Страница 59 из 124
У мельника - машинным маслом смазывать разные шестерни, следить, чтобы, упаси бог, зубчатая передача где-нибудь не заела, а главное смотреть за мешками: возвращать пустые мешки хозяевам.
Прошло несколько дней. И Полубояров и Харитина привыкли к помощнику. Стали они наставлять его уму-разуму.
- Ты, дурья голова, - говорила Харитина, - не забывай дырки в мешках прокалывать. Зазевался мужик, а ты и проткни. Пусть зерно сыплется, с-ы-ы-плется, - растягивала Харитина. - Индюшки его враз подберут.
- Ты, парень, того, - наставлял Полубояров. - Мешки возвращай с умом. Считай так: раз, два, четыре. Понял? Она, мешку цена, хоть и грош, а всё же в хозяйстве вещь не лишняя. Да бери не всякий, бери с выбором, чтобы получше. Понял?
И чем больше крутился Лёшка в помощниках, тем больше ему находилось всяких занятий. Чуть задержится мальчик у Харитины, Полубояров уже кричит:
- Лёшка! Лёшка!
Едва пристроится к мельничным делам, с пригорка вопит Харитина:
- Лёшка! Лёшка!
Так и крутится мальчик целый день между Полубояровым и Харитиной, между мельницей и индюшатником, хоть разорвись на две части!
ПО ВОПРОСУ ЗЕМЛИ
Через несколько дней барыня вызвала Лёшку, стала расспрашивать о Петрограде.
Мальчик и Олимпиаде Мелакиевне принялся рассказывать про то, как разъезжали грузовики, про Арсенал и как арестовывали жандармов.
- Ох, ох, - вздыхала Ширяева. - И чего только люди хотят? Царя ни за что ни про что... Ну, а как мужики, про что мужики на селе говорят?
Лёшка замялся:
- Про всякое.
- Ну, а про что такое всякое? Про землю небось говорят?
- Говорят.
- Злодеи, - ругнулась Ширяева. - Разбойники.
Барыню на селе не любили. И за землю брала втридорога - сдавала в аренду за копну из трёх снятых. И к барскому лугу не подпускала. А с лесом! Да пропади ты пропадом, этот лес: дерево не руби, валежник не выноси, грибы, ягоды не собирай.
- Моё! - чуть что кричала Ширяева. - Что хочу, то и делаю!
О разделе помещичьей земли в Голодай-селе заговорили сразу же после Февральской революции. Шумели много. Дыбов предлагал идти и немедля землю брать силой. Прасковья Лапина, так та за то, чтобы и вовсе прогнать Ширяеву. Дед Качкин заговорил о возможном выкупе. Однако многие колебались. А тут из уезда прибыл представитель. Собрали мужиков к собакинскому дому, и приехавший выступил с речью. Говорил долго: и о русском мужике - вековом кормильце, и о славном народе-богатыре, и о власти народной.
Развесили мужики уши, стоя слушают. Хорошие, сладкие речи. Кончил представитель выступать, а о земле ни слова.
- А как же по вопросу земли? - сунулся дед Качкин.
- С землёй? - Представитель задумался. И снова принялся говорить, опять долго и очень красиво. Произносил слова диковинные и непонятные. Запутал мужиков вконец, и те поняли только одно: землю самим не трогать ждать Учредительного собрания.
Что такое Учредительное собрание, когда соберётся и зачем его ждать, приехавший не объяснил.
Расходились мужики возбуждённые.
- Чего ждать? - выкрикивал Дыбов. - Брать землю - и крышка!
- Гнать Ширяеву взашей!
- Громить мельницу!
Пошуметь мужики пошумели, однако на этот раз разошлись по домам.
ЛЕЧЕНИЕ
Помещицу Олимпиаду Мелакиевну одолевали разные недуги: то голова, то печень болит, то неожиданно в барском боку заколет. А самое страшное: мучилась Ширяева по ночам - страдала бессонницей.
И барыня вспомнила Лёшку. Вызвала.
- Так ты, говоришь, у аптекаря служил?
- Служил.
- Толк в порошках понимаешь?
- Понимаю.
- Поедешь в город, - сказала Ширяева, - за лекарствами.
Дед Сашка забегал, засуетился. "Во как. Повезло, - радовался. Приметила, значит, внука". Запряг старик лошадей. Настелил побольше соломы. Тронулись. В дороге дед Сашка заговорил о болезнях.
- Оно, конечно, - рассуждал старик, - хворь - вещь поганая. Человек ли, зверь ли, птица - каждый от неё, проклятой, мучается. Только мнение моё такое - барыня наша прикидывается.
- Как - прикидывается? - не понял Лёшка.
- Очень тебе даже просто, - ответил старик. - Ничего у неё не болит. Это так, для фасону. Ширяевы - они все такие. И барыня прошлая тоже всё головой мучилась. А дожила до девяноста годов. Живучие, гады...
Наслушавшись дедовых речей, Лёшка устроил такое: вернувшись домой, смешал порошки - те, что от головы, с толчёным перцем, те, что для сна, с сушёной горчицей. Понёс барыне.
- Так какие от головы? - спросила Ширяева.
- Вот эти.
- А от бессонницы?
- Эти.
- Хорошо. Вот от головы мы и попробуем.
Налила Олимпиада Мелакиевна в стакан воды, развернула порошок, поднесла ко рту, высыпала на язык. И вдруг барыню словно громом ударило: перекосилась, закашлялась и выплюнула всё.
Перевела Ширяева дух.
- Ты что за гадость привёз? - набросилась, негодуя, на Лёшку.
- Так, так полагается. Так в Питере... Графиня Потоцкая их принимает. Это самые что ни на есть лучшие порошки, - уверяет Лёшка. Уверяет, а сам искоса поглядывает на помещицу: боится - не схватила бы лежащую на столе скалку.
Однако всё обошлось. Барыня успокоилась.
- Графиня, говоришь?
- Так точно, барыня, - заторопился Лёшка. - И графиня Потоцкая, и князь Гагарин, и генерал Зубов - все принимают.
- А как же их принимать? - уже совсем миролюбиво спросила Ширяева. Уж больно они злые. Чистый перец.
- А оно водичкой, водичкой запить, - стал объяснять Лёшка. - И сразу. И зажмурив глаза. И на язык поглубже. Оно и незаметно.
Барыня послушалась, приняла порошок. Каждый день стала Олимпиада Мелакиевна принимать изготовленные Лёшкой лекарства. Обжигает горчица рот, дерёт горло перец. Кривится барыня, но принимает. И что самое странное помогли порошки! И те, что от головы, и те, что для сна. На пользу пошли лекарства.
А как-то в гостях у Ширяевой был сосед помещик Греховодов. Разболелась у Греховодова голова. Олимпиада Мелакиевна ему и говорит:
- Одну минуточку. У меня чудесное есть лекарство.
Насыпал Греховодов порошок на язык и сразу же выплюнул. Набежали у бедного слёзы.
- Что же это вы, Олимпиада Мелакиевна? - обиделся гость. - Это же перец.
А Ширяева смеётся.
- Чудесные, - говорит, - порошки. Их в Питере все принимают: и графиня Потоцкая, и князь Гагарин, и генерал Зубов.