Куприян

IX

Вечер был темный, ветреный и тоскливый.

Куприян тихо посвистывал и поглядывал вверх, через огород, по рыжим пустым грядкам которого вилась протоптанная дорожка от ворот со двора. Отсюда Куприяну была видна крыша избы, темный берест над нею. В щелку плетня мелькал огонек из окна, и то исчезал, то появлялся опять. Кто-то двигался по избе.

«Ужинать собирают», — сообразил Куприян, и тоскливое чувство бесприютности и одиночества скользнуло у него в груди.

Ему вдруг стало особенно обидно, что он должен ждать Матрену на огороде, на ветру, на дожде, а Егор Шибаев сидит на лавке, спокойно ждет ужина и во всякое время может сделать с бабой, что пожелает. Ревность все сильнее овладевала душой Куприяна. Ему ясно представилось, с каким покорным лицом Матрена смотрит теперь на мужа, готовая беспрекословно подчиниться ему и для побоев и для ласки. И Куприяну дальше стало уже думаться, что она вовсе не так боится Егора, а может, и сама не прочь развязаться с ним, Куприяном, и опять полюбить мужа, благо тот здоровый, красивый, да еще и унтер, солдат, что всем бабам нравится.

Удушливый спазм схватил Куприяна за горло.

Лицо у него перекосилось в злую и неестественную усмешку. Куприян широко расставил ноги, уперся спиной в холодный ствол осины и, чувствуя, как мурашки пробегают у него по спине, закрыл глаза и, сам того не замечая, громко произнес:

— Известно баба… им все одно!..

Ветер шумел в верхушках осины, и они все больше темнели. Дальние совсем слились в одну темную качающуюся массу. Огонек в избе стал ярче, блистал в щель плетня, как звездочка, и перестал мигать.

«Сели», — подумал Куприян.

Ноги у него ныли, плечи сильно зябли, и весь он стал дрожать крупной дрожью при каждом порыве ветра. Но он все стоял и не сводил с огонька широко раскрытых глаз. От этого глаза у него стали слезиться, а огонек — двоиться, вытягиваться и пускать острые золотые стрелочки.

Вдруг он потух.

Куприян вздрогнул.

«Легли, — подумал он. — Сейчас выйдет… Анютка сказала, как угомонится…»

С этим последним словом перед Куприяном мелькнула отвратительная картина.

«Он, жеребец-то, в солдатах сколько времени был… ему лестно! А ей все одно!» — подумал Куприян и повел плечами, точно они у него заныли.

Чувство ревнивой, холодной злобы двинулось в нем и прилило к голове, так что на секунду у него потемнело в глазах.

И вместе с ревностью и злобой к Егору Шибаеву в душе у него стала шевелиться и глубокая ненависть к Матрене, которая уже не казалась ему несчастной.

Куприян снял шапку и опять надел, все, не мигая, глядя на темную теперь избу. Стемнело уже настолько, что изба, плетень и берест слились в одну непроницаемую темную массу.

Вдруг что-то смутно забелело в темноте на дорожке, мелькнуло и точно растаяло.

У Куприяна стукнуло в сердце, и он весь вытянулся вперед. Все чувства сразу вылетели у него из головы, и там осталось одно ощущение не то радостною, не то пугливого ожидания.

Белое пятно замаячило ближе и яснее и быстро вытянулось в длинный и тонкий силуэт женской фигуры, закутанной с головой в большой платок.

Матрена, торопливо и не оглядываясь, шла по дорожке. Куприян выдвинулся ей навстречу.

— Ты? — спросила она так тихо, что Куприян еле расслышал.

— Я… кому ж еще?.. — сорвавшимся голосом ответил Куприян.

На ней был большой платок, который она у подбородка поддерживала спрятанными руками так, что видны были только брови и большие боязливые глаза.

Оба молчали.

Оба чувствовали странную неловкость оттого, что между ними легло появление Егора. Куприян притворно равнодушно посвистывал, глядя по сторонам и заложив руки в карманы, а она в нерешимости неподвижно стояла против него и глядела из-под платка пытливо и печально.

«Ишь, теперь совсем… не то…» — мелькало в голове Куприяна.

А Матрене было больно, и обидна была ей такая встреча, потому что ничем против любовника она себя виноватой не считала.

— Ну что ж… здравствуйте, Куприян Васильевич, — тихо выговорила она наконец.

— Здравствуйте… — пробормотал Куприян.

Матрена помолчала. Потом приоткрыла лицо и виновато улыбнулась.

— Что ж так? — сказала она.

Куприян посмотрел на нее, отчаянно тряхнул волосами и обхватил ее обеими руками. Она выпростала свои руки из-под платка и обняла его. На ней, кроме юбки, была одна рубаха, и от голой груди ее пахнуло на Куприяна горячим и влажным воздухом.

Несколько минут они стояли так, молча и тяжело дыша.

По небу гнались разорванные облака с чуть видными просветами. Ветер подхватывал порывами и приносил с болота долгий стонущий звук сухого тростника и звенящие всплески воды.

— Сядем, Купря, — дрожащим голосом прошептала Матрена.

Недалеко от осины уныло чернела полуразвалившаяся копна мокрого сена. Они прошли туда, путаясь ногами один за другого, и опустились в прелую траву. Ветер шумел и шумел.

— Мне пора, Купря, — шепнула Матрена, спустя полчаса.

— Чего там…

— Хватится… боюсь…

Купря сразу остыл, и опять у него, как давеча, потемнело в глазах.

— Ну и иди… — резко сказал он, отодвигаясь от нее.

Матрена посмотрела на него и не шевелилась.

— Серчаешь? — спросила она.

— Ну, что там серчать… известно муж, — закусив губу, пробормотал Куприян.

— Да разве я…

— Да знаем мы! — грубо и сам не зная, что и почему говорит, сказал Куприян.

— Что знаешь? — спросила Матрена, и в голосе у нее послышались слезы и обида.

Куприян промолчал и глядел в сторону.

— Ну, что ж ты молчишь, Купря? А? Купря.

— Да пойди ты к черту! — прорвался Куприян и встал.

Матрена тоже встала и, завернувшись в платок, смотрела на него.

Ветер шумел.

— За что же ты? — спросила она.

Куприяну хотелось сказать ей что-нибудь злое и обидное, но он не знал что и молчал.

Матрена тихо протянула из-под платка руку и взяла его за рукав.

Куприян грубо вырвался.

— Да ну тебя!.. Все вы… — он грубо и скверно выругался.

И тотчас ему жаль стало Матрену, и зло взяло на себя.

Матрена опустила руку и заплакала.

— Разве же я… волей? — спросила она.

Куприяну было скверно, тяжело и стыдно, но ревность заглушала в нем все чувства, и потому он грубо, зная, что говорит неправду, сказал:

— Не хотела бы, так не пошла б.

Матрена сквозь слезы с недоумением посмотрела на него.

— Как же?..

— Да так, — упрямо отвечал Куприян, — нечего тут… иди!..

— Он же муж мне, Купря, а разве я…

— Пошла, убирайся! — злобно крикнул Куприян и поднял руку с сжатым кулаком.

Матрена пугливо посторонилась и вся сразу съежилась, став меньше и тоньше.

— Не бей… — испуганно проговорила она.

Куприяну хотелось ее ударить, чтобы дать выход жгучему чувству ревности, душившему его.

— Иди… — хрипло проговорил он, подвигаясь к ней.

Матрена инстинктивно подняла локоть в уровень с лицом, но от этого движения Куприяна точно прорвало.

— Паскуда! — прохрипел он и толкнул ее.

Матрена коротко и жалобно охнула и пошатнулась. Платок слетел у нее с головы, и длинные космы волос, мигом подхваченные ветром, упали ей поперек лица.

— Грех вам, Куприян Васильевич, сказала она, подымая платок, — я вам… всегда… а тому я не причинна.

И она опять заплакала.

Куприяну стало мучительно стыдно и жалко ее.

— Что там… — пробормотал он.

Матрена перестала плакать и утерла глаза уголком платка.

— Купря… — умоляюще позвала она.

Но Куприян опять вспомнил, что все равно все кончено и Егору она не сегодня завтра должна быть женой, и он опять почувствовал прилив ревнивой злобы и безнадежного чувства.

— Чего Купря?.. Ступай к своему жеребцу!..

— Куп…

— Ступай, ступай, — стиснув зубы, проговорил Куприян и с новым приливом злобы схватил ее за тонкие, худые плечи, прикрытые одним платком, грубо повернул ее и толкнул…