Страница 23 из 26
- Наша вашим не уступит!
И тут же, но уже с другой стороны, с левого уха, те же слова, но ещё зычней:
- Наша вашим не уступит!
Две ватаги обтекли Разина, чуть не сбив атамана с ног.
- Ну и лешие! - ругнулся Разин. Затем улыбнулся. Темнота укрывала бегущих. Но удальцов он признал.
Было это ещё в Царицыне. Во время ремонта царицынских стен.
- Не ленись! Поспешай! - неслись команды разинских сотников.
Степан Тимофеевич ходил, наблюдал за работой. Вдруг рядом с Разиным, прямо у правого уха, гаркнуло:
- Наша вашим не уступит!
И в тот же момент, но уже с левого уха, словно эхо, в ответ:
- Наша вашим не уступит!
А потом и справа и слева:
- Берегись, атаман!
Разин мотнул головой налево, направо. Видит, бегут две ватажки. В каждой человек по двадцать. Тащат огромные брёвна. Состязаются, кто первым с брёвнами к стене добежит. Несутся, и каждый кричит:
- Наша вашим не уступит!
- Сама пойдёт, сама пойдёт...
- Наша вашим не уступит!
- Сама пойдёт, сама пойдёт...
Залюбовался Степан Тимофеевич. Парни статные. Красивые, один к одному. Богатыри русские.
Вторая встреча произошла у них под Самарой: переправлялись разинцы с одного берега Волги на другой. На той стороне горели костры, варились для разинцев щи и каша.
Плыл Разин в челне, вдруг слышит с правого борта:
- Наша вашим не уступит!
Только повернул Степан Тимофеевич голову направо, как тут же ударило слева:
- Наша вашим не уступит!
Состязаясь между собой, разинский чёлн обходили две лодки. Признал Степан Тимофеевич молодцов. И те опознали:
- Привет атаману!
И снова своё:
- Наша вашим не уступит! - Лишь вёсла крылом взлетели.
Посмотрел на парней Степан Тимофеевич, не сдержался и сам.
- А ну, не отстать! - бросил своим гребцам.
Рванули гребцы что есть силы. Присоединился атаманский чёлн к гонке.
Пришли к берегу все разом. Лица у всех возбуждённые. Азартом глаза горят.
- Молодцы! - бросил парням Степан Тимофеевич. А сам подумал: "Ради чего же гнались? Прыть-то, поди, из-за каши. Тьфу!"
И вот встреча теперь в Симбирске. Слева и справа от Разина море людей. Мелькают армяки и рубахи, свитки и казацкие шапки, сабли, пищали, вилы, пики, рогатины и топоры. Тысяча жмётся к тысяче, сотня бежит за сотней. И всё это колышется, всё это движется, несокрушимо несётся туда к самой вершине Симбирской горы. И где-то уже оттуда, издалека, прорывают предрассветную темноту знакомые голоса:
- Наша вашим не уступит!
- Наша вашим не уступит!
Вместе со всеми парни идут на штурм.
- Удалой народ, удалой! Эка лихости сколько! - восторгается Разин. Им что каша, что труд, что бой - лишь бы не быть в последних. Вот ведь натура русская!
РОЗГИ
При взятии Симбирска попал к разинцам огромный обоз. Были в нём и хлеб, и соль, и ядра для пушек, и порох. Была и всякая обозная рухлядь: подковы, уздечки, колёсные спицы, дёготь, верёвки, гвозди. Были и... розги. Целых три воза. Ведал обозным хозяйством дворянин Ягужинский. Он и придумал розги.
- Для злодея везу, для злодея, - говорил Ягужинский. - Как побьём воровской народ, так и устроим великую сечу. Насмерть их, розгами. Для того и везу.
Отличался Ягужинский лютостью редкой. Вёз он не только розги. Были на обозных телегах и кнуты, и плети, и колоды с цепями, был и палаческий инструмент: топоры, пруты из железа, петли для виселиц, пыточные щипцы для раздирания тела. Находился при обозе и свой палач.
- Я человек запасливый, - говорил Ягужинский. И похихикивал: - Каждый третий пойдёт на виселицу, каждый пятый сядет на кол. Ну, а розги, эти, конечно, всякому.
Однако получилось всё вовсе не так, как мечталось о том Ягужинскому. Приехали розги с обозом в Симбирск. Тут и достались восставшим. Достались не только розги, но и сам Ягужинский.
- Розги? - переспросил Разин, когда донесли ему об обозном хозяйстве.
- Розги, батюшка атаман. Целых три воза. А есть ещё и кнуты, и плети, и палаческий, и пыточный инструмент.
- Ах ты! - вскипел Степан Тимофеевич. - Целых три воза. И плети, и розги! Кто лютость сию придумал?
- Дворянин Ягужинский, - сообщили Разину. - Дозволь, батюшка, его самого его же гостинцем попотчевать.
Усмехнулся Разин:
- Ну, раз так... Раз он до этих вещей охочий, раз он розог, плетей любитель - быть по тому, всыпать ему для пробы.
Схватили разинцы Ягужинского, содрали в момент штаны и рубаху, разложили пластом на лавке. Разобрали с возов плети и розги, построились в длиннющий, длиннющий ряд. Без малого на целую версту растянулись.
Вечером Разину доложили:
- Кончился Ягужинский. Засекли, атаман. Не дышит.
- Как - не дышит?! - осерчал Разин.
- Не выдюжил, батюшка.
- Эх, меры людишки не знают, - вздохнул Степан Тимофеевич. - Лютость пошла на лютость.
Обиделись разинцы:
- Не мы начинали!
- А нас бы помиловал?
- Да он же сам виноват. При его-то дворянской хлипкости и сотни розог, поди, хватило. Зачем же три воза брал?
ДВА КАЗАКА
Сдружились они в походах. Два казака, два разинца. Запорожский казак и казак донской. Иван Сорока и Фрол Телегин.
Вместе бились, вместе сражались. Под одной кошмой ночевали. В персидские земли ходили вместе. Астрахань штурмом брали. Голодая, делили краюху. Каплю воды на двоих делили. Вместе кубки хмельные пили.
На привалах вспоминали своих девчат. Сорока - свою Марийку, Телегин свою Дуняшу. Вспоминали родные земли. Сорока - своё Запорожье, бурный широкий Днепр. Телегин - равнины вокруг Черкасска, тихий и плавный Дон.
Жили два казака, словно родные братья. И радость и горе у них пополам. Всё тут на равные доли. И смерть им выпала - одна на двоих.
Не взяли разинцы при первом штурме Симбирский кремль. Люто сражались стрельцы и дворяне. Знали: не будет им от восставших пощады. Били картечью. Ядра горохом из пушек сыпали. Лили сверху, со стен, смолу.
Отвёл Разин бойцов на отдых.
При новой атаке Разин дал команду кремль запалить. Натаскали ночью разинцы хворосту, дров. Прикатили телеги с сеном. Обложили в нескольких местах кремлёвские стены.
- По-о-шёл! - скомандовал Разин.
Взметнулось по стенам пламя. Лизнуло ночное небо. Рассыпалось на сотни и тысячи искр.