Страница 33 из 37
Между тем, время подходило к полуночи.
— Ты можешь расположиться в моей комнате, а я лягу на раскладушке в зале.
Она молчала. Слишком громко молчала.
— Или мы можем лечь в одной комнате и положить между нами кинжал. Хотя бы мой меч.
— Зачем?
— Мы ведь не венчаны… Как жаль, что мы не можем обвенчаться прямо сегодня!
— Ваша церковь не может это сделать?
Я отрицательно покачал головой.
— Там требуется официальная регистрация. А с твоими документами без виз о ней лучше забыть. Но мы можем оформить мусульманский брак! — уже на середине последней фразы я начал понимать, что говорю что-то не то.
Милица сверкнула очами. Ее близкие погибли в Боснийской войне, и она не очень, мягко говоря, жаловала Ислам. Хотя, приняв мое предложение, ей нужно было привыкать к терпимости. Ибо, как бы то ни было, я всегда с уважением относился к национальным, и в том числе религиозным, традициям всех моих корней, коих у меня было великое множество. Но, с другой стороны, я ни за что не позволил встать этому между нами.
— Извини, я не подумал. Ты знаешь мое отношение к религии.
— Тогда каго врага[63] ты сейчас дурью маешься?
Это действительно был хороший вопрос.
Глава 11. Финал
Так уж случилось, что наступили времена, когда брать в руки перо[64] не осталось ни сил, ни, собственно говоря, времени. Последнее же закружилось так быстро, его стало недоставать даже для самого главного. Так что предыдущая глава, написанные с большим перерывом от остальной части стала своего рода апофеозом этой моей неоконченной повести. Быть может не самым лучшим…
Так что, да простит меня достопочтенный читатель, но мне придется, как я это уже однажды проделывал, скомкать последующие события до их краткого описания.
Может быть, если в будущем у меня будет время…[65] Думаю дальше можно не продолжать. Тем более, что просматриваемая сквозь магический кристалл мгла будущего слишком похожа на кровавую.[66]
Итак, что же было потом?
Милица вышла за меня замуж. Открывавшийся временами Радужный мост дал нам возможность без особого труда состряпать для нее липовые документы. Ну, без особого труда, это я загнул. Пришлось находить и реальные паспортные данные реальной девушки (на всякий случай москвички), и чей-нибудь паспорт, используемый в качестве «болванки». В благоприятные часы Астральной магии я внес в этот паспорт все нужные изменения, и, таким образом, Милица полностью легализовалась.
Между тем, ситуация все более оттачивалась в наших сознаниях. Выяснилось, что каждый из нас — героев этой запутаннейшей истории является носителем трех цветов — явного, запасного и скрытого, а каждый из цветов есть хтоническая[67] сущность таких понятий, как Смерть (Убийство), Сила, Лечение (Врачевание), Любовь и пр.[68] Я оказался коричневым-черным-серым (Сила-Смерть-Незаметность). Друзья, читавшие Роджера Желязного, говорили, что это напоминало его систему. Мне было проще, я не читал…[69]
И еще, все мы изменились. Причем, что интересно, не все менялись в одном направлении. Если одни из нас, как, например, я и Милица, все больше и больше походили на героев Валеджевских картин, то, Вася, например, еще больше похудел, его глаза запали, и вообще, в нем проявилось что-то демоническое. Вообще, Вася и Юра постепенно стали отходить от нас, но зато сошлись друг с другом. Я бы сказал это была странная пара. Только не подумайте плохого. Но тем не менее.
Это был день, когда Радужный мост вновь дал нам возможность встретиться на перекрестке миров, который мы на этот раз организовали у Аленке по той простой причине, что ее родители уехали на свадьбу родственников, которая должна была состояться на исторической родине ее отца, коей являлось одно из высокогорных сел.
Собрать решили всех наших, даже тех, которые не всем были по душе. Не все, правда, откликнулись на приглашение. Юра, например, его проигнорировал. Зато Фенфир воспринял его с воодушевлением.
— Комикс хотите? — захлебываясь от смеха, рассказывал об этом Зверь. Фенфир так хотел посмотреть на то, что значит «хата гуляет», что скоро будет здесь. Кажется, этот придурок решил, что у дома вырастут ноги.
Но подавляющее большинство приглашенных было, конечно же из нашего города. И когда, основные приготовления были завершены, мы решили встречать их возле Аленкиного гаража, где можно было и покурить. Причем не только ребятам, но и девчатам. Дело в том, что среди некоторой части молодежи[70] нашего города бытует мнение, что если девушка курит, то она…, ну эта самая. А значит, к ней просто грех не прицепиться, если она одна, или если силы цепляющихся превосходят силы сопровождающих. Да и вообще. Разговоры там всякие. В общем, женщинам курить можно, но тайно, среди своих. А возле Аленкиного гаража как раз имел место быть такой закуток. Вот там мы сидели, курили, рассказывали анекдоты, и ожидали гостей.
Так Вася в своем духе принялся рассказывать длинный-длинный анекдот.
Идет ежик по полю, а на встречу ему три богатыря.
— Здравствуй, Илья Муромец! — говорит ежик.
— Здравствуй, ежик! — отвечает Илья Муромец.
— Здравствуй, Добрыня Никитич!
— Здравствуй, ежик!
— Здравствуй, Алеша Попович!
— Здравствуй, ежик!
— Здравствуй, конь Ильи Муромца!
— Здравствуй, ежик!
— Здравствуй, конь Добрыни Никитича!
— Здравствуй, ежик!
— Здравствуй, конь Алеши Поповича!
— Здравствуй, ежик!
— Как дела, Илья Муромец?
— Да так, все в порядке. А у тебя, ежик?
— Тоже хорошо. Как дела, Добрыня Никитич?
— Не плохо, ежик. Ты-то как?
— Тоже ничего. Как дела, Алеша Попович?
— Тихо-тихо. А у тебя, ежик?
— Тоже ничего. Как дела конь Ильи Муромца?
— Да так, нормально. Ты-то как?
— Тоже ничего. Как дела конь Добрыни Никитича?
— Хорошо. А у тебя?
— Тоже хорошо. Как дела конь Алеши Поповича?
— Нормально. Ты как?
— Тоже ничего. До свидания, Илья Муромец!
— До свидания, ежик!
— До свидания, Добрыня Никитич!
— До свидания, ежик!
— До свидания, Алеша Попович!
— До свидания, ежик!
— До свидания, конь Ильи Муромца!
— До свидания, ежик!
— До свидания, конь Добрыни Никитича!
— До свидания, ежик!
— До свидания, конь Алеши Поповича!
— До свидания, ежик!
Идет ежик дальше, а навстречу ему… В общем, кого он только не встречал! И трех мушкетеров, и семь самураев, и двадцать шесть Бакинских комиссаров, и Али-Бабу и сорок разбойников. Остановлюсь сразу на трехстах спартанцах.
— Здравствуй, царь Леонид! — говорит ежик.
— А, это ты, ежик. Канай быстро отсюда!
В этот момент на горизонте показался Кеша.
— А вот и наш ежик, — тихо воскликнул Зверь.
— Да, вижу, все сидячие места, как всегда, заняты.
— А ты возьми Аленкино ведро. Оно как раз для тебя.
— Ни в коем случае, — запротестовала Аленка, — Он его раздавит.
Но ее возглас потонул в тормознутом вопросе Кеши:
— А почему это для меня?
— Как почему? — разъяснил, пожалуй, лишь ему одному Вася, — Оно ведь так и называется — ведро для мусора.
Сказав это, Вася поспешил отбежать на безопасное расстояние. Кеша не любил, когда его называли мусором. Нет, не просто не любил, что, в общем-то, логично, он очень это не любил. А, как известно, чем обостреннее человек на что-то реагирует, тем интереснее ему это устраивать.
63
Какого черта (србск.).
64
Я имею в виду старорежимное, а отнюдь не блатное значение этого слова.
65
Знакомая песня, не правда ли?
66
Даже больше, чем человек на известной видеокассете на Генерального прокурора… Для читателей Будущего можно опустить эту сноску, ибо не думаю, что известная всем в 1999 году история будет ему знакома.
67
Извиняюсь за неприличные выражения.
68
Если что, сокращение употреблено умышленно.
69
В этой связи интересен один из моих разговоров с Котом.
— Мы ведь все грохальщики, — спрашивал я его. — В чем же разница?
— Ты прав, все мы несем черный цвет Смерти, но не все — в чистом виде. Когда убиваешь ты, ты потом долго переживаешь. Ты можешь на какое-то время это заглушить, но не надолго. Это все равно догонит тебя. Единственное, что ты можешь найти как оправдание, это справедливость. Ты всегда убиваешь за справедливость. Или, по крайней мере, уверяешь себя в этом. Фенфир совсем другое дело. Он есть Смерть в чистом виде. Он рожден убивать, и убивает, не испытывая мук.
— Ну, насчет того, что рожден, ты загнул.
— Ты прав, немного загнул, но самую малость. С того времени, как Боги седой старины вложили в его руки черный меч, он не устает убивать. Хотя он и не лишен хитрости. Помнишь Вольдемара? В конце концов, он тоже живой. Но смерть не ложится на его совесть. Как, впрочем, и на мою. Но я связан другими ограничениями. Это можно назвать внешней совестью. Белый цвет лидера очень марок. На нем видно любое пятно. И в первую очередь — кровь.
— Кровь не видна на красном, — полувопросил, полупроконстатировал я.
— Да. Красный цвет бросается в глаза, но на нем не видно крови. Хеймдалл, наш собирающий, тоже убивает не мучаясь. Кстати, твой «земной» друг Кеша тоже несет Красный цвет. И, опять-таки, кстати, хотя он и не был богом тогда — сейчас он почти равен нам.
— А почему черный рыцарь является по совместительству Белым Волком? вдруг вспомнилось мне.
— Черное и Белое — две крайности, которые, как известно, сходятся. Ты помнишь цвет Солнца за гранью?
— Да, этот черный цвет Солнца, его трудно забыть. А вот интересно, что доминирующем во мне оказался коричневый…
— Коричневый цвет — цвет силы.
— Да, и чего-чего, а ее мне всегда не хватало. Я имею виду последнее воплощение.
— И не удивительно — она была в мече. А то, что осталось, ты проиграл пожирателям прошлый раз. Ты ведь должен помнить, что богатырем ты был только, когда магия Астрала могла пробить хотя бы маленький лучик в бренный подлунный мир. А вот жажда справедливости — оборотная сторона настоящей силы в тебе оставалась всегда. Так что это не всегда легко рассмотреть, кто есть кто. Вот, например, голубой, цвет знания — это Юра; серый, цвет тени это Вася, а вот зеленый, цвет любви — это Од.
— Как это все-таки странно. Бог любви и Воплощение уродства Кощей Бессмертный.
— А если вдуматься, то это не так уж странно. Это тоже две крайности.
70
Используя местные идиомы, рогатой части.