Самый красивый конь

- Держи, держи, ребята... Боря, возьми губу, не отпускай. Ну-ка, Конус, мальчик ты наш милый, вставай, вставай, дорогой, надо встать... Вставай, голубчик... Жеребца снова подняли. Доктор присел на корточки и дотронулся до ноги над копытом. Конус вздрогнул и застонал.

- Что, доктор, опой? - тревожно спросил Борис Степанович.

- Откуда опой? Откуда ему быть? - заговорил небритый конюх. - Я его вчера два часа выводил. Что ж я, не знаю дела? Я с пяти лет при конюшне. Еще у Пашкова служил.

- Такое может быть и не оттого, что напоили после езды... - задумчиво сказал доктор. - Корм, скажем, тяжеловат, вот сердце все кровь к ногам гонит... - Вон как живот вздут. Но тут еще что-то. Тут еще какая-то инфекция сидит. Ну-ка сделаем для начала вот такой укольчик. - Он раскрыл чемоданчик, вынул блестящий шприц, звякнул ампулой. - Боря, закрути! Борис Степанович своей длинной жилистой рукой скрутил коню губу, и конь мелко задрожал.

- Спокойно! - И резко, как нож, шприц воткнулся в круп. - Ну вот и все, вот и все... Теперь немножко переждем, чуть кровь пустим, чтобы затек с ног снять. А завтра массаж, массаж, если только не будет температуры. Борис Степаныч, ты тут ночевать будешь?

- Да, да, - закивал тот. - Куда ж я. Тут буду, конечно.

- Ежли что ночью, сразу звони, пока не разбудишь.

- Вроде падает температура? - Конюх дотронулся до коня. - А?

- Рано еще... Панама тоже коснулся лошади. Шкура была сухой и горячей. Когда они вышли во двор, уже темнело. Борис Степанович проводил их до проходной.

- Значит, рацион питания надо пересмотреть. Да, Боря, не везет тебе: третий год перед самыми соревнованиями свистопляска какая-то получается. То Агностик у тебя пал, то у Готлиба такая засечка1 страшная, а вот теперь Конус...

- Невезучий я, - ответил Борис Степанович. - Еще сегодня все так удачно. Вы быстро приехали.

- Это вот кого благодари! - Петр Григорьевич положил руку Панаме на голову. - Ты бы знал, как он в институт проник - целый детектив... А какую он нам речь закатил! Такое, брат, в кино не покажут.

- Спасибо, Игорек! - сказал Борис Степанович. - Я тут замотался, совсем про тебя забыл. Извини. А ведь ты небось и уроков не готовил, и есть хочешь, и дома волнуются?

- Борис Степанович, - сказал Панама, - можно, я завтра сюда приду?

Глава седьмая. "ЕСТЬ У НЕГО ЗАЩИТНИК!"

Рядом с пионерской комнатой была маленькая каморка, где хранились барабаны, горны, отрядные флажки и другие полезные вещи, которые назывались звучно и непонятно - "пионерская символика". Машу Уголькову попросили нашить на отрядные флажки номера и буквы, там, где они оторвались. В каморке было уютно. Пахло краской, из застекленного шкафа весело сияли кубки - школьные призы, косяками свисали вымпелы. Маша работала быстро, а мысли текли плавно, как бы сами собой. Она вспоминала вчерашнюю телепередачу и одновременно мечтала о том, как они в воскресенье пойдут с папой в театр.

- ...Пономарев, - вдруг услышала она знакомую фамилию. Маша заглянула в приоткрытую дверь. В пионерской комнате за столом сидели старшая пионервожатая и Васька Мослов.

- А ты заставь его быть активным! - говорила пионервожатая. - Что-то, извини меня, Вася, мне не очень верится, чтобы Пономарев был таким ужасным, как ты говоришь...

- Честное слово! Карикатуры рисует, уроки прогуливает. ..

- А ты проводил с ним индивидуальную работу?

- Какая там работа! Он со мной и разговаривать-то не желает! Я считаю, его поведение надо на совете дружины обсудить.

- Ну, так сразу и обсудить! Нет, Вася, нужно сначала с человеком ну хотя бы поговорить. А еще лучше знаешь что: поручи ему какое-нибудь дело...

- Да завалит он любое дело!

- Вот тогда и поговорим. А друзья у него есть? Может быть, на него через друзей повлиять?

- Он со Столбовым дружит, но этот тоже человек ненадежный... Я считаю так: поручим ему дело, а если он откажется или провалит, тогда обсудим его на совете отряда. И пусть Столбов как человек, который его лучше других знает, это обсуждение и проведет! Если и после этого Пономарев не исправится и не откажется от своих делишек, тогда уж вплоть до исключения...

- Ну ты хватил! - сказала пионервожатая. - Думаю, до этого не дойдет. А ты не боишься, Вася, расколоть класс?

- Это как?

- А так. Часть класса поддержит тебя, а другая - Пономарева, и начнется у вас в классе склока.

- Да кто это будет Пономарева защищать? У него и друзей-то нет. Один Столбов. А Столбов не в счет. Так что этого не будет... Маша слушала, сжав кулаки. "Ай да Васька, совсем он не "осел среди ослов" - он гораздо хуже. Это ведь он Панамке за карикатуру мстит. А карикатуру-то Столбов нарисовал. Мало того, что этот Мослов шуток не понимает, еще и невинного человека погубить хочет?" - думала Уголькова. Она хотела прямо сейчас выйти и рассказать, как было дело, да вовремя спохватилась. Во-первых, скажут, подслушивала, во-вторых, ведь Борис Степанович ясно сказал, что Панама сам себе письмо писать не стал бы, а Мослов все равно не поверил. Он и теперь не поверит! Маша вспомнила понурую фигуру Панамы, его узкие плечи, сутулую спину. И как тот сидит на уроке, подперев голову рукой, мысли где-то далеко-далеко. Его вызовут - он очнется, ничего не слыхал, только глазами своими голубыми хлопает. И Маше стало его вдруг жалко. Ишь, заступиться за Панамку некому! Нет, есть кому! Сразу из школы она побежала к своей подружке Юле Фоминой, на стадион. Юлька, раскрасневшаяся, потная, носилась по льду, выделывая сложные фигуры танца. А музыка визжала и мяукала, звук "плыл", и магнитофонная лента все время рвалась.

- Да что ж это такое! - возмущенно кричала Фомина. - Михаил Александрович, скажите вы им! Ведь так совершенно невозможно работать! Сапожника какого-то посадили в радиорубку. .. Тренер пошел выяснять. А Юлька, возмущенная, подкатила к барьеру.

- Ты чего? - спросила она Уголькову.

- Ой, Юля! - И Маша рассказала все, что слышала.

- Ну вот, все нормально! - К ним подкатил тренер. - Давай с самого начала. Ты уж нас, девочка, извини, нам некогда.

- Я понимаю, - сказала Маша. - Юля! Так что же теперь делать?

- Потом, потом поговорим! - замахала руками Юлька. - Вообще, твоя-то какая забота? Маша посмотрела-посмотрела, как Юлька легко скользит по зеркалу катка, потом тихонько повернулась и побрела домой. "Это потому, что она занята очень, а на самом деле она добрая", - уговаривала себя Уголькова. Но чувствовала, что-то здесь не так. Юлька - вся на катке, а в классе тоже как на тренировке...