Двойная игра

Эшлин была в ярости, и за те полчаса, что они добирались до дома Уатта, не произнесла ни слова.

Его Честь обрадовался, увидев их. Перебрав весь ассортимент своих собачьих игрушек, он по очереди клал их к ногам Эшлин. Затем перевернулся на спину и посмотрел на нее с обожанием.

— Он всегда так дружелюбен с людьми, которых в первый раз видит? — Это позабавило Эшлин, несмотря на нервное напряжение, усилившееся в тот момент, когда она вошла в дом. — А что, если бы мы были грабителями?

— Его Честь не походит на других служебных собак. — Корд погладил пса по огромной голове. — Он больше склоняется к философскому постулату: мой дом — твой дом.

— А ты, по-видимому, склоняешься к тому, что дом твоего брата является твоим владением. Ты даже не спросил Уатта, можно ли прийти сюда. Ты просто поставил его перед фактом.

Но Корда не взволновало замечание о творимом им произволе.

— Уатт ведь мог и отказать нам, — заявил он.

Эшлин подбросила одну из игрушек — желтую резиновую кошку — Его Чести, и пес бросился за ней, в восторге оттого, что с ним решили поиграть. Эшлин бросала кошку снова и снова. Корд молча наблюдал.

Просто стоял, засунув руки в карманы, и с улыбкой смотрел, как собака подпрыгивала и с увлечением бросалась за игрушкой. Он вел себя так, как будто привез сюда Эшлин единственно ради того, чтобы насладиться зрелищем ее игры с собакой. Эшлин, затеявшая игру, чтобы подавить приступ робости, не знала теперь, как остановиться, и что будет, если она остановится.

Его Честь первый вышел из игры. Раз пятьдесят кряду поймав свою кошку, он, потеряв интерес, уронил игрушку к ногам Эшлин, тихо ушел в гостиную и забрался на диван. Эшлин, снова пытаясь вовлечь его в игру, стала подталкивать к нему красный мячик, но Его Честь решил, что с него достаточно. Он прикрыл свои выразительные карие глаза и задремал.

— Счет не в пользу Его Чести. — Темные глаза Корда таинственно мерцали. — Ты его замучила.

— Да мы ведь просто дурачились, — попыталась защититься Эшлин. В доме было так тихо. Она взглянула на часы. — Мне… Мне пора домой. На воскресные вечера всегда приходится куча дел: и обед приготовить, и детей искупать, и помочь им собраться в школу… А мне еще надо погладить и обдумать меню на неделю, и…

— Ты просто мужеубийца, — тихо пожаловался Корд. — И ты предпочитаешь приземленную рутину возвышенному общению со мной! О Господи…

— Я никогда никого не убивала и, кстати, не собираюсь.

— Оно и видно. — Его улыбка была немного угрюмой. — Нет смысла откладывать. Почему бы нам не налить себе вина и не поговорить наконец? Нам ведь есть о чем поговорить.

Эшлин не выдержала его тяжелого взгляда, закрыла глаза и содрогнулась. Ее сжигало возбуждение — и еще какое-то чувство, в котором она не давала себе отчета.

— Ладно, давай поговорим, — сказала она сухо.

— Я не понимаю, почему мы не можем обсудить нашу — э-э… проблему как разумные, взрослые, цивилизованные люди, — продолжал Корд.

Он достал из холодильника бутылку, налил холодное вино в бокалы, предложил ей, и они оба направились в отделанный деревянными панелями кабинет Уатта.

Он устроился на диване, обитом темно-коричневой кожей. Большой восьмиугольный кофейный стол отделял его от огромной кушетки, занимавшей середину комнаты. Усесться на кушетку казалось так же неуместно, как и на стул за письменным столом вишневого дерева, стоящий в углу. И Эшлин осторожно присела на краешек дивана.

Она сделала несколько нервных глотков, судорожно сжимая в пальцах бокал. Она чувствовала, что попала в ловушку, и дверца уже захлопывается за ней. Что еще хуже, она не испытывала страха, скорее любопытство, и стихийное желание спастись покидало ее.

Корд наблюдал за каждым ее движением. Она как никто умела удержать его внимание. Он был смущен. Эшлин смотрела на него глазами жертвы, опознающей преступника в полицейском участке: ее взгляд был осторожным и подозрительным. Он кашлянул.

— Ты никогда не хотела выйти за меня замуж? — сказал он, сразу подходя к главному.

Она почувствовала пустоту в желудке, сердце чуть не выпрыгнуло из груди, но эти ощущения были ничто по сравнению с бурей, бушевавшей в ее мозгу.

— Корд… было очень благородно с твоей стороны предложить мне это, но, знаешь, ничего не выйдет…

Ее руки дрожали. Если бы она не сделала еще глоток, вино перелилось бы через край бокала.

— Но почему? — спросил Корд. Странно, но чем упорнее она сопротивлялась, тем настойчивей он пытался доказать, что она не права. Страсть к противоречию? Что бы там ни было, его уверенность в своей правоте была теперь непоколебима. — У нас получится, если мы сами того захотим. Ты сказала, что веришь в сказки о любви не больше, чем я, — напомнил Корд.

— Ну как может что-либо получиться из нашего брака, когда мы с тобой — совершенно разные люди? — воскликнула она. — И не говори мне, что у нас есть Дэйзи и этого достаточно, потому что это совсем недостаточно! Посмотри, сколько супружеских пар распалось, хотя у них и были дети.

— Мы с тобой не совсем разные люди, — пробормотал Корд.

— Что же у нас общего? Перечисли. Я не думаю, что ты сможешь назвать хотя бы две схожие черты.

Несколько мгновений он молча думал, а затем провозгласил с триумфом:

— Страсть! Я хочу тебя, Эшлин! Неважно, сколько раз я клялся, что могу обойтись без тебя. Я не могу обойтись. И ты тоже меня хочешь. Каждый раз, когда я до тебя дотрагиваюсь, я чувствую, как сильно это желание.

— Но брак, основанный на физическом влечении, недолговечен! Достаточно телевизор включить, чтобы убедиться в этом. В любом случае, с нами будут жить маленькие дети и девушка-подросток, и времени на секс у нас совсем не останется.

— Поверь мне, мы найдем время, — пообещал Корд. Решимость, которая светилась в его глазах, лишила ее способности двигаться. — Я подумал, что у нас есть еще кое-что общее. Мы оба знаем, каково приходится тем, кто не вписывается в рамки своего круга. Мы научились справляться с этим и стали сильнее. Смотри, вот уже вторая роднящая нас черта. Если я хорошенько подумаю, наверное, найду и еще что-нибудь.

— Никогда не слышали ничего более нелепого. Ты и я — два аутсайдера! Да Уэй в Уэйзборо впишется в любые рамки, все равно что папа в Ватикане, — заверила его Эшлин.

— Я имел в виду то, что мы оба были аутсайдерами в наших семьях. Подумай об этом, Эшлин, это правда. Ты — примерная девочка с амбициями в семье, начисто лишенной амбиций, а я — паршивая овца в выдающейся и дружной семье. Моя мать всегда называла меня одиноким рейнджером Запада, что для нее было равносильно пришельцу с далекой планеты. Дед называет меня трактирщиком и благодарит судьбу за то, что такой оболтус, как я, держится на почтительном расстоянии от семейной штаб-квартиры.

— Ты не оболтус. — Она заглянула в его глаза. Между ними возникла какая-то неосязаемая, но очень прочная связь. — Зато ты, определенно, дрянной мальчишка.

Она с трудом узнала свой голос, приобретший вдруг кокетливую хрипотцу.

— Дрянной мальчишка, желающий исправиться, — добавил Корд. — И не нужно снова напоминать мне о баре «Прибрежном».

Эшлин почувствовала, как теплое дыхание коснулось ее щеки. Пальцы Корда нежно поглаживали ее волосы. Каким образом они оказались так близко друг к другу, подумала она, и голова ее закружилась. Она не помнила, чтобы кто-то из них двигался. Необходимо было продолжить беседу.

— Если бы не «Прибрежный», мы бы никогда не встретились. — Он был уже так близко, что она чувствовала жар, исходящий от его сильного тела. Она чувствовала запах мужчины и пьянела от этого запаха. Ее мысли путались. — Я… я думаю, я слишком много выпила, — пробормотала она.

— Совсем нет. — Он коснулся ее щеки кончиками пальцев. — Это не от вина.

Он осторожно забрал у нее бокал, поставил его на стол. Его пальцы снова заскользили по ее мягкому, но четко очерченному подбородку.

— Да, конечно, — согласилась она, потеряв всякую волю.