Паша Туманов

Приказчик подумал и положил на стекло прилавка три или четыре револьвера.

Паша взял один из них и с видом знатока заглянул в дуло. Там была круглая черная дырка, и больше ничего. Паша почему-то вздрогнул и взял другой.

- А они не испорчены? - спросил он.

- Мы продаем только первосортный товар, - равнодушно ответил приказчик.

- А что... это сильно бьет? - с детским любопытством спросил Паша. Ему почему-то хотелось, чтобы приказчик был разговорчивее.

- На шестьдесят шагов пробьет человека насквозь, - равнодушно протянул приказчик.

Паша вздрогнул и смутился. Продавец сказал это совершенно случайно, отвечая на заданный вопрос, но Паше показалось, что все уже знают о его намерении, и потом ему представился человек, насквозь пробитый пулей.

Если бы приказчик обратил внимание на Пашино лицо, то заметил бы, что дело неладно; но он был старый, привычный торговец оружием; ему не раз, продав револьвер, на другой день приходилось читать в газетах о самоубийствах и самых зверских убийствах; он давно привык к этому, привык расхваливать смертоносные качества своего товара и, продавая новый револьвер, думал не о тех неудачниках и злодеях, которые кончали с собой или другими купленным у него оружием, а о том проценте, который получал он с каждой проданной дороже стоимости вещи. Он был очень добрый и нежный человек, превосходный семьянин, любящий своих детей и жену, и потому-то ему и был важен проданный револьвер, а не покупатели. На волнение Паши Туманова он не обратил ни малейшего внимания.

- Я возьму этот, - вздрагивающими губами сказал Паша Туманов.

Приказчик поклонился, забрал остальные и положил их в ящик.

- Прикажете завернуть? - спросил он.

- Да... нет, - смешался Паша.

- Как вам угодно. Патронов прикажете?

- Да, да... как же... - вспомнил Паша. - Непременно.

- Прикажете зарядить или возьмете коробку?

- Лучше зарядите, - сказал Паша Туманов, вспоминая что и заряжать он не умеет.

Приказчик взял револьвер, высыпал на стекло из коробки хорошенькие желтые патроны и зарядил, ловко щелкая затвором. Подавая револьвер Паше, он спросил:

- Больше ничего не прикажете? Паша покачал отрицательно головой.

- Десять рублей двенадцать копеек, - сказал приказчик, указывая на кассу.

Паша Туманов положил револьвер в карман шинели и подошел к кассе.

Молоденькая, с бескровным лицом кассирша взяла от него деньги, дала ему тридцать восемь копеек сдачи и внимательно поглядела ему вслед.

Она была еще очень молода и потому сердечнее и наблюдательнее приказчика. Когда Паша Туманов ушел, она сказала:

- Какое странное лицо у этого гимназиста. Еще застрелится.

- Кто их знает, - равнодушно ответил приказчик. - Который час, Марья Александровна?..

- Первый, - ответила кассирша, взглянув на свои маленькие часики, вынутые из-за корсажа.

- Боюсь я, - заговорил приказчик, - за Колю; что-то похожее на скарлатину у него... Хоть бы уж скорее три часа... пойти взглянуть. Проклятая должность: сын умрет, а ты и не узнаешь!..

Он ушел за прилавок и принялся собирать разбросанные для Паши вещи.

- Зачем им продавать оружие, - заметила кассирша, думая все о Паше, еще наделает бед мальчик... какое у него лицо. Не надо бы таким бы продавать.

- Таких правил нет, - сухо сказал приказчик, думая о больном сынишке.

XI

- Где директор? - спросил Паша Туманов, входя в прихожую гимназии.

- На квартире у себя. Сичас с екзамена пришли. Должно, в кабинете, позевывая, ответил старый рябой сторож из отставных солдат.

- Пойди, Иваныч, доложи, - попросил Паша.

- Да они заняты, должно, - неохотно заметил солдат.

- Ничего... мне нужно очень...

- Не знаю... Да вы бы надзирателя поспрашали.

Паша Туманов испугался.

- Нет... я по секрету... попросить...

- Не выдержамши? - спросил солдат, которому такие просьбы приходилось слышать не раз.

- Ну да...

- Я что ж, я доложу, - сказал солдат и, тяжело ступая, пошел в директорскую квартиру.

Паша Туманов остался в прихожей. Он весь замирал и трепетал от страха; но о револьвере он как-то сразу забыл и только хотел попросить директора и боялся отказа.

Солдат вернулся.

- Пожалте в кабинет, - сказал он.

Паша снял шапку и калоши и вошел в темную переднюю директорской квартиры, откуда дверь вела в кабинет директора. Паша прекрасно знал и эту комнату, и кабинет, небогато обставленный, с двумя большими окнами на улицу и с большим письменным столом, на котором стояло бронзовое пресс-папье, изображающее дикого кабана, и лежали какие-то бумаги в синих обложках, с наклеенными на них белыми ярлыками.

Владимир Степанович Вознесенский сидел боком к столу, спиной к двери и, согнув голову набок, писал что-то знакомым Паше крупным разгонистым почерком. Возле него на краю стола лежала и дымилась папироса.

При входе Паши Владимир Степанович обернулся через плечо и нахмурился. Ему было жаль мальчика, и в то же время он не мог понять, как это Паша Туманов не видит того, что так ясно для него: невозможности, вопреки закону, перевести его в следующий класс. И хотя он был добр, но сейчас же сделался злым и сухим, потому что думал, что Паша Туманов надоедливый лентяй, который мог бы учиться, если бы хотел. Так думали все, и директор думал, как все: он был самым обыкновенным, с ходячими понятиями, человеком.

- Что вы мне хотите сказать? - резко спросил он, не глядя на Пашу.

Владимир Степанович, переведите меня... - попросил Паша Туманов.

- Не могу, - пожал плечами директор.

- Я буду учиться, Владимир Степанович, - уныло проговорил Паша.

"Если я заплачу, то это будет даже хорошо", - подумал он, чувствуя, что слезы подступают к горлу. Но тем не менее он из всех сил старался не заплакать.

- Ах, Боже мой! - сказал директор, искренно страдая, но делая суровое и скучающее лицо.

- Владимир Степанович, если я не кончу гимназии, мне нельзя будет в университет.

- Само собой разумеется, - невольно усмехнулся директор.

"Совсем не то говорю", - мелькнуло в голове Паши.

Директор взял папиросу, пыхнул ею два раза, затянулся, приподнял брови и, аккуратно укладывая ее на край стола, заговорил решительно и резко: