Страница 51 из 68
Наше путешествие подходило к концу. Мы приближались к последнему живому городу Земли, огромному музею-лаборатории, где Золотой и остальные творцы бились над сохранением своей вселенной, и я наконец набрался храбрости задать Ане самый важный для меня вопрос.
– Ты… то есть мы… – запинаясь, пролепетал я.
Посмотрев на меня лучистыми серыми глазами, она улыбнулась.
– Знаю, Орион. Мы любим друг друга.
– Ты… ты любишь меня и сейчас?
– Ну конечно да. Ты разве не знал?
– Тогда почему ты предала меня?!
Я выпалил эти слова, прежде чем Сетх успел остановить меня, прежде чем до моего собственного сознания дошло, что я собираюсь их произнести.
– Что?! – поразилась Аня. – Предала тебя? Когда? В чем?
Все мое тело скорчилось в судороге сверхъестественной муки. Боль пронзила огненной иглой каждый нерв. Я не мог говорить, не мог даже шелохнуться.
– Орион! – выдохнула Аня. – Что с тобой?!
Казалось, я впал в кататонию – одеревенел и замер, как гранитная статуя. Я сгорал на медленном огне нестерпимой пытки, но не мог закричать, не мог даже всхлипнуть.
Тронув меня за щеку, Аня испуганно отдернула руку, будто обожглась о бушевавшее во мне пламя. Затем медленно, осторожно снова приложила ладонь к моему лицу. Ее прохладное, успокаивающее прикосновение словно умерило пыл моих страданий.
– Я люблю тебя, Орион, – негромко, почти шепотом произнесла Аня. – Я приняла человеческий облик, чтобы быть рядом с тобой, потому что люблю тебя. Я люблю в тебе сильного, отважного и стойкого человека. Ты создан быть охотником, убийцей, но ты превзошел возможности, заложенные в твой разум Атоном.
Неукротимая ярость Сетха бушевала во мне, но боль понемногу угасала, затихала, так как ему приходилось растрачивать энергию на то, чтобы удерживать барьер, скрывавший постороннее присутствие от проницательного взора Ани.
– Милый, мы прожили вместе множество жизней, – говорила моя любимая. – Ради тебя я заглядывала в глаза неотвратимой смерти, и ты погибал за меня. Я ни разу не предала тебя и никогда не предам.
"Предала! – отчаянно кричал мой мозг. – Предашь! Как я предам тебя и убью вас всех".
Но я не сказал ни слова.
29
– Он в кататонии, – усмехнулся Золотой.
– Он в чужой власти, – возразила Аня.
Она доставила меня не в лабораторию Золотого, а в небоскреб, где была моя временная квартира до того, как мы с Аней отправились в кругосветное путешествие.
Я мог ходить. Мог стоять. Должно быть, ел и пил. Но совершенно не мог говорить. Все тело стало каким-то деревянным, онемевшим.
Я стоял, как автомат, посреди просторной гостиной, вытянув руки по швам, уставившись неподвижным взглядом в зеркальную стену, где отражалось мое пустое лицо и окостеневшее тело.
На Золотом была туника из светившейся ткани, доходившая ему до колен и прекрасно облегавшая его торс. Уперев кулаки в бока, он презрительно фыркнул.
– Ты хотела излечить его добротой и лаской, а сама довела до кататонии!
Аня после приезда переоделась в белоснежное платье без рукавов, перехваченное на талии серебряным поясом.
– Тот, кто пытал его, управляет его разумом, – дрогнувшим от напряжения голосом произнесла Аня.
– Как он попал сюда? – гадал Золотой, разгуливая вокруг меня с видом человека, осматривавшего борова-медалиста. – Убежал ли он от пыток или его сюда послали?
– Я бы сказала, послали.
– Да, согласен. Но зачем?
– Позовите остальных, – услышал я собственный голос, звучавший полузадушенно.
Золотой пристально посмотрел на меня.
– Позовите остальных. – Голос мой окреп и обрел звучность, точнее, голос Сетха, неподвластный мне.
– Остальных творцов? – переспросила Аня. – Всех?
Я ощутил, как моя голова помимо моей воли задергалась вверх-вниз: раз, другой, третий.
– Приведите их. Всех. – После паузы я добавил: – Пожалуйста.
– Зачем? – настойчиво поинтересовался Золотой.
– То, что я должен вам сказать, – моими устами изрек Сетх, – следует сообщить всем творцам одновременно.
Золотой молча вглядывался в меня.
– Они должны быть в человеческом облике, – заставил меня уточнить Сетх. – Я не могу общаться с сияющими шарами. Я должен видеть человеческие лица.
Золотой прищурил свои желтоватые глаза, но Аня кивнула ему. Я хранил молчание, подвластный телепатической силе Сетха, не в состоянии шевельнуться или добавить хоть слово.
– Если здесь собрать всех, то ничего толкового не выйдет, кроме духоты и сутолоки, – заявил Золотой, и нотки былого презрения снова зазвучали в его голосе.
– Тогда на главной площади, – предложила Аня. – Там места хватит на всех.
– Итак, на главной площади, – кивнул он.
Их оказалось всего двадцать. Двадцать величавых особ, взваливших на себя бремя управления пространственно-временным континуумом. Двадцать бессмертных, вынужденных трудиться в поте лица, чтобы континуум не рухнул им на головы.
Они поражали взор великолепием. В человеческом облике они казались поистине богоподобными. Статные, крепкие мужчины с ясными глазами, стройными, мускулистыми руками и ногами – по большей части гладко выбритые, хотя встречались и бородатые. Женщины изысканные, изящные, как пантеры или гепарды, за хрупкой внешностью которых таилась мощь. Их безупречная кожа сияла, волосы окружал светлый ореол, глаза сверкали ярче драгоценных камней.
Видя их одеяния – блестящие костюмы из металлических волокон, спадающие мягкими складками хитоны, длинные развевающиеся плащи, даже филигранно отделанные латы, – я почувствовал себя чуть ли не оборванцем в своей простой тунике и шортах.
Мы собрались на прямоугольной площади, гармонично выдержанной в пропорциях золотого сечения. По углам ее возвышались мраморные колонны и обелиски из нестареющего золота. К длинной стороне площади примыкал древнегреческий храм, настолько напоминавший Парфенон в дни его великолепия, что я не смог решить – то ли творцы скопировали его, то ли оттранслировали из Акрополя сквозь пространство и время, чтобы поставить здесь. Напротив Парфенона стоял богато украшенный буддистский храм; золотой Будда безмятежно взирал через площадь на мраморную Афину с копьем и щитом в руках. С торцов площадь замыкали круто взмывавший в небо шумерийский зиккурат и грандиозная пирамида майя; их разительное сходство навело меня на мысль, что идея возведения обоих храмов исходила от одного и того же лица.
А над площадью синели бездонные небеса, едва уловимо переливавшиеся радужными бликами покрывавшего город силового купола.
В середине площади покоился на мраморном пьедестале черный базальтовый сфинкс. Встав на цыпочки, я едва дотянулся бы макушкой до мощного черного плеча. Женское лицо сфинкса казалось навязчиво, тревожно знакомым, но я все-таки никак не мог определить, кого же оно мне напоминает. Этой женщины не было среди двадцати творцов, собравшихся на площади.
Я стоял спиной к сфинксу, запертый внутри энергетического цилиндра, по поверхности которого змеились голубоватые холодные молнии. Золотой не решился испытывать судьбу, подозревал, что меня подослал враг. Энергетический барьер должен был стать для меня надежной преградой.
Сетха эта предосторожность позабавила.
"Глупый примат, – проговорил он в моем мозгу, – он слишком переоценивает собственное могущество".
Озадаченные творцы вовсе не обрадовались внезапно объявленному сбору. Сбившись в группки по двое и по трое, они переговаривались вполголоса – очевидно дожидаясь прибытия задержавшихся.
"Они действительно похожи на мартышек, – вдруг осознал я. – Постоянно болтают и жмутся друг к другу в поисках эмоциональной поддержки. Даже на высочайшем пике своего развития они остаются верны своей обезьяньей природе".
Затем белоснежный ослепительный шар чистейшей энергии проплыл над кровлей Парфенона и медленно опустился; собравшиеся творцы расступились, чтобы дать ему место. Едва коснувшись мраморных плит площади, шар полыхнул огнем и сгустился, превратившись в благородного мрачного человека, которого я называл Зевсом.