Страница 25 из 47
Но смертный в своем упрямстве не уступал бессмертным. И Гелиос вынужден был согласиться. Он натер Фаэтону лицо мазью, чтобы уберечь его от пламени лучей, и дал последнее наставление: «Не гони лошадей — они помчатся сами. Не подымайся слишком высоко и не опускайся чересчур низко, иначе ты спалишь небо или землю!»
И вот уже колесница мчится ввысь. Растерялся Фаэтон, потерял дорогу. А кони несли его в ту часть неба, где раскинулся смертоносный Скорпион. Вконец перепуганный юноша выпустил из рук вожжи, и кони, почуяв свободу, понеслись к земле. Пламя охватило города, поля и леса, вода закипела в ручьях и реках, моря начали пересыхать, лучи света проникли в подземное царство. Взмолилась богиня земли:
«О Зевс! Не дай погибнуть всему живому! Гляди, даже Атлант едва выдерживает небосвод на своих плечах. Неужели ты допустишь, чтобы рухнуло небо и дворцы богов, чтобы вновь воцарился хаос?!»
И Зевсу пришлось вмешаться. Бросил он молнию в колесницу и разбил ее. А Фаэтон, словно падающая звезда, пронесся в воздухе и упал в волны реки Эридан.
Целый день скорбел осиротевший Гелиос, и нарушился заведенный в мире порядок: в тот день не светило Солнце.
А сестры Фаэтона так горевали, что боги превратили их в тополя, листья которых всегда грустно шумят. Так и стоят эти тополя над Эриданом, падают их слезы-смола в студеную воду и, застывая, превращаются в прозрачный янтарь.
Интересно, что янтарь действительно был известен грекам, и в «Страну янтаря», к южным берегам Северного моря, в IV веке до нашей эры совершил путешествие Пифей из Массалии. Но определить точно, где протекал Эридан, не удалось до сих пор. Самим грекам эта река казалась легендарной, и они помещали ее то на Крайнем Севере, то в Италии, а кроме всего прочего, решили предоставить ей место и на небе.
И созвездие Эридана у современных ученых вызывает повышенный интерес: радиотелескопы направлены на одну из его звезд, весьма напоминающую наше Солнце и, вероятно, обладающую планетами. Туда намерены послать мощные радиосигналы, которые через 11 лет смогут услышать тамошние жители, если, разумеется, они там существуют и если будут способны воспринять эти сигналы.
А Фаэтон?.. Ему суждено было еще раз погибнуть — на этот раз уже по вине ученых. Придя к выводу, что астероиды — это обломки разорвавшейся планеты между Марсом и Юпитером, астрономы не нашли ничего более оригинального, как назвать эту злосчастную планету Фаэтоном…
Грекам же возлагать ответственность за все происходящее в мифах приходилось на тех, кто считался их автором. Но мифы — продукт коллективного народного творчества, возникли они задолго до появления письменности, сохраняясь в устной передаче. И молва приписывала их создание особой творческой коллегии, состоящей из девяти дочерей Зевса, которых именовали Музами.
O ЧЕМ ПЕЛИ МУЗЫ
«Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…» С этой строкой родилась европейская поэзия. Богиня — то есть Муза — стояла у ее колыбели. И нет ничего удивительного, что творец «Илиады» прежде всего обратился именно к ней. Ведь стих рождается вдохновением, а его могут ниспослать — в этом древние не сомневались — только боги. Точнее — Музы, «фиалковенчанные», «сладкоречивые» дочери Зевса и богини памяти Мнемозины.
Обитатели Олимпа довольно четко разграничивали власть между собой. У каждого бога была своя сфера деятельности, в которую остальные олимпийцы старались не вмешиваться. Правда, иногда равновесие нарушалось, и интересы сталкивались — все-таки не надо забывать, что «узкой специализации» среди бессмертных не существовало. Но в одну область вторгаться они не осмеливались. Искусство, поэзия — это было отдано в распоряжение Муз и их руководителя Аполлона, носившего прозвище Мусагет, то есть «Водитель Муз».
Сначала богини пения — Музы стали позднее покровительницами науки, искусства, литературы. Их было девять, и у каждой — свой круг интересов. Старшая, Каллиопа, — Муза эпической поэзии, Эрато- любовной, Евтерпа лирической поэзии и музыки, Полигимния — Муза гимнов, Мельпомена покровительствовала трагедии, Талия — комедии, Терпсихора — танцам, Клио вдохновляла историков, наконец, Урания ведала наукой, и прежде всего астрономией.
Им — и только им! — было дано право направлять поэта, певца, музыканта, озарять его свыше. И каждый поэт, начиная свое произведение, непременно должен был обращаться к Музам или Аполлону, ибо лишь от них он мог получить знание, фантазию и вдохновение.
«Все песнопенья мои, но начертаны вещим Гомером», — с гордостью (а может быть, и с тайной завистью) говорил Аполлон, которому, вероятно, все же было обидно, что первая строка «Илиады» обращена не к нему. Кстати сказать, Гомер был последователен — «Одиссею» он тоже начал словами:
Какой же Музе обязаны мы этими бессмертными поэмами? Конечно, покровительнице эпоса — Каллиопе. В I веке нашей эры римский поэт безоговорочно утверждал:
Через две с половиной тысячи лет после легендарного греческого певца Пушкин с превеликим почтением обратится к ней:
«Долгий труд!» Каллиопу не интересовало то, что мог выразить короткий стих. Поэма — ее жанр, бои, походы — ее сюжеты. Как писал Фет:
Бедная эпическая Муза! Вряд ли, даже обладая даром прорицания, она могла предвидеть, что ждет ее в XX веке. Французские кибернетики создали электронную поэтессу и назвали ее Каллиопой. И, послушная программе, она стала выдавать перлы вроде:
Интересно, как бы выглядела «Илиада», если бы ее творец вдохновлялся подобной Музой?
Но Музы не только «благословляли» и «пленяли слух». Они были, выражаясь нынешним языком, источником истины. Именно они поведали людям о мифах. И в течение тысячи лет античные поэты, драматурги повторяли эти древнейшие сказания. Правда, каждый на свой лад. Причем расходились они не только в деталях и описаниях; главное — тот особый, неповторимый смысл, который вкладывался в зависимости от того, что волновало ту или иную эпоху.
И, как видно, Музы относились к этому довольно благодушно — ведь фантазия людей неисчерпаема, и даже боги бессильны ее ограничить. Музы, правда, могли утешать себя тем, что истина открыта только им — людям же доступна лишь часть ее, и никто из смертных не может проникнуть в тайны богов. Не удивительно, что люди ошибаются и принимают фальшивое за истинное. Ведь и Музы не без греха, если, как пишет поэт Гесиод, они сами признаются:
Если хотят! Значит, могут и не захотеть! И тогда… Родится произведение, похожее на правду, иногда даже слишком похожее. И все-таки не правда, а ложь. Через мною веков художник Ци Бай-ши заметит: «Писать надо так, чтобы изображение было где-то похоже и непохоже. Чересчур похоже — передразнивание природы, мало похоже — отсутствие уважения к ней».