Бессонница моих странствий

Я отправился в новые странствия, а через год вернулся в Омск. Антон Сорокин умер, но Иван Шухов встретил меня как добрый друг.

– Пока ты, чалдон, шатался по Голодной степи, я сидел и писал. Прозаику нужна усидчивость и мыслящая тишина, а поэту можно простить его метания по свету. Ему многое можно простить, если он настоящий поэт.

Он внимательно выслушал мой рассказ о путешествиях по балхашским плавням, пескам Байконура и Джезказгана.

– Эк куда заносило! В какой-то верблюжий Байконур, про такие места и не слышал.

Кто же из нас мог тогда предположить, что дикий, пустынный Байконур через тридцать лет превратится во всемирно известный космодром!

– А еще был в Семипалатинске, на процессе атамана Анненкова, похвастался я.

– Вот это уже сюжет! А правда, что Анненков вернулся из Китая, покаялся в своих преступлениях и передал знамя Ермака? - спросил Шухов.

– Чекисты схватили Анненкова в пограничном китайском городке Ланьчжоу. За ним охотились почти семь лет. Знамя Ермака действительно он вернул, а в дни суда в Семипалатинске состоялась необычная демонстрация. Из Сибири, Семиречья, Горного Алтая, из окрестных станиц съехались тысячи пострадавших от черного атамана. Колонны искалеченных мужчин, женщин, подростков безмолвно шли по улицам города. Шли слепые, которым анненковцы выжгли глаза, люди с отрезанными ушами, носами, отрубленными руками, ползли безногие калеки, ковыляли на костылях инвалиды. Это была демонстрация человеческих страданий, горя, бед, принесенных Анненковым в годы гражданской войны. И скорбное молчание этих людей особенно потрясало...

– Ты обязан написать про это, чтобы не исчезло из памяти поколений. И, словно что-то вспомнив, Шухов спросил: - С поэтом Павлом Васильевым знаком? Вот будет поэтище! Эпохального значения, если убережет себя. Несмотря на молодость, он - зрелый поэт, у него каждое слово как самоцветный камень, в его стихах - и страсть, и сила мысли. Завтра Павел будет у меня, познакомлю.

Павел Васильев - поэт никого не повторяющий и поэтому неповторимый. Трагический без позы, оптимист без наигрыша, он ворвался в русскую поэзию подобно степному вихрю, и все завертелось, зашумело вокруг него.

С той встречи мы подружились. Горькая тоска сжимает мое сердце при воспоминании, что Павел Васильев, русский, могучего дара поэт погиб в двадцатишестилетнем возрасте. Его трагедия объяснялась не только рядом объективных причин, но и необузданностью натуры, не знающей ни меры, ни удержу.

Весной двадцать восьмого года дух бродяжничества занес меня из Сибири в Калугу. На городском базаре, у торговки семечками я обнаружил изданную на серой бумаге брошюру К. Э. Циолковского. На обложке была надпись: "Издание автора, Калуга". Я залпом прочел книжку о будущих полетах на Луну. Мечты Циолковского захватили так, что с беззастенчивостью юности я решил навестить автора. Только после долгих расспросов отыскал деревянный старый домик, где жил великий, но тогда еще малопризнанный ученый.

Он принял меня по-отцовски, показал макеты своих космических аппаратов, вдохновенно говорил о времени, когда ракеты полетят по маршруту Калуга - Марс и далее, в межзвездные миры. Я ушел от него влюбленный в астрономию.

Через полвека, в Магадане написал я маленькую поэму о Циолковском. Кончалась она строчками:

Но вернусь в свою юность.

Снова подхватил меня ветер странствий, и я вторично очутился в Казахстане.

Был тридцатый год, закончилось строительство Турксиба, первенца первой пятилетки. На открытие дороги я поехал корреспондентом газеты "Советская степь" (ныне "Казахстанская правда").

Первый поезд по Турксибу шел осторожно, медленно, подолгу задерживался на станциях. Кочевники спешили к нему на верблюдах, верхом на косматых лошадках, размахивая нагайками, стреляя из ружей в воздух. Празднично одетые люди толпились у вагонов, гремели духовые оркестры, произносились темпераментные речи.

Еще за много километров от Алма-Аты, с берега Или увидел я вершины Тянь-Шаня. Они словно висели в небе, просвеченные солнцем, испестренные синими тенями, вечно спящими снегами. Острые пики, округлые перевалы, грандиозные скалы издалека казались сплошной стеной, воздвигнутой на краю земли. О Небесных горах я знал только по краткому описанию буддийского монаха Сюань Цзана, посетившего их почти тринадцать столетий назад. "Гладкие поля твердого и блестящего льда тянутся в беспредельность и сливаются с облаками", - писал монах. И еще я знал, что первым европейцем, открывшим заново Тянь-Шань, был русский географ Петр Петрович Семенов. За научный подвиг ему был присвоен навечно титул "Тян-Шанский".

Редакцию "Советской степи" часто посещали основоположники казахской литературы, ныне известные всей стране Мухтар Ауэзов, Ильяс Джансугуров, Сабит Муканов. Они помогли мне в изучении истории Казахстана, своеобычной жизни казахов-кочевников, фольклора. Я особенно берегу благодарную память о Сабите Муканове: он познакомил меня с эпосом о Козе Корпеч и Баян Слу, с казахскими сказками, с творчеством дореволюционного казахского поэта Махамбета.

Мне посчастливилось объездить весь Казахстан. Из его городов и аулов я посылал в газету очерки, статьи, корреспонденции. О чем только не приходилось писать. Из совхоза Пахта-Арал - о первой хлопкоуборочной машине, из Уральска - о губернаторском особняке, в котором в разное время останавливались А. С. Пушкин и Л. Н. Толстой. Из Кокчетава писал об изумительном озере Боровом и его Синих горах, сосновых борах, рощах "танцующих" берез, о скале Сфинкс - уникальном творении природы. Из Семипалатинска сообщал, что найдены малоизвестные документы о встрече здесь ссыльного Ф. М. Достоевского с П. П. Семеновым-Тян-Шанским. Они были друзьями по кружку Петрашевского.

Удалось мне побывать и на "кабинетных выработках" драгоценных металлов на Южном Алтае, которые принадлежали лично русскому императору. Плавал и по Зайсану - озеру звонящих колоколов, как называют его казахи. Я описывал работу зайсанских рыбаков, а позже работу углекопов Караганды, строителей Джезказгана, первые совхозы на землях Кустаная и Петропавловска. Хотя строящиеся тогда Магнитка, Кузнецкий металлургический завод и заштатный городок Орск были вне пределов Казахстана, я побывал и в тех местах, чтобы рассказать читателям газеты о великих стройках первой пятилетки. Кроме очерков о пяти новостройках будущего Орско-Халиловского комбината я написал и об Орске, расположенном на месторождениях яшмы. Не только дома, но даже заборы, сараи, амбары были построены из полудрагоценного камня. Республика еще не имела средств строить мастерские по шлифовке яшм, играющих всеми цветами радуги.

В тридцать четвертом году я вновь очутился в Казани. Там вышла первая книга стихов, и меня приняли в только что созданный Союз советских писателей. А в тридцать пятом я по поручению Союза организовывал Кировское краевое отделение писателей и стал его секретарем.

В том же году Максим Горький предложил издать антологию "Творчество народов СССР". Это была интересная идея - к двадцатой годовщине Октября собрать и записать не только русский фольклор, но и песни, сказы, легенды всех народов СССР о революции, Ленине, партии, власти Советов.

Газета "Правда" пригласила на совещание молодых поэтов. Среди них были А. Твардовский, М. Исаковский и другие. Редакция предложила каждому из нас поехать в любую республику записывать и переводить на русский язык народное творчество.