Страница 13 из 72
Аэроплан с листовками
Поскольку Военно-морское училище помещалось на Васильевском острове, поддерживать наши старые связи с комсомольцами Центрального района стало несколько затруднительным, а новые — с рабочей молодежью Васильевского района — еще не завязались.
Комсомольское бюро училища решило всех комсомольцев первого курса прикрепить к комсомольским организациям заводов и фабрик и обязать принимать самое активное участие во всей их работе. Как правило, наши комсомольцы входили в состав бюро производственных коллективов. Так была установлена связь с судостроительными заводами, текстильными, кондитерскими, табачными и другими фабриками.
Наш хормейстер Саша Сигачев на фабрике имени Веры Слуцкой помогал заводской самодеятельности, руководил хоровым кружком. Меня прикрепили к конфетно-шоколадной фабрике имени Конкордии Самойловой.
Решение о прикреплении комсомольцев нашего курса к заводским комсомольским организациям было очень мудрым. Общаясь с молодыми рабочими, мы приобретали определенную закалку, а это главное! Теперь при увольнении на берег курсанты спешили не на танцульки, а в новые рабочие коллективы — на спевку, в драматический кружок, в редколлегию стенной газеты, в струнный оркестр… Устанавливались тесные контакты с ленинградскими ребятами и девчатами.
Через несколько месяцев училище стало приобретать среди рабочей молодежи известность. И вот тогда родилась идея — организовать вечер смычки с комсомольцами города Ленина. Образовали комиссию, было нас в ней десять человек.
Вечер задумали провести в Зале Революции. Вместо танцев решили организовать игры, для этого привлечь ребят из Института физкультуры, в соседнем ротном помещении устроить аттракционы с призами (для призов использовать продукцию фабрики имени Конкордии Самойловой, табачной фабрики имени Урицкого), открыть там «ларьки быта», где каждый мог бы получить ответы на все вопросы, связанные с человеческими отношениями в повседневной жизни. Решили пригласить художественную самодеятельность, хоры, оркестры всех заводов и фабрик, с которыми были установлены контакты. Вечер обещал быть необычным.
Шефы училища — студенты Академии художеств предложили: перед началом вечера пустить по проволоке через весь зал аэроплан, нагруженный веселыми листовками-лозунгами, выдержками из стихов известных поэтов.
По мере движения аэроплан должен был разбрасывать листовки. При входе в зал во всю его ширину задумали повесить лозунг: «Сегодня все на „ты“ и все знакомы».
Курсант Немоловский сделал самолет, в люке которого помещалось свыше полпуда листовок… Когда самолет скользил по проволоке, от вращения винта на катушку наматывалась парусная нитка, выдергивавшая щеколду крышки люка, и уложенные в особом порядке листовки высыпались и разлетались по залу.
Работа кипела. Желающих принять участие в организации и проведении вечера было хоть отбавляй. Каждый считал для себя честью принести какую-то пользу такому хорошему делу. Предложения сыпались со всех сторон. Последние дни работали без устали.
Наконец все было готово. Зал был в меру украшен сигнальными флагами и выглядел торжественно. В соседнем с залом ротном помещении были и аттракционы, и призы, и «ларьки быта». Все распорядители вечера, которым предстояло встречать гостей, усердно утюжили флотский клеш, фланелевки и форменки. Бляхи ремней давно сияли зеркальным блеском.
И вот долгожданный день наступил. Волновались мы необычайно. Хоть каждый и старался это скрыть, но глава выдавали все…
В назначенный час мы открыли двери зала. Входящих гостей встречал огромнейший плакат: «Сегодня все на „ты“ и все знакомы». Это сразу создавало атмосферу непосредственности… Послышались одобрительные возгласы.
В считанные минуты зал заполнился молодежью, курсантами училища. К хорам поднимается легкий гул, обычно возникающий при ожидании зрелища и обилии уже полученных впечатлений… Внезапно, как и положено по плану, в зале гаснет свет. В темноте раздается голос Кетлера — «громкоговорителя»:
— Всем, всем членам ВЛКСМ! Сегодня все на «ты» и все знакомы!..
При последних словах мы втроем — Немоловский, Кетлер и я с силой толкаем висящий на проволоке самолет, освещаемый включенным на хорах прожектором. В зале аплодисменты…
Наш самолет довольно весело катится вниз, и — о ужас! — люк не раскрывается, проволока угрожающе провисает, и самолет, пролетев почти по головам зрителей, беспомощно зависает в самой нижней точке провисшей проволоки. В зале веселый шум. Мы в отчаянии спешно разбрасываем с хоров оставшиеся листовки-лозунги, а Кетлер, не растерявшись, громко читает через мегафон их содержание… Это встречается веселым смехом. Кто-то из присутствующих дотянулся до крышки люка на самолете, и оттуда всем на головы выпала многокилограммовая кипа листовок.
Свет включен. В зале оглушительный хохот. Слышны выкрики:
— Братцы, поможем авиаконструкторам! Раздавайте листовки по рукам!
От стыда мы готовы были провалиться в тартарары… Когда же самолет внезапно стал пятиться назад, на хоры, веселью и шуткам не было конца. Происшествие с самолетом так или иначе развеселило всех гостей…
На эстраде появился шумовой оркестр училища. Оркестранты были в костюмах корсаров эпохи парусного флота и вооружены гремящим инвентарем кастрюлями, рожками, противнями, свистящими на разные голоса пищалками, контрабасом, состоящим только из передней деки и натянутых пеньковых тросов. Тут уж зрители были в полном восторге.
Смех и ликование вызвало уже одно появление на эстраде балетной чудо-пары: «она» — курсант старшего курса Барбарин, детина огромного роста, с физиономией Али-Бабы и кудряшками ангела, «он» — курсант второго курса Басунов, ростом вдвое меньше, совсем не блестящего телосложения. Когда эта пара с невозмутимыми, застывшими лицами принялась выделывать хореографические па, в зале начался неимоверный хохот. Выступление произвело фурор. Только после этого у нас немного отлегло от сердца, и мы поняли, что вечер все-таки удался…
Игры в зале чередовались с самодеятельными выступлениями на эстраде. Все чувствовали себя непринужденно, в своей среде, всем было весело. Но вот прибегает один из курсантов третьего взвода и взволнованно сообщает:
— Комиссар Рашевич… ищет… Рязанова… Мараса-нова… чтобы закрыли… вечер. Время за полночь!
В зале более двух тысяч гостей, веселье в разгаре, разве можно так вот сразу всех выдворить? Но характер у Рашевича был упрямый. Он приказал дежурному по училищу данной ему строевой властью закрыть вечер: Тот так и сделал, ничего толком гостям не объяснив.
Все мы очень переживали случившееся. Однако всякие раны заживают. Легкие — быстро, серьезные — долго. Зажила и эта. Правда, потребовалось несколько месяцев. К тому времени Рашевича сменил замечательный большевик, человек прекрасных душевных качеств Яков Волков.
Позже выяснилось, что Овчинников, отвечавший за укладку в самолет листовок, переусердствовал: набил люк до отказа. Под излишней тяжестью щеколду люка заклинило, и силы пропеллера не хватило, чтобы преодолеть многокилограммовое давление. Чистосердечное раскаяние Николая ничего уже исправить не могло…