Страница 51 из 72
Настал день выхода. На корабль прибыли А. А. Булыжкин и сопровождавшие его лица вплоть до прокурора флота. Булыжкин, обойдя строй, поздоровался с командой. На реях подняли сигнал, запрашивающий разрешение на выход. Ha главном сигнальном посту вскоре появились позывные «Эривани» и «Добро». Отданы швартовы. Брашпиль выбрал якорь, и мы вышли в море.
Погода благоприятствовала нам, видимость была отличная. На верхний мостик поднялся Булыжкин. Командир корабля Тихон Андреевич Новиков рассказывал ему обо всем увиденном на море, о заливе Петра Великого.
Булыжкин — старый большевик, в прошлом питерский рабочий. Невысокого роста, подтянутый, с приветливым, открытым русским лицом, слегка тронутым оспой, с внимательным взглядом, он как-то сразу располагал к себе. Держался Булыжкин просто, охотно слушал собеседника, не стеснялся расспрашивать.
— Рассказываете вы увлекательно. А сами, поди, скучаете по Балтике, по миноносцу, которым там командовали? — обратился Булыжкин к Новикову.
— Это правда, по миноносцу скучаю. Но, думается, не за горами то время, когда и на Тихом океане будут не только сторожевики. Мечтаю покомандовать здесь более современными кораблями…
— Ваша откровенность и мысли о флоте мне по душе. Правильный разговор. Одного не пойму: почему до сих пор бобылем живете? Ко многим командирам уже прибыли семьи. А ваша семья не едет. Или расстаться с Ленинградом не хотят?
Лицо Тихона Андреевича посуровело.
— Им легко, у них детей нет, а у меня две девочки. Подавай им школы музыки и танцев…
Оба собеседника удобно примостились на тумбе главного компаса, и я стал невольным свидетелем их разговора.
— А что думает штурман Андреев, о чем он мечтает? — обратился ко мне Булыжкин.
— О чем думаю? С веревочными лагами точности плавания в Японском море, изобилующем водорослями, не добьешься. На заградителях нужно обязательно иметь электролаги и гирокомпасы.
— Ну это, так сказать, проза. Неужели нет у вас заветной мечты?
— Есть, да еще какая! Обойти все советское дальневосточное побережье. Без этого настоящим тихоокеанцем не станешь.
— И только?
— Почему «только»! Самая моя сокровенная мечта, родившаяся еще на Балтике, — стать командиром эсминца нашего флота! Больше ничего мне в жизни морской не надо…
— А не мечтаете возвратиться на линкор, не сожалеете о переводе с «Марата»?
— «Марат» для меня был хорошей школой, его и товарищей, конечно, не забудешь. Но и здесь товарищи отличные, море интересное, работается с удовольствием. Лучших условий для того, чтобы стать настоящим моряком, и не придумаешь. Вот только плавание в тумане нелегко дается и выматывает. Но, как говорят в народе, «кто ночью дорогу найдет, тот днем не заблудится»…
Солнце скрылось за горизонтом. Корабль бежал, рассекая дышащее море, взбивая белую курчавую шипящую пену. Надвигалась ночь.
…Ночью занимались астрономией с корабельными курсантами, среди которых был и младший брат замечательного комиссара Военно-морского подготовительного училища Ковеля. Младший брат пошел по стопам старшего. Он заметно преуспевал в штурманских делах, великолепно ориентировался в звездном небе, уверенно владел секстаном, быстрее и лучше других решал астрономические задачи.
К полуночи астрономические наблюдения закончились. Наступило время «собаки» — вахты от 0 до 4 часов. На корабле почти все затихло. На море гладь. Луна еле-еле высвечивает вершины и глубокие скалистые морщины Сихотэ-Алиня. Лунная дорожка, как прожектор, медленно, точно боясь пропустить незамеченным хоть что-то плавающее, скользит по морской глади. Люблю я такие ночи на море! И отдых они дают и вдохновение, рождают какую-то душевную приподнятость.
Кроме вахтенных на мостике мы со старпомом Борисом Каратаевым. Прошедший школу на эсминцах, он был под стать своему командиру. Именно поэтому «Эривань» славилась хорошей организацией службы.
Уютно устроившись около главного компаса, покуриваю трубочку. Любуюсь природой и отдыхаю. Борис присел рядом со мной.
— Как, Боря, начальство не допекает? — шутливо спрашиваю я.
— Ну что ты. С Тихоном Андреевичем служить приятно. Человек он отменный, командир тоже. У него есть чему поучиться…
Ночь стояла прекрасная, располагающая к добрым мыслям. Ни облачка, ни ветерка. Берег застыл в молчании. Корабль и звезды… Редкая по красоте ночь, как и барограф, не предвещала никаких бурь.
Заря занялась в своем красочном многоцветий — небо сперва чуть порозовело, затем зарделось и наконец засияло золотом лучей.
— Так где же неописуемой красоты мыс Мраморный? — неожиданно раздался голос Булыжкина. — Андреев говорил: к утру будет. Утро наступило, а мыса нет.
— Товарищ член Военного совета, заря только ушла. Еще не утро. А мыс Мраморный слева, значительно левее маяка. Видите, как он, сияет под лучами солнца, выделяясь на темном лесистом фоне берега своей мраморной белизной? — поясняет Новиков.
Залив Ольга небольшой. Берега его круты, обрывисты и высоки. На них много зелени. В глубине залива горная вершина Авакума, речка Авакумовка. Двигаясь по ее берегу, через несколько десятков километров можно добраться до открытого таежными охотниками нарзанного источника. Вход в бухту сторожит небольшой, похожий на крепость с высокими скальными стенами остров Чихачев. На нем маяк.
Идем прямо на мыс Мраморный, и он увеличивается на глазах. До мыса уже десять кабельтовых. Новиков поглядывает на меня: дескать, не пора ли отворачивать?
— Дистанция семь кабельтовых, — докладывает дальномерщик.
Теперь на мыс можно смотреть только задрав голову. Вода у этого берега особенно прозрачная, лазурная — почти как в Средиземном море.
— Дистанция шесть кабельтовых.
— Право на борт, — командует Новиков. — Штурман, курс?!
— Семьдесят градусов.
— Действительно, панорама достойная внимания, — замечает Булыжкин.
— Если эту панораму украсить еще хорошими батареями береговой обороны и дополнить хотя бы соединением торпедных катеров, то получится приличное место для базирования сил флота, — добавляет Тихон Андреевич.
Новиков с Булыжкиным спустились в салон.
Курс корабля проложен так, чтобы были видны детали береговой полосы и приметные места. Корабельные курсанты и свободные от вахты командиры, вызванные старпомом, приступили к зарисовкам и описаниям.
С согласия старшего на корабле учения, занятия и работы шли своим чередом, но при одном условии: не мешать никому трудиться в отведенных каютах, в кают-компании и салоне.
Во второй половине дня появились облака.
— Что думает штурман по поводу погоды? — спрашивает Новиков.
— Думаю: прощай видимость, небо затянет облачностью. Вон и барограф покатился под гору. Ветерок посвежеет, и дождя, судя по сводке, не миновать.
Действительно, к вечеру тучи, зацепившиеся за горные хребты, одолели их и ринулись к морю. По воде пошли барашки. Волна за бортом уже не звенела колокольчиками, а шипела, как тысячеголовая змея. По-осеннему похолодало. Начался дождь, сначала небольшой, а потом полил, точно из пожарных шлангов. Льет час, льет другой — не ослабевает. К утру видимость не достигала и десяти кабельтовых.
Непогода непогодой, но я все-таки решил зайти в ванную побриться. Открываю дверь — и на тебе! В ванне на спине лежит с довольной мордой медвежонок ростом чуть ниже моего плеча. Кран с деревянной ручкой наполовину открыт, теплая вода течет довольно сильной струей. Мишка с видимым удовольствием когтистой лапищей трет себе брюхо и грудь, разбрызгивая во все стороны грязно-бурую воду.
Пробую за переднюю лапу поднять его и выдворить. Куда там! Уперся, рычит. Хоть мы с ним всегда были в приятельских отношениях и он обычно выманивал у меня весь спрятанный для его угощения сахар, сейчас мишка сердится, никакой дружбы не признает и орет на весь корабль.
Пришлось мне из ванны ретироваться. Пошел в машинное отделение.
— С чего бы это вы, товарищ флаг-штурман, к нам пожаловали?