Страница 8 из 11
Письмо десятое
После встречи с ортисянскими учениками, которая прошла, как тебе известно, не в мою пользу, меня пригласили посетить музей, чтобы написать хоть несколько слов в книге отзывов почётных посетителей. Я согласился.
Музей оказался не краевым, не историческим, а школьным. Только, осмотревшись, я страшно удивился: не попали ли мы случайно в кладовку, куда выбрасывают разбитый школьный инвентарь и разный хлам?
— Нет, — сказал Кинечу, — мы в музее. Вот это, Степка, музей! Представь себе такие экспонаты: изрезанная ножом парта, кирпич, исписанный мелом, истрёпанные учебники… И только потому, что это не валяется, как на свалке, а чинно расставлено по полочкам и столам, — всё это зовётся не хламом, а экспонатами, сама же кладовка — музеем.
Явился экскурсовод и повёл нас по залам. Его речь я записал почти дословно.
— Как и всё на свете, школа имеет свою историю: своё прошлое, настоящее и будущее. Исторический кружок, изучая прошлое школы, сделал немало открытий, имеющих большую историческую ценность. Так, ему удалось установить, что в своё время школа переживала свой первобытный век. Первобытные ученики имели школы не хуже наших, занимались за партами, знали о наглядных пособиях, о меле, карандаше и ручках. Но они ещё не умели пользоваться всем этим богатством.
Вот часть парты, найденная нашими археологами. Обратите внимание на рисунки, вырезанные на» крышке. Они, по-видимому, сделаны на уроке резьбы. Из этого следует, что наши предшественники не знали настоящего назначения парт.
Пройдёмте дальше. Вот перед вами несколько кирпичей от жилого дома. Они исписаны мелом. Вывод напрашивается сам собой: либо тогдашние ученики не знали, где и как пользоваться Мелом, либо в школах не было классных досок. Ученики вынуждены были писать прямо на стенах. Возможно, что стены в классах окрашивались в чёрный цвет, но доказательств этому пока обнаружить не удалось.
Любопытна вот эта надпись:
«Петя + Нина = любовь».
Члены исторического кружка на основании этой надписи утверждают: когда-то грамматика и арифметика не были самостоятельными науками. Была одна наука, изучающая и правописание и арифметические действия. Правда, до сих пор не удалось. установить, как называлась эта наука — «грамметика» или «арифматика». Исторический кружок продолжает исследования, и, конечно, они увенчаются успехом.
Но пойдём дальше. Вот часть панели школьного помещения. Присмотритесь внимательнее: она вся испещрена письменами и формулами, причём сделаны они, видимо, карандашом. Возникает вопрос: имели первобытные школьники бумагу или нет? Если имели, то почему писали на панелях? А может быть, это вовсе и не панели, а специально окрашенные кирпичи, которые заменяли бумагу? Можно допустить и это. Но тогда встаёт ещё один вопрос: были у дикарей портфели и ранцы или не были? Ведь кирпичи, если они заменяли тетради, можно было носить прямо под мышкой — они не изомнутся и не истреплются.
В общем, все эти вопросы в стадии разрешения. Позднее появилась и бумага, но она целиком шла на учебники. Подойдите, пожалуйста, к этим полкам. На них вы увидите учебники, по которым учились когда-то. Выпускались они, как вы легко можете убедиться, неприглядными, плохо переплетёнными, из некачественной, зачастую замусоленной и рваной бумаги. Наши кружковцы сделали вывод, что бумажная промышленность в то время была не на высоте.
Удалось найти несколько сатирических газет. Надо отметить, что настоящей критики тогда не было. Отстающих учеников редколлегия должна была изображать только на черепахе, а лучших только на самолёте и ракете. Рисовать разгильдяев на осликах, на разбитой телеге или в калоше, по-видимому, строго запрещалось.
Большое распространение у дикарей имели подсказки и шпаргалки. Что такое подсказка? Это беспроволочная передача на расстояние звуков и сигналов с помощью губ, глаз, рук, носа, ушей. Понятно, никаких исторических памятников подсказка оставить не могла. От неё дошли до нас только воспоминания современника, а также поговорки:
«С подсказкой водиться — что в лужу садиться»,
«На подсказку надейся, а уроки делай»,
«С подсказкой дружить — ума не нажить».
Шпаргалка же оставила после себя немало памятных предметов, имеющих большую историческую ценность. Самая распространённая шпаргалка — это бумажная полоска. Для шпаргалок использовалась не только бумага, но и парты, пеналы и даже собственное тело. В мастерстве расписывать своё тело ученики того времени не уступали ортисянским индейцам.
Так мы ходили от витрины к витрине, от экспоната к экспонату, и экскурсовод с учёным видом выкладывал нам одно открытие за другим.
Рогатка, обыкновенная наша рогатка, из которой стреляют бумажными пульками, в умах кружковцев превратилась в спортивный инвентарь, а бумажный голубь — в самоделку для технической выставки.
Дорогой Степка! Знал бы ты, что происходило со мной! Мне так и хотелось закричать: «Неправда! С шпаргалками дружат одни лоботрясы! И с подсказками тоже! А бумагу мы имеем не хуже вашей. Это неряхи делают из учебников макулатуру. И парты для чего — знаем. И пишем в тетрадях, а не на кирпичах!»
Всё это я бы, конечно, сказал, если бы не два «но». Первое «но». Экскурсовод рассказывал не о нашей школе, а о древней школе на Ортисе. Выслушал бы он меня с улыбкой и сказал:
«Но при чём тут вы? На Земле я никогда не был, и не мне поэтому судить о ваших разгильдяях».
Второе «но». Разве некоторые земные ученики не походят на ортисянских дикарей?
Я вовсе не виню ортисянских археологов. Они добросовестно изучили прошлое своей школы. Что же касается их выводов, то и к ним придираться не следует.
Очень прошу тебя, Степка, передай, пожалуйста, мою просьбу всем нашим дикарям: пусть не вводят в заблуждение будущих историков. А то, чего доброго, и о нас могут сказать, что мы ходили в школу с кирпичами под мышками.
Письмо одиннадцатое
Дорогой Степа! Сегодня я преподам тебе урок из микробиологии. Эта наука на Ортисе самая популярная. В школе ей отведена половина уроков. У бедных учеников от одних названий микробов и вирусов голова раскалывается на части. Понимаешь, Степка, каждый вирус на Ортисе имеет своё имя. Вирусы здесь зовутся почти так же, как на Земле короли и римские папы. Например: Вирус Пи-V!
Учебник о микроорганизмах такой пухлый, что в твой портфель его и силой не запихнёшь. Поэтому я расскажу только самое главное.
Когда-то на Ортисе вспыхнула эпидемия страшной болезни. Страшной потому, что никто не мог сказать, что у него болит и как болит.
Просто больной становился почти недвижимым. Вернее, он мог ходить, двигать руками, говорить, но делал всё это так медленно, что для здоровых он казался окаменевшим. Скажет больной одно слово утром, а второе говорит только в полдень. Не успеет позавтракать, как, глядишь, уже ночь. Пока разбирает постель, уже приходит новый день.
К первому ортисянину, заболевшему этой странной болезнью, съехались врачи со всего Ортиса. Они вертели его, слушали и разводили руками. Ничего похожего им никогда не встречалось.
Сердце делало удар в минуту.
Сначала считали, что оно вовсе остановилось. Но его стук всё же уловили приборы. Пульс не прослушивался совсем. Надо было долго и внимательно присматриваться к больному, чтобы заметить какое-нибудь его движение.
Разговориться с больным тоже было нелегко. Вытягивая из него в час по слову, врачи то и дело нетерпеливо понукали:
— Ну, дальше. Ну, продолжайте. Ну же! Ну!
Так эту болезнь и назвали «ну-ну».
Больного допрашивали ровно десять дней, и в конце концов врачи всё-таки кое-что узнали. Оказалось, что самому больному окружающий мир казался совсем иным, чем здоровому.