Апология

Сухоруких кустов непролазная цепь, а с горы видно горы и море и степь цвета серого черствого хлеба, и отсюда дорога -- на небо.

V

Я войду в световую крупицу полуденной царственной лени световою иглой -- спицей солнечной в трепетный глаз синеглазого моря, ресниц его радужных пленник, я античной монетой сверкну, в грохочущей пене светясь.

Растворяйтесь мои золотые пылинки в полновесных и твердых острых брызгах и гребнях волны, это тело -- из местной ослепшей обветренной глины, это время -- из здешней, ослепляющей полночь луны.

Я не помнил, как вышел из моря -- из дома, теперь я вернулся, лучшей смерти и жизни, чем слиться с ним нет человеку нигде, совпаденьем дыханья и красносоленого пульса -вод морских с красной глиной перед небом морским в наготе.

VI

Я любил перебирать камешки розовые, зеленые, делавшиеся прозрачными в воде и от касания языком -маленькие гильгамеши гальки, теплые, вольные -каждый казался свернутым лепестком

розы дремотной, розы голубоватой, из синей вазы, разбитой на глубине моря с вкрапленьями Илиады, с глазком Атлантиды на сонном дне...

VII

Лето всегда в Крыму, пароходик в дыму задирает на рейде то ржавый нос, то корму.

Дует устойчивый ост, не покидает пост в розовом небе солнце -дожидается звезд.

Космос над головой точно дом угловой, мы там окно снимали в комнатке голубой.

VIII

Цвета жженого сахара загустевшая в августе осень, перезрелого солнца слезящийся, киснущий вкус, море мерно сверкает, глаза ослепляют на розе -розе Черного моря -- стекловидные капли медуз.

В лепестках синих волн слоистый и йодистый запах, осы света сквозят, жаля хрупкий хрусталик глазной, солнце мреет в зените, забыв где восток и где запад, солнце тихо звенит ослепительной нотой одной.

Оплывают черты неприметно горящих предметов. Иссыхает пространство. Во рту засыпает язык. Складок нет на земле. Жар ползет опаляющий ветра. Роза синяя моря пахнет явственно солью слезы.

Губы мира черствы, гулом слов поднимается небо, в арке розововлажной рассказана заново жизнь -где-то к северу ближе каменеет она, как у греков Ниоба, и на краешке моря отпечаток ступней ее быстрых лежит.

Цвета жженого времени осень... апр. 86

ТРИ ОТРЫВКА О МОРЕ

I

За марлевой завесой снегопада, за долгой изнуряющей зимой -лиловый запах звезд и винограда, продолговатых яблок зной, там солнце, неподвижное как Будда, в пространствах синевы и тишины над полчищами каменных верблюдов, лежащих на коленях у волны. Там камешки, запутанные в стены, напоминают миллионы глаз мерцающих и крохотных вселенных, внимательно исследующих нас. Мы возникаем в закипевшей пене из глиняных, омытых морем глыб, мы кажемся им слепками видений, приснившихся до кистеперых рыб...

II

Первый оратор, держащий соленые камни во рту, перекатывающий медуз разбухшим языком, созидатель стеклянных статуй в громокипящем саду, сокрушающий их ряды чудовищным молотком,

меня преследует твой невменяемый громоздкий вид, львиный рык и заросшая гривой кривая плоть, под твоими лапами, пружиня, скрипит корабельным канатом земная ось.

Раздвигающий плиты материков, прилипающий кожей к промороженным полюсам, самый старый и хищный из стариков, глухо завидующий моложавым небесам,

над тобой кипит хрустальная взвесь -арки радуг бессонных, о, мой бешенный старикан, твой грохочущий бас -- лучшая весть о бесмертной жизни, океан. 21 апр. 87

III

Южная ночь, как вино "Южная ночь", жаркий космос в чешуйках луны с чумной желтизной, море заклеено лентой скотч, побережье пахнет весной.

Гулькает галька, хрустит песок, в створки индиговой мидии входит нож, сердце стучит слева наискосок и сосок подружки, как южная ночь, как южная ночь... 12 мая 87

x x x Гранитно-чугунные сны о фонтанах зимой. Эйфория высоких давлений воды. В холода человека тянет домой. Морозы рисуют ему ледяные цветы.

Он читает чужие слова весь день, курит папиросы, видит треснувший потолок, проплывает коммунальной рыбой вдоль стен, телефон наелся звонков и умолк.

Серый свет, серый зернистый свет. Вещи как лежали, так и лежат. Одиночество -- повод заснуть и умереть. Город сжат зимой, как пружина -- сжат.

Человек вмерзающий в пространственную спираль, в ледяное железо населенных витков, отдает по капле в бетонный Грааль переулков и улиц стучащую кровь.

Одиночество: "Здравствуй, тикающая смерть секунд", --- с ним нужно учиться жить, вообще уметь прикоснуться своей рукой, как чужой, к виску, чтобы шевельнуть волосы и отогнать смерть. 11 мая 87

* С И Н И Й В А Г О Н *

x x x

Я буду детскую открытку

носить в советском пиджаке,

в американскую улитку

преображаясь вдалеке.

В немыслимой толпе Нью-Йорка

услышу - небоскреб шепнет

в ущелье улиц: "Бедный Йорик",

и череп мой перевернет.

3 сент. 87

x x x Пространство к западу кончается -оно приклеено к земле, оно на столбиках качается на проволоке и стекле

приборов пристальных оптических, на дулах, выцеленных так глазами зорких пограничников, чтоб не свалить своих собак.

Пространство навзничь загибается, скудеет метрами -- пробел, собачьи морды поднимаются, чтоб охранять его предел.

Оно сквозит и тянет сыростью травы и тайною ночной, оно ребенком хочет вырасти, чтобы увидеть шар земной. 20 февр. 88

x x x Серо-зеленое небо, окна глотают туман, запах горячего хлеба сонным еще домам

слышен из переулка, где дымит хлебзавод, каждая свежая булка вымытых пальцев ждет.

Разорались вороны, значит надо вставать -вылезать из попоны, чтобы травку щипать,

утро гонит трамваи, сжалась в капли вода, и Москва уплывает от меня навсегда. 19 марта 88

x x x

Маргарите

Возле фабрики Бабаева

только вьюга да метель

с фонарями заговаривают,

пахнет смертью карамель.

Возле фабрики Бабаева

я скажу как на духу,

что пора туда отчаливать,

и ладонь согну в дугу.

Возле фабрики Бабаева беспризорный вьется снег,

надо снова жизнь устраивать,

потому что жизни нет.

Канитель, пустая улица да бродяга с кобурой, да дома широкоскулые... Мы домой пришли с тобой

через сквер на месте кладбища - десять метров конура, свет от марсианской лампочки, да обоев кожура,