Страница 3 из 5
Ой, я так красиво родила Аньку, мне так это понравилось. Во-первых, воды у меня отошли - я ходила по многу километров, и где-то на каком-то километре в лесу у меня отошли воды. Вообще-то плохо понимала - ну, что же, мне сейчас уже собираться в больницу? Подождала до вечера. Мороз был страшный - сорок градусов. Все-таки решила пойти. Врач посмотрела: "Будешь два дня рожать". Звоню домой: "Мама, принеси мне шоколад. Буду долго лежать". Перед утренним обходом забежала медсестра: "Слушай, у тебя уже головка торчит. Надо в кресло". Идти неудобно... Как будто мне там засунули мячик... "Скорее. Скорее! - кричит медсестра. - Позовите врача". У меня живот вот такой, все загораживал, тут смотрю - он вот... падает и там, значит, заорало... Забулькало чего-то, закрякало... Мне говорят: "Вот-вот. Сейчас-сейчас. И показывают: "Девочка у тебя." Взвесили - четыре килограмма. "Слушайте, ни одного разрыва. Пожалела маму." Ой, когда ее назавтра принесли... Глаза - одни зрачки, черные, плавают и больше ничего не вижу...
У меня началась новая, совсем другая жизнь. Мне понравилось, как я стала выглядеть. В общем-то... Вот я стала красивее сразу... Анька тут же заняла свое место, я очень любила ее, но вот как-то она не была у меня абсолютно связана с мужчинами. Кто-то ее сделал... Зачал... Да, нет! С неба... И она росла такая же самостоятельная. Научилась говорить, у нее спрашивают:
- Анечка, у тебя папы нет?
- У меня вместо папы бабуля.
- А собаки у тебя нет?
- У меня вместо собаки хомячок.
Мы с ней вдвоем вот такие... Я всю жизнь боялась, чтобы я была не я. Даже, когда лечили зуб, просила: "Не делайте укол. Не обезболивайте." Мои чувства - это мои чувства, хорошие, больные, не отключайте меня от меня. Мы с Анькой нравились друг другу. И вот такие мы встретили его... Глеба...
Если бы он не был он, я бы никогда еще раз не вышла замуж. У меня все было: ребенок, работа, свобода. Вдруг он... нелепый, почти слепой, с одышкой... Впустить в свой мир человека с таким тяжелым грузом прошлого двенадцать лет сталинских лагерей, забрали мальчишкой, шестнадцать лет... С грузом того знания... разницы... Это же, собственно, не свобода, я бы сказала. Что это? Зачем? Признаться, что я только жалела? Нет. Это тоже была любовь. Это была именно любовь. (Говорит больше для себя, чем для меня). Уже семь лет без него... И мне даже жалко, что он меня такую, как я сейчас, не знал. Теперь я больше понимаю его, я до него доросла, уже без него. Вот... То, что я рассказываю... я опять боюсь... я боюсь, что я буду не я... Иногда страшно... Как в море... В море я любила заплывать далеко-далеко, пока однажды не испугалась - я одна, там глубина, и я не знаю, что там...
(Пьем чай. Говорим о другом. Также неожиданно, как и кончились, воспоминания, продолжаются.)
Ой, эти пляжные романы... Не надолго. Коротенько. Такая маленькая модель жизни. Можно красиво начать, и можно красиво уйти, то, что у нас не получается в жизни, то, чего бы мы хотели. Поэтому мы так любим куда-то поехать. Вот... У меня две косички, платье в синий горошек, купленное за день до отъезда в "Детском мире". Море... Заплываю далеко далеко, больше всего на свете я люблю плавать. С утра делаю зарядку под белой акацией... Идет мужчина, мужчина и все, очень обычной внешности, немолодой, увидел меня, почему-то обрадовался. Стоит и смотрит.
- Хотите, я вечером вам стихи почитаю?
- Может быть, а сейчас я уплыву далеко-далеко.
- А я буду вас ждать.
Стихи читал плохо, все время поправлял очки. Но был трогателен... Я поняла... Я поняла, что он чувствует... Вот эти движения, эти очки, вот эта взволнованность. Но совершенно не помню, что он читал, и почему это должно быть таким значительным. Чувства - это какие-то отдельные существа страдание, любовь, нежность... Они живут сами по себе, мы их чувствуем, но не видим. Ты вдруг становишься частью чужой жизни, еще ничего об этом не подозревая. Все происходит с тобой и без тебя... Одновременно... "Я так тебя, ждал" - встречает он меня на следующее утро. И говорит это таким голосом, что я почему-то в этот момент ему верю, хотя совсем не была готова. Даже наоборот. Но что-то меняется вокруг, не уловлю что, каким образом. Мне стало спокойно за то, что со мной будет, это еще не любовь, а просто я услышала... Вот такое ощущение... Что вдруг получила чего-то много-много. Человек услышал человека. Достучался. Уплываю далеко-далеко... Возвращаюсь. Ждет. Опять говорит: "У нас с тобой все будет хорошо". И почему-то я опять в это верю... Вот... Каждый день он встречал меня у моря... Пьем шампанское: "Это красное шампанское, но по цене нормального шампанского". Фраза мне нравится. (Смеется). Жарит яичницу: "У меня с этими яичницами интересное дело. Я их покупаю десятками, жарю парами, и всегда остается одно яйцо". Какие-то такие милые вещи...
Все смотрят на нас и спрашивают: "Это твой дедушка? Это твой папа?". Я вот в таком коротком платье... Мне двадцать восемь лет... Это потом он стал красивый. Со мной. Почему я? Я была в отчаянии все время. Служить. Другого пути нет. Или лучше не начинать. Русская женщина готова страдать - а что же ей еще делать? Мы привыкли к нашим мужчинам, нескладным, несчастным, такой был у моей бабушки, у моей мамы. Мы другого не ждем, нам это передается. А фантазерки мы жуткие...
- Я тебя вспоминал.
- А как ты меня вспоминал?
- Мне хотелось, чтобы мы с тобою куда-то шли.
Далеко-далеко.
Взявшись за руки. И ничего мне не нужно, а чтобы я чувствовал - ты рядом. Вот нежность такая у меня к тебе - просто смотреть и идти рядом.
Мы провели с ним счастливые часы, абсолютно детские. Хорошие люди всегда дети. Инфантильные. Беспомощные. Их надо защищать.
- Может, уедем с тобой на какой-нибудь остров, там будем лежать на
песке...
Это мое... А как вообще должно быть, я не знаю. С этим так, с другим иначе. Ну, как должно быть? Кто это измерит? И где эти весы... Этот... Вся русская культура построена на том, что несчастье - лучшие университеты, мы в этом выросли. А хочется счастья... Ночью просыпаюсь: что я делаю? Вот... Мне было не по себе, и я от этого напряжения... "У тебя все время напряженный затылок," - замечал он. А как вытянуть, выбросить это из сознания... Что я делаю? Куда я падаю? Там пропасть...
Он напугал меня сразу... Вот хлебница... Как только он видел ... хлеб, он начинал его методично съедать. Любое количество. Хлеб нельзя оставлять. Это пайка. Вот ест и ест, сколько есть хлеба, столько и съест. Я не сразу поняла...
Его пытали зажженным светом... Мальчишка же, Господи... Шестнадцать лет... Целыми сутками не давали спать. Через десятки лет он не мог выносить яркого света, даже яркого летнего солнца. То, что я любила, вот эту утреннюю яркость в воздухе, когда облака еще выше, плывут высоко-высоко над тобой. А у него могла подняться температура... От света...
В школе его били и писали на спине мелом: "Сын врага народа". Директор школы командовала... Детские страхи не пропадают, они сидят в человеке до его смерти. Выныривают в тяжелые минуты... Торчат... И я это в нем слышала...
Куда я? Русские женщины любят найти вот этих несчастных. Моя бабушка любила одного, родители выдали замуж за другого. Как тот ей не нравился, как не хотела. Боже! И решила, когда в церкви батюшка с вопрошением обратится к ней: идешь ли по своей воле? - она откажется. А батюшка напился, и вместо того, чтобы спросить, как положено, сказал: "Ты его не обижай, он ноги на войне отморозил." Вот уже, конечно, надо выходить замуж. Так бабушка на всю жизнь получила нашего дедушку, которого никогда не любила. Вот это замечательная заставка ко всей нашей жизни. "Ты его не обижай, он ноги на войне отморозил." У моей мамы муж тоже был на войне, вернулся разрушенный. Жить с таким человеком, с тем, что он принес в себе, - большая работа, она легла на женские плечи. Никто! Никто не написал, нигде я не читала, как трудно жить с победителями. У Глеба в дневниках есть точная фраза: в лагере он понял - в России сидел каждый второй: за арестованного отца, за подобранный на колхозном поле колосок, за опоздание на работу (десять минут), за недоносительство, за анекдот, за аборт... Наши мужчины мученики, они все с травмой - или после войны, или после лагеря. Для многих война кончалась лагерем, эшелоны с фронта шли прямиком в Сибирь. Сразу после победы. Эшелоны с победителями. Обычное наше состояние - с кем-то воевать. Женщина врачует, врачует... Держит мужчину немножко за героя, немножко за ребенка. Спасает. До сегодняшнего дня... Советская империя пала... Теперь у нас - жертвы развала... Оглянитесь, сколько вокруг оказавшихся на обочине, на ходу сброшенных с паровоза - армия сокращается, заводы стоят... Инженеры и врачи на рынках колготками торгуют... Бананами... Я люблю Достоевского, но он - это же зона. Военная тема в России вечная, у нас никак не получается сказать послесловие... Вот... (Останавливается). Давайте передохнем... Еще чая согрею. И тогда дальше... Я должна пройти этот путь от начала до конца. Со своей чашечкой опыта...