Страница 3 из 6
Угловатая кошечка подросток с остренькой мордочкой и удивленно наивным взнлядом, единственным неоспоримым достоинством которой была белоснежная шерстка, прогуливается с Честером. Его она отбила у самой близкой подруги Лямы, такой же очаровательной как и Оди кошечки, только другой масти, дымчато-серой. Одиллия чувствует себе как две разные кошки, одной хочется мяукать от счастья, сознавая, что она самая лучшая, а другой стыдно перед влюбленной Лямой, так живописно повествовавшей о шарме Честера. И что она нашла в этом Честере, бедненькая Ляма? Тощий длинный, какой-то облезлый, если бы не Ляма, Одиллия не взглянула бы на него. Честер не теряет времени даром, сделав неожиданный маневр он загоняет Одиллию в угол и страстно трется о ее белоснежную шерстку. Шерсть у Оди становится дыбом, в ней взыграла кровь ее далеких хищных предков, больших свирепых кошек, громко фыркнув и ощетинившись, она выпускает когти и Честер, не ожидавший такого обращения после кокетливых заигрываний Одиллии, отступает в совершенном недоумении. Из спустившегося с неба воздушного голубого шара появляется Ляма и вцепившись в ухо Одиллии рвет его на части. Заверещав от боли, Одиллия проснулась и с облегчением обнаружила, что Ненилла что-то шепчет ей на ухо.
— Твоя противная Лямка испортила тебе такой шикарный хвост, а ты даже не взглянула на эту гадину. Знаю, знаю, где собака зарыта, Честера все забыть не может, а сколько котов у нее после него перебывало, страсть. Все своим облезлым хвостом крутит, подавай ей все время новенького кота, а ведь не молоденькая уже, все шесть лет небось стукнуло.
— А ты считаешь шесть лет, уже солидный возраст? — с неудовольствием спросила Оди, ровесница Лямы.
Ненилла спохватилась:
— Ну что ты, милая еще жить да жить, я к тому, что можно было уже немного угомониться, — Ненилла притворно вздохнула и подумала о своем, пересчитывая своих котов. Время от времени она предавалась невинной бухгалтерии: вспоминала и инвентаризировала своих бывших и нынешних поклонников, стараясь не пропустить никого.
Одиллия оживилась, удивившись совпадению ее сна с болтовней Нениллы.
— Интересно, а где сейчас ее милый Честер, Ненилла? Ты не в курсе? Ты же всегда информирована лучше всех. Из тебя получился бы классный пиарщик. А что, может пойдешь ко мне в команду пиарщиком, я тебе в баксах платить буду.
— В чем платить будешь, не поняла я? Глуховата стала, в баксах? Это что же такое? Новая рыбка появилась?
— Ладно Ненилла, разберемся. Скажи лучше куда подевался Честер.
— Куда, Куда? Знамо дело, куда, в Шьенландию (Chienland) куда все деваются. Зарабатывать поехал на жизнь, понаслушался сказок и поехал. Потом о нем такие страсти рассказывали, ужасть. И лапу ему перебили в драке и ухо разодрали, какие там заработки, самому бы живу остаться. А чего ожидать от тамошних собак, «собака кошке не товарищ», знаешь нашу старую поговорку. Здесь он с псом дружил, со стариком Джимом, так то же наш родной Джим, всю жизнь с кошками ошивался, про него даже говорили, что у него в подружках кошка Мара ходила, а там в Шьенландии, где одни собаки живут, так они кошек на дух не переносят. Вот и надавали ему по заслугам, небось тоже какую-нибудь суку приглядел и ходил вокруг, облизывался.
— Фи, Ненилла, какие у тебя низменные взгляды на жизнь. Причем здесь сука? Там был передел сферы влияний, не поделили территории, баксы, то есть валюту, поняла? И потом я слышала, что в последнее время в Шьенландию понаехали другие коты, из Сиамии, злые, свирепые, тоже видите ли на заработки ринулись, ну так у них в Шьенландии начался полный беспредел. Сначала собаки терпели, а потом всех без разбору кусать стали, и наших, которые безобидные и других, злых.
— И что котам дома у себя не сидится. Вон в последнее время, куда не глянь одни кошки, вроде котов намного меньше, чем раньше, где-то все шастают.
— Ненилла, ты меня удивляешь. Кот, он на то и кот, чтобы гулять самому по себе. Про себя я могу сказать то же самое, хоть я и кошка. Попробуй меня запереть, так я в маленькую щелочку пролезу, — Одиллия зажмурилась и потянулась с удовольствием мурлыча.
— Что-то я засиделась у тебя, Ненилла, ну, не скучай бабуля, пора мне глотнуть свежего воздуха и поклонники, кажется, сняли осаду. Я тебе как-нибудь пришлю новый серый хвост, сразу коты объявятся. Чао!
Одиллия бесшумно пролезла через узкий проход и очутилась во дворе, где стоял, забытый всеми белый лимузин, с дремавшими в нем камеристкой и шофером. Она тихонько поскреблась и услужливый шофер моментально проснулся, как-будто и не спал вовсе. Он острожно открыл дверцу, не разбудив сладко посапывавшую во сне камеристку. Оди перемигнулась с шофером, осторожно сняла со спящей маленький ключ, открыла заветный сундучок и вдохнув пряный запах духов, как фокусник вытащила из него новый, такой же белоснежный как первый, но другого фасона хвост. Этот хвост был средней длины белоснежный с редкими коричневыми крапинами. Одиллия грациозно вывернулась и ловко прилепила новый хвост на привычное для него место. Убедившись, что он естественно сел на нужный участок, она проделала им пару трюков: покрутила вокруг своей оси, а затем плавно опустила. Шофер восхищенно присвистнул:
— Вот это да! Класс!
Одиллия совершенно оправившаяся, в полной боевой готовности намерена была обойти бывшие свои владения и убедиться в том, что несмотря на то, что со времен ее далекой молодости, появилось много молоденьких смазливеньких кошечек, с ней, примадонной, никто не мог сравниться. Тихо промурлыкав что-то понятное лишь одному шоферу, она выскочила из лимузина.
Ляма, переживавшая душевную травму, искала простую, незамутненную душу, чтобы излить накопившейся за прошедший сумбурный день эмоциональный хлам. Она знала, что для того, чтобы оставаться безмятежной, а значит привлекательной, а не измученной и издерганной кошкой, необходимо выливать все отрицательные, мучающие тебя эмоции на посторонних, не дорогих тебе кошек, а еще лучше на собак, которые всегда найдут в чем провиниться перед кошками. Только что, повернув за угол Ляма обнаружила неприкаянную жалкую собаку с голодными глазами, шарахающуюся от своей тени. Собака понуро брела в направлении, неизвестном ей самой. Ляма подскочила к ней и стала агрессивно мяукать, рассказывая все, что произошло с ней за день, но не удовлетворившись пересказом драматической ситуации связанной с отрывом знаменитого Одиллиного хвоста, она перескочила на свою юность, чтобы объяснить истоки своей ненависти. Ляме не хотелось выглядеть какой-то истеричкой, завистницей даже в глазах побитой собаки. Измученная жизнью собака оказалась идеальным слушателем Она не огрызнулась, не погналась за Лямой, не ушла равнодушно прочь, собака остановилась, сперва в недоумении, слушая сумбурный Лямин рассказ, села рядом с ней поджав под себя хвост, всем своим видом выказав неподдельный интерес к взволнованному, эмоциональному мяуканию. Если собака не все понимала в начале страстного Ляминого монолога, то по мере продвижения по шероховатому повествованию, прерываемому Лямиными всхлипами, собака стала подвывать и покачиваться из стороны в сторону, совершенно убедив Ляму в том что ее кошачьи страдания не чужды собачьему сердцу. Собака спела для Лямы любимую песню всех несчастных собак «Собака бывает кусачей, только от жизни собачей». Ляма слышала эту песню прежде, но только сейчас поняла ее глубокий смысл и прониклась сочувствием к не простой собачьей доле своей новой подруги. Обнявшись, посидев так примерно с час и вылизав друг друга в знак нерушимой дружбы, кошка и собака разошлись, пообещав друг другу встречаться на нейтральной территории.
Облегчив душу, воздушная изнутри, своей обычной танцующей походкой, Ляма двинулась к месту, где предполагала найти Сэма и попробовать восстановить прерванный контакт. По мере приближения к злачному месту, Ляма стала испытывать сомнения, а стоит ли подвергать такому испытанию еще не сложившиеся отношения. То, что Сэм будет в хорошем подпитии — очевидно, и как-то он отреагирует на появление своей неверной, по его предположениям любимой, кто его знает, во всяком случае, не Ляма. С Сэмом у нее сложились платонические, романтические и очень возвышенные отношения, которые вряд ли выдержат серъезное столкновение с грубыми реалиями жизни. Что о ней мог наплести некстати объявившийся черный кот, эпизодически обративший на себя Лямино благосклонное внимание, тоже под большим вопросом. Как объяснить Сэму, что она такая же, в некотором смысле, и все же совсем не такая, как другие кошки. Ее противоречивые и не всегда понятные самой себе рассуждения были неожиданно прерваны веселой компанией, вывалившейся из уже известного нам бара «Наш кот-живоглот». Четверо совершенно разных по всем возможным показателям, начиная от возраста и кончая комплекцией и мастью котов, окружали несравненную Одиллию, находившуюся в том же эйфорическом состоянии, что и ее галантные кавалеры. Громкое мяукание разносилось по тихой сонной подворотне. Все четверо котов наперебой объяснялись Одиллии в любви и верности до гроба. Одиллия в ответ только помахивала своим новым крапчатым хвостом. Ляма застыла на месте при виде такой невыносимой для нее картины. Ее Сэм, еще недавно красочно описывавший свои неподдельные, уникальные чувства к ней, Ляме, столь же красноречиво, а может и красноречивее выражал неподдельную страсть к заклятой Ляминой врагине, Одиллии. Если бы Ляма могла в это мгновение превратится в соляной столб, как одна из героических кошек из древней истории, то она так бы и сделала. Но, к сожалению, все героические поступки, о которых красочно повествует древнейшая кошачья история были свершены, имя кошачьей богини Бастет сохранилось только в сказаниях, а современным кошкам только и осталось, что сетовать на времена и нравы. «Не всем, мерзкой Одиллии — это ни к чему», подумала Ляма и собиралась незаметно нырнуть в темный угол, как вдруг, дорогу ей преградил один из бравой четверки, не потерявший ни обоняния, ни слуха. Терпкий запах кошки дошел до его чуткого носа и мгновенно отреагировал на него. Стоявший перед Лямой кот отличался холеной шерстью, сверкающим взором и серебряной серьгой в ухе. Весь облик кота говорил о заморском лоске, тонкий запах мужского парфюма, особая стать и легкий акцент, усилившийся от принятого спиртного.