Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 39 из 46

Кто не знавал счастливых супругов-однокурсников? К сожалению, на пути карьеры вперед вырывается только один из них -- как вы думаете, кто? Веня запил и похоронил свою карьеру. Его жена-умница пошла по стопам папы-профессора. Веня пытался склеить собственные кусочки в целое, но делал это слишком откровенно. Равнодушие к родным -- дань, которую ему пришлось платить за приобретенный опыт. Веню просто сдали на лечение. У него не было других препятствий на пути, кроме тех, которые он не смог устранить, если действительно этого хотел. Интересно, как он сейчас?

Я встал и подошел к телефону-автомату, висевшему на стене у подъезда дома.

Паша. Лето 1982 года. Афганистан

Гора черной массой возвышается над спящим палаточным городком. Луна, зацепившись за каменную вершину, замерла в ночном небе. Кажется, что поднявшись на гору, можно прикоснуться рукой к ее серебряному кругу.

В учебном центре, разбитом у подножия горы, существует много способов воспитания настоящих солдат, каждый из них позволяет достичь поставленной цепи. Ночной подъем на гору -- один из таких способов. Только на первый взгляд все выглядит просто и легко. Солдаты стартуют по одному. У каждого есть трассирующий патрон, нужно зажечь его на вершине и спуститься. Все наказания, существующие в лагере, ждут того, кто не "дотронется до Луны". При атаке вершины нельзя кричать, отступать и выжидать. На все про все сорок минут. Сорок минут, чтобы подняться и спуститься, пройдя через засады сержантов на единственной тропе, по которой ты не пойдешь, не должен пойти -- и они это знают.

Тот, кто утверждает, что не имеет чувства страха, обманывает, прежде всего, самого себя. К началу подъема ты уже знаешь о своей трусости. Трусость давно стала твоей раной. Она создает боль -- родную сестру подлости и отчаяния. Ты не можешь избавиться от нее. Она разрывает тебя на куски, которые ты уже не можешь контролировать. Поднимаясь к Луне по гребню горы, ты тащишь с собой в РД, нагруженном камнями, свое сознание, разорванное страхом на части. Ты боишься, поэтому, что бы ты ни делал, страх с тобой. Но от него нужно освободиться.

Цепляясь за острые камни, пугаясь стука собственного сердца, ты крадешься к вершине. Вот она -- засада. Тебя услышали, но пока не видят. Слева встает тень, и ты понимаешь, если метнешься от нее вправо -- тебя там тоже ждут. Вдруг, почти в упор, по тебе бьет, ослепляя вспышками, одна, затем другая холостая очередь. Ужимая внутри себя все, что есть трухлявого и мелкого, собрав в кулак остатки воли, ты вскакиваешь во весь рост. Оглушенный и ослепленный выстрелами, пользуясь моментом, в отчаянии делаешь последний рывок к вершине.

Вершина. Ты торопливо бьешь по патрону каблуком ботинка. Нагибаешься, подбираешь его и вытаскиваешь пулю, расшатывая ее в гильзе. Высыпав порох на камень, вставляешь пулю острием обратно в гильзу и бьешь по ее круглому концу куском другого камня. Этот стук рвет твое сердце на части. Ровно три быстрых удара подряд, и пуля начинает трассировать. Зажатая в гильзе, она раздраженно выбрасывает пламя из своей торчащей вверх задницы. Огненная струя разрывает в клочья темноту. Ты поджигаешь порох на камне и вдруг понимаешь, что все, чего ты так боялся -- это лишь ветер, Луна и ночные тени! Встав во весь рост, ты закрываешь собой Луну. Сгорая в пламени вместе с порохом, твой страх делает тебя великаном, отбрасывающим огромную черную тень навстречу тем, кто спешит помешать тебе. Ты зажег свой трассер! Он прогорит всего несколько секунд, но сам факт, что он горел, уже не умрет никогда.



Кто не был на вершине -- тот ничего не знает об этом, кто был -- тот молчит. И лишь Луна, одна для всех, светит сверху.

Сколько людей не стали счастливыми, сколько их погибло только потому, что они не смогли перебороть страх. Страх, который потом называют обстоятельствами или судьбой. Но мало быть отважным перед лицом опасности и иметь храбрость жить под ее давлением. Надо еще уметь терпеть и ждать. Долго и упорно.

Некоторые терпеливы, потому что боятся. Если ты все время боязлив, то начинаешь бороться против собственной боязни, чтобы сначала хоть раз преодолеть ее пресс. Те, кто позволяют делать с собой все, что угодно, потому что боятся предпринять что-нибудь сами, далеки от настоящего терпения. Трус, когда он в безопасности, угрожает сам себе собственным страхом. Такое терпение -- это плохо замаскированная форма отчаяния.

Жизнь среди палаток и песка кажется спокойной, размеренной и однообразной. Терпение сквозит в движениях каждого солдата и офицера. Такое поведение легко принять за лень, разгильдяйство и безразличие. Но все не так. Это выражение обычной психологии бегуна на длинные дистанции: срок окончания спецкомандировки известен, поэтому спешить некуда -- что нельзя исправить, то следует терпеть. Когда же ты уверен в себе и силен, когда тебе не нужно ничего себе доказывать -- тогда можно быть терпеливым. Это сознательное, планомерное понимание происходящего в противоположность злости -- одновременно самое тяжелое и самое красивое из того, что действительно стоило увезти с собой в память о пережитом.

Мало что меняется в бригаде для взгляда постороннего человека. Только солнце на небе, нещадно палящее сверху, меняет свое положение. Все остальное вокруг: песок и глина, выцветшие палатки -- все остается неизменным, как сама пустыня, которая на сотни километров вокруг. Своим беспощадным постоянством она словно бросает вызов нашему присутствию.

Пустыня Регистан. Естественной границей песка служит сухое русло реки. С юга на север, словно застывшие гигантские волны, тянутся бесконечные гряды барханов. Часть пустыни отнимает каменистое плоскогорье. Низкие горы образуют волнистые хребты, возвышающиеся среди безжизненных равнин. Между ними узкой змейкой вьются глубоко вдавленные в песок колесами вездеходов колеи дорог.

Первые горячие порывы ветра срывают с вершин барханов тучи песка так, как дома метель срывает снег с верхушек сугробов. Ветер тащит по барханам мелкий песок. Песчинки перекатываются, шуршат, пробираются под одежду, липнут к телу, забивая каждую пору, каждую щель в оружии. Поверху, как снежная поземка, идет мелкая, похожая на муку пыль, проникающая всюду, даже между линзами оптики прицелов, биноклей, НСПУ. Любой слабый ветер поднимает ее с земли, кажется, что барханы дымятся. Пыль забивает глаза, нос, скрипит на зубах. Больше всего страдает техника. Намертво приставая к смазанным частям, пыль превращает смазку в абразивную смесь, смертельную для трущихся деталей. Закутываем носы и рты, чтобы хоть как-то защититься от пыли, которая все равно проникает в легкие. Стволы оружия затыкаются тряпками, затворы обматываются разорванными перевязочными пакетами. В такой ситуации становишься нервным, взвинченным. Все прячутся, ищут укрытия. Но укрыться от пыли нельзя даже в чреве БэТэРа. Водитель, привычно вооружившись автоматом и монтировкой, устраивается на песке под двигателями бронетранспортера. Радиаторы -- единственно доступный источник воды для молодых солдат, неэкономно расходующих собственные запасы. Именно терпение становится здесь единственным источником силы. Настойчиво охраняя тишину и равновесие внутри себя, мы уходим в засаду, оставляя бронегруппу в ожидании нашего сигнала.