Страница 47 из 49
Некоторые мотивы, встречающиеся у Метьюрина, могли попадать в произведения Лермонтова через посредствующие литературные звенья, а не прямо из "Мельмота". Таков, например, мотив "оживающего портрета", возникший у Лермонтова, может быть, через посредство гоголевской повести {Дюшен Э. Поэзия Лермонтова в ее отношении к русской и западноевропейской литературам. Казань, 1914, с. 25-26. Этот портрет перенесен Лермонтовым в его незаконченную повесть "Штосе. (У графа В.)". Ср.: Семенов Л. П. Лермонтов и Л. Толстой. М., 1914, с. 384-388; Нейман Б. В. Фантастическая повесть Лермонтова. - Научные доклады высшей школы. Филологические науки, 1967, Э 2, с. 19-24.} и в то же время широко распространенный в романтической западноевропейской беллетристике вообще. Столь же распространенной подробностью портрета были у романтиков обладавшие адским, нестерпимым, неестественным блеском глаза: поэтому трудно было бы считать, что, рассказывая о глазах портрета, висевшего в комнате Печорина ("глаза, устремленные вперед, блистали тем страшным блеском, которым иногда блещут глаза сквозь прорези маски"), Лермонтов вспоминает "нестерпимый" блеск взоров Мельмота {Семенов Л. П. Лермонтов и Л. Толстой, с. 394.}.
Слова Печорина в "Герое нашего времени" о женщине и цветке напомнили исследователям творчества Лермонтова сходные слова, обращенные Мельмотом к Иммали в главе XX: "Мне поручено попирать ногами и мять все цветы, расцветающие как на земле, так и в человеческой душе, гиацинты, сердца и всевозможные подобные им безделки, все, что попадается на моем пути" (ср. далее - авторское пояснение о Мельмоте: "Красота была для него цветком, на который он смотрел с презрением и прикасался к нему для того лишь, чтобы сгубить"). Сходные ситуации представляли и "Демон" {Аналогии между "Демоном" и "Мельмотом Скитальцем" (в особенности в любовной истории Мельмота и Иммали-Исидоры) отмечены многими исследователями, например в книге Л. П. Семенова "Лермонтов и Л. Толстой" (с. 396). Существует также особая статья: "Мельмот Скиталец и Демон", помещенная в сборнике очерков и рассказов А. Н. Емельянова-Коханского "Клеопатра. Великая тень" и т. д. (М., 1897, с. 115-147). Автор этой статьи, второстепенный поэт конца XIX в., претендовавший на близость к русским символистам, но единодушно ими отвергнутый за претенциозность и безвкусие (см. беспощадную характеристику его в письмах В. Я. Брюсова конца 90-х годов в кн.: Письма В. Я. Брюсова к П. П. Перцову. М., 1927, с. 21, 24, 29-30), назвал свой очерк о "Демоне" и "Мельмоте Скитальце" "сатирическим, декадентско-философственным и психологическим этюдом" (!); в настоящее время этот "этюд" представляет линь исторический курьез, впрочем, наглядно демонстрирующий, какое впечатление произвел на читателей русский перевод "Мельмота Скитальца" 1894 г.; самый роман Метьюрина назван Емельяновым-Коханским "одним из величайших произведений английской литературы" (с. 130).} и "Герой нашего времени"; в последнем произведении мы читаем о Печорине: "А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она, как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге, авось, кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути" {См.: Мануйлов В. А. Роман М. Ю. Лермонтова "Герой нашего времени". Комментарий. М.-Л., 1966, с. 213-214.}.
Увлеченным читателем "Мельмота Скитальца" был также Ф. М. Достоевский. Интерес к Мельмоту возник у писателя в его юные годы: своим товарищам по Инженерному училищу он горячо рекомендовал читать "мрачного фантастического" Метьюрина {См.: Гроссман Л. Собр. соч., т. II. М., 1928, с. 73 и т. III, с. 32.}. К произведениям Метьюрина Достоевский причислял также изданное в русском переводе в 1834 г. и приписанное его перу произведение Де Квинси "Исповедь англичанина, употреблявшего опиум; соч. Матюрена, автора Мельмота" {Алексеев М. П. Достоевский и книга Де Квинси "Confessions of an Opium Eater". - Ученые записки Одесской высшей школы. Отд. гуманит. - обществ, наук, 1922. т. II, с. 97-102. Эта книга приписана была Метьюрину во Франции: о ней идет речь в романе Бальзака "Тридцатилетняя женщина" (в беседе Жюли д'Эгльмон с ее подругой Луизой) как о произведении Метьюрина.}, столь восхищавшее впоследствии И. С. Тургенева и А. И. Герцена.
Воздействие Метьюрина на творчество Достоевского безусловно было сильным и длительным, хотя попытки проследить конкретные проявления его в отдельных произведениях русского писателя представляются еще недостаточными {Ермилова Л. Я. "Страшная месть" и "Хозяйка". (Этюд из области творчества Гоголя и Достоевского). - В кн.: Вопросы русской литературы. Ученые записки Моск. гос. пед. и-та им. В. И. Ленина, Э 315, 1969, с. 122-123. О "Мельмоте Скитальце" здесь сообщаются очень неточные сведения: роман Метьюрина назван "приключенческим" (!), а сюжет его будто бы сводится к тому, что его герой "всегда присутствует у смертного одра каждого (!) из членов своего рода (!), когда их порочная жизнь создает им пытку агонии, предвещающей будущее возмездие (!)" и т. д.}. Так, были сделаны усилия открыть подобные следы "Мельмота" в повести Достоевского "Хозяйка", осложненные посредствующим воздействием Гоголя, однако злобный смех после совершения преступления или нестерпимый блеск глаз и т. д., как уже отмечалось выше, представляют собою общее место в романтической беллетристике и не могут быть одним из обоснований сходства между Достоевским и Метьюрином {См.: Порошенков Е. И. Язык и стиль повести Ф. М. Достоевского "Хозяйка". - Ученые записки Моск. гос. пед. и-та им. В. И. Ленина, Э 288, 1968, с. 181-200; Чирков Н. М. О стиле Достоевского. М., 1964, с. 102.}. Другие исследователи пытались подметить сходство между ситуациями, которые любил изображать Метьюрин, и теми, к которым чувствовал пристрастие Достоевский: перенапряжение чувств, моральную опустошенность, патологические страсти {Sechkaref V. Ch. R. Maturin "Melmoth the Wanderer" und Dostojevskij. - Zeitschrift fur Slavische Philologie, 1951, Bd. XXI, H. I, S. 99-106. В этой статье отношения Достоевского к Метьюрину обследованы наиболее подробно.}. В этом смысле своего рода предчувствием манеры Достоевского считали историю Вальберга, как она изложена в "Мельмоте Скитальце" во вставной "Повести о семье Гусмана" {Ibid., S. 102.}; подчеркивали также частый у Метьюрина символ "паука", нередкий и у Достоевского в сходных у обоих писателей функциях приложения этого символа к человеческим взаимоотношениям {Sechkaref V. Ch. R. Malurin..., S. 103.}, к Метьюрину у Достоевского возводится даже резкое обличение католицизма {Ibid., S. 103.}.