Создан для бури

- Николай Андреич, осталось двадцать минут! Слышите? Говорю, двадцать минут осталось, потом трасса будет закрыта...

- Что там у вас, папа? Ты слышишь меня? Почему задержка?

- Николай Андреич, рыбаки запрашивают...

Нам надо проскочить Каспий - от берега к берегу, - пока на трассе нет кораблей. "Гром и Молния" не может маневрировать. Он просто понесется вперед, как выстреленный из пушки.

Солнце поднялось уже высоко, припекает, а мы в теплых куртках. И этот термос, черт бы его побрал! Я ничего не вижу: впереди - Осоргин, с боков скалы, а назад не повернуться - мешают ремни.

"Гром и Молния" стоит у входа в узкий залив. Мы - как снаряд в жерле заряженной пушки. Когда все будет готово, у берега, позади нас, подорвут две сотни зарядов, расположенных так, чтобы дать направленный, кумулятивный взрыв. И тогда в заливчике поднимется гигантская волна цунами. Она рванется к нашему кораблику, подхватит его и... И, если верить расчетам Осоргиных, понесет через море. Мы пойдем со скоростью около семисот километров в час. Вот когда пригодятся теплые куртки.

- Николай Андреич, порядок, мы - к берегу!

- Привет Володе, Николай Андреич!

Это аквалангисты. Я их не вижу, проклятый термос не позволяет приподняться. В рации - сплошной гул голосов: кричат, торопят, о чем-то напоминают, что-то советуют...

Интересно, что сейчас делает Васька? Отсюда и письма не отправишь.

Ладно, вот выберемся на тот берег... Выберемся? По идее, у того берега мы должны "соскочить" с волны, а если это не удастся, Осоргин отцепит планер, и мы с разгона уйдем в небо. "В молодости я брал призы в Коктебеле, - сказал Осоргин. - Поднимемся, опустимся, подумаешь". Разумеется, очень даже просто. Летайте волноходами - только и всего...

- Вы готовы, Николай Андреич? Начинаю отсчет времени.

- Начинай, голубчик, начинай.

"Гром и Молния" - надо же придумать такое название! Представляю, как это будет выглядеть в отчете. Шеф меня съест. Ладно, скажу, что были названия похлеще. В самом деле, был же самолет "Чур, я первый!"

Зато идея должна шефу понравиться. Направленное цунами - в этом действительно чувствуется двадцать второй век. Отсюда, из жерла залива, вырвется волна высотой метров в пять. Фронт волны, если верить расчетам, что-то около пятидесяти метров. В открытом море водяной бугор станет ниже, но скорость его увеличится, а у противоположного берега волна поднимется на высоту пятиэтажного дома.

Наглая все-таки идея - ухватиться за волну. А впрочем, когда-то люди ухватились за ветер, и это, должно быть, сначала тоже казалось наглым. Прав Каплинский: человек создан для бури.

А какая сейчас тишина!

Замерли облака в голубом небе. Замерло море. Улетели чайки, утром их здесь было много. Молчит Осоргин-старший. Тихо, очень тихо.

- _Пятьдесят секунд_.

О чем я думал? Да, об этой идее. Теперь она кажется такой простой, такой очевидной. Почему же раньше никому не приходило в голову, что можно ухватиться за гребень цунами? Вероятно, все дело в том, что в открытом море волны не связаны с перемещением воды. Вода поднялась, вода опустилась - тут нет движения вперед, это так очевидно... Гипноз очевидности. Да, каждая частица при прохождении волны описывает замкнутый круг. Частица остается на месте, а наш корабль скользит по этому кругу вперед, как по конвейеру на цилиндрических катках.

- _Тридцать пять_.

Подумать только, как это было давно: библиотека, пустая ночная улица, неоновая реклама Аэрофлота... Прошла половина жизни. Ну, не половина, так треть. Жизнь становится интереснее и, по идее, требует все больше времени. Один выходной в неделю, два выходных... В конце концов, это моя специальность, я слишком хорошо знаю наукометрию, чтобы придавать значение разговорам о гармонии. Пока это утопия. Вот если бы удалось решить третью задачу...

- _Пятнадцать_.

- _Четырнадцать_.

Неудачно я тогда ответил шефу. Спроси он меня сегодня, чего я добиваюсь и в чем моя суть, я сказал бы иначе. Сказал бы за всех нас - и за себя, и за Осоргиных, и за Каплинского, и за того, кто сейчас бьется над третьей задачей. Мы хотим, сказал бы я, ускорить очеловечивание человека. Мы знаем, что это долгий, в сущности, бесконечный процесс, потому что нет пределов возможности человека становиться человечнее. Нам чужда истеричность ("Ах, все плохо" и "Ах, все хорошо"), оправдывающая или прикрывающая ничегонеделание. Мы работаем. Мы знаем, что никто не сделает за нас эту работу.

- _Семь_.

- _Шесть_.

- _Пять_.

Хочу увидеть волну. Слишком сильно затянуты ремни, но я обернусь, как-нибудь обернусь. Почему так тяжел этот термос?

Вот он, дальний берег залива. На желтых, источенных прибоем скалах никого нет, все в укрытии. Море... Золотое зеркало моря. Как много солнца в заливе!

До взрыва - две секунды.