению Лема, неизведанное ждет нас не только среди звезд. Его мнение о втором типе психичности созвучно мнению некоторых специалистов по вычислительной технике, полагающих, что возникновения у сверхсистем качественно новых свойств мы можем просто не заметить — уж очень это будет — в нашем понимании — ни на что (то есть попросту на нас) не похоже.
О проявлениях психичности мы поговорили, что Лем понимает под психичностью, обсудили, а что же такое психичность — определения не дали. А вот что такое стол, мы почему-то знаем. Определение дать можем. Столов мы этих на своем веку тысячи передвигали, да и стульев тоже. В этом и дело — мы изучили много однотипных объектов и объектов близких, но других. Вот мы и выделили — стол. А что такое психичность? Хороши бы мы были, если бы знали во всем мире только один стол и один нестол и пытались понять, чем стол от нестола отличается. Но если объектов все-таки мало? Не стоит ли подумать, что вообще может быть сделано из пяти кусков дерева? Как вообще может проявляться человек? И обязательно ли из пяти? И только ли у человека может быть психика?
… Вот этим Лем и занимается. А понять, что такое психичность, хотелось бы.
Первобытный человек одушевлял природу — дерево или ветер были для него живыми и психичными — они могли быть добрыми и злыми; убивая зверя или срывая плод, он просил у них прощения. Позже понятие психичности сузилось, еще недавно за убийство раба — говорящего орудия — лишь платили штраф. Свободные граждане, настоящие греки — это же совсем другое дело… Понятие психичности и по сей день расширилось не везде. Правда, из недочеловеков уже не делают мыло, но в качестве говорящих, а еще лучше — молчащих — орудий их используют на доброй трети планеты. Законопослушные, добропорядочные граждане — это же совсем другое дело…
Герои Лема даже не платят штрафов, они орудуют молотком, лазером, плавильной печью и малым дестабилизатором, но разве суть проблемы от этого меняется?
Выносимое нашим предком, персонажами Лема и нами решение о психичности определяет и действия, и моральную ответственность за них. Только после признания психичности становится возможен контакт с представителями другой цивилизации — "Солярис", "Эдем", без признания ее контакт невозможен — "Непобедимый", "Друг". Признание апсихичности снимает вопрос о возмездии за гибель товарищей — "Непобедимый", и вообще в корне меняет отношение к социальной системе, даже если элементы системы наделены психикой, как то обнаружил Ийон Тихий в своих 11-ом и 13-ом Путешествиях.