Страница 4 из 5
Записная книжка Бельчера оказалась большой тетрадью, исписанной размашистым почерком. Дженни разрешила мне взять ее с собой при условии, что через неделю я ее верну.
В тот же вечер я вылетел в Эмпанарис.
Нам пришлось основательно потрудиться, прежде чем удалось разобраться в хаотических записях Бельчера. Вот когда я пожалел о том, что плохо знал этого человека! Что я мог сказать о нем? Ареолог, художник. Человек с богатой фантазией. Но насколько богата эта фантазия, я понял только сейчас, прочитав беглые заметки Бельчера о миражах.
Марк знал Бельчера не лучше меня, даже Валлин не мог сказать о нем ничего, кроме общих фраз…
— Вот в чем наша беда, — сказал Валлин, когда была перевернута последняя страница тетради. — Мы привыкли в каждом явлении видеть максимум две грани. Палка — о двух концах. Медаль — о двух сторонах. С одной стороны — миражи, невозможность которых нам казалась очевидной. С другой — болезнь, мнемофантом. Нужен был Бельчер, чтобы мы поняли, что у медали есть и третья сторона. Мы слишком узколобы, вот что…
Произнеся эту тираду, Джон закурил трубку и надолго погрузился в молчание. А мы с Марком достали большую карту Марса, чтобы обозначить на ней точки, упоминавшиеся в записях Бельчера.
Я не стану приводить здесь эти записи целиком. Главное было найти в них нить, отделить ее от хаоса сведений о взятии проб грунта и составе почвы.
Бельчер впервые столкнулся с миражами во время одного из своих походов в Змеиное море, где он снимал показания самописцев автоматических буровых. В дневнике не было описания самого явления: Бельчер, вероятно, полагался на свои эскизы и картины. Поэтому мы не смогли выяснить, что именно он увидел. Сделав по памяти несколько зарисовок (явление продолжалось, по словам Бельчера, одиннадцать минут), он тщательно исследовал почву, но не нашел ничего примечательного.
Первой его мыслью было: галлюцинации. Вернувшись в Дарнлей, Бельчер явился к Валлину, и доктор убедил ареолога, что тот абсолютно здоров. Валлин оказался не прав, утверждая, что Бельчер скрыл последующие приступы, опасаясь эвакуации на Землю. Просто врач убедил его в том, что последующих приступов не может быть. Выходя от Валлина, Бельчер был уверен, что и первого приступа тоже не было, что все виденное — действительное явление марсианской природы.
В дневнике стояла короткая запись: «То, что я видел, не болезнь. Если же это — явление природы, то оно может повториться».
Бельчер вновь ушел в Змеиное море через два дня, взяв с собой фотоаппарат и кинокамеру. День прошел как обычно: Бельчер ничего не увидел.
Оставалось снять показания самописцев с западной группы буровых, стоявшей километрах в шестидесяти от первого куста. Бельчер отправился туда назавтра и там захватил конечную фазу миража — исчезающие в высоте блики. Но зато Бельчер обнаружил здесь то, чего не находили люди, наблюдавшие мнемофантом впоследствии. Не находили потому, что были загипнотизированы словом «болезнь». Бельчер обнаружил в почве круглый тоннель диаметром около метра, с оплавленными краями. Тоннель шел почти перпендикулярно вглубь планеты, и его очень быстро заносило песком: уже через час от него не осталось и следа. Впрочем, ареолог уже взял пробу оплавленных пород, с нею он возвратился в Дарнлей. Лабораторные анализы показали, что почва радиоактивна.
Еще через два дня Бельчер выехал в восточную часть Змеиного моря. Там, на острове Стронгила, он увидел мираж в третий раз, но увидел не в том месте, где ожидал. Мираж появился далеко на севере, наполовину скрытый линией горизонта, и Бельчер на своем вездеходе едва подоспел к концу явления. Воронка, все та же, с оплавленными краями, была на месте, и Бельчер взял очередную пробу.
«Теперь я не верю ни в болезнь, ни в миражи, — записал он в дневнике. — То, что я видел, невозможно забыть. Эскизов становится все больше, работаю ночами, пишу холст за холстом. Странно: кинопленка почти не фиксирует мираж, одни лишь цветные пятна. Я мог бы сомневаться в своих ощущениях, если бы пленка вообще не показывала ничего. Но ведь что-то есть, и, кроме того, воронка и повышенная радиация! Думаю, что все это связано с искусственным явлением. Прибор?! Если прибор, то чей? Самое неприятное, что я не могу заявить о находке. Что у меня есть? Эскизы и картины („Болезнь“, — сказал Валлин) да горсть радиоактивного песка, какого много вблизи любого космодрома. Если бы удалось увидеть мираж еще…»
Три точки, нанесенные Бельчером на карту, почти не давали информации. Они могли быть и просто случайными, если миражи — явление природы, и звеньями определенной цепи. Три точки могли быть элементами и треугольника, и многоугольника, и ломаной линии, и окружности… Но в какую бы фигуру ни складывались точки, новое появление миража можно было бы наблюдать наверняка не ближе, чем в шестидесяти километрах к востоку от прежнего. Это было все то же Змеиное море, его северо-восточная часть… Бельчеру повезло: турболет ареоразведки не был занят, и ареолог вылетел на нем, получив, таким образом, большое поле обзора.
Тогда он увидел мираж в четвертый раз.
«Теперь я знаю почти все, — записано в дневнике. — Четвертая точка вместе с тремя предыдущими легла на дугу окружности! Центр в заливе Астронавтов! Сделал еще несколько эскизов и закончил одно большое полотно. Думаю, что мне удалось передать цвета, хотя и не ручаюсь, что смог передать смысл. Впрочем, это уже не существенно. Мираж должен появиться в пятый раз через трое суток на Берегу Сциллы. Тогда я смогу сказать всем, тогда будет уверенность.
Досадно, что через три дня Карнавал. Буду занят все время. Ну да ладно. Дженкинс подготовит аппаратуру, возьму с собой обоих ареологов из Дарнлея, если они согласятся променять веселье Карнавала на гонку по пустыне. Надеюсь, не откажутся. Скажу им обо всем в последнюю минуту. Пусть думают сначала, что это карнавальная мистификация. А что же это на самом деле?»
Последние страницы дневника было очень трудно читать. Строчки прыгали, буквы наползали одна на другую. Чувствовалось, что Бельчер писал в спешке, держа тетрадь на весу. Мысль пришла неожиданно, и он отказался от первоначального плана.
«Пойду сам. Если я прав, то следующий, двадцать первый мираж, увидят все. Но подумать только — как просто! Цепочка замыкается: мираж — радиоактивная воронка — прибор (?), изготовленный не на Земле, проектор миражей — космический корабль (?) — пришельцы (???)…»
Вслед за этой записью в дневнике была неровно нарисованная окружность, разделенная на двадцать шесть частей. Четыре точки были помечены красным, около пятой надпись: «Берег Сциллы, 16 сентября».
И дальше — последняя запись:
«Выхожу. Взял фотоаппарат, этюдник. Думаю, что сегодня он не пригодится. Главное — увидеть прибор. Нужно успеть, нужно застать аппарат, когда он всплывет на поверхность планеты!.. Вернусь к концу Карнавала. Неясно — сколько было уже циклов и где? Сколько раз появлялся на поверхности прибор? И еще — кто они? Откуда? Надеюсь, я правильно зарисовал созвездия — _не_наши_ созвездия, и схему планетной системы — _не_Солнечной_ системы. Что это — первый контакт?..»
Мы с Марком нанесли на карту точки, о которых писал Бельчер. Они легли на окружность с центром в заливе Астронавтов. Их было двадцать шесть, на расстоянии пятидесяти восьми километров одна от другой.
Валлин вынул изо рта погасшую трубку.
— Видел бы Зюсмайер, — сказал он. — Вот одиннадцатая точка Бельчера, она всего в шести километрах от термоядерной станции «Харон-4», где мнемофантом наблюдался впервые. Шестнадцатая точка обсерватория «Марс-96». Помню, тогда эвакуировали на Землю директора обсерватории Хохлова. Он, как и все, был уверен, что болен. Девятнадцатая, двадцать вторая, двадцать пятая точки — все точно, как в кибердиагнозе… Но залив Астронавтов — что там?
— Может быть, космический корабль? — сказал Марк. — Точнее, может быть, именно там корабль пришельцев совершил посадку сколько-то миллионов лет назад?.. Послушайте, я буду рассуждать вслух, а вы поправьте, если я ошибусь… Я думаю о том времени, когда люди достигнут звезд. Возможно, человек найдет там активные формы организмов, которые в будущем смогут развиться в разумные существа. Пройдут миллионы лет, и в девственных лесах появится разум… Что мы оставим ему в память о своем посещении? Пирамиды, гранитные веранды, металлические колонны, статуи богов?! Какую информацию о нас, людях, посетивших далекую планету, могут содержать статуи и пирамиды? Такие памятники слишком фундаментальны и потому никуда не годятся. Они, в конце концов, слишком банальны, чтобы их можно было отнести к разряду «нерукотворных», неуничтожимых ни временем, ни варварством примитивных цивилизаций. Что же должны будем мы оставить на далекой планете, и что оставили те, кто миллионы лет назад посетил Солнечную систему?