Командировка

- Девушку-то приглядел, Витя? - спросил Перегудов.

- Приглядел, Владлен Осипович. Совсем молоденькая, невинная. С ребенком, правда. Ну так что ж, что с ребенком,верно?

- Ты вот что, Виктор Андреевич, - предупредил, - не зарывайся все же слишком... Здесь не гостиная. Ты объясни, зачем тебе все это?

- Да, да, - подхватил Никорук.

Они все трое были мне чужие люди, и одновременно я чувствовал с ними неразрывную свою связь, общность.

- Мне кажется, - ответил я, - что если я приму ваши правила игры, то подведу не только себя, но и вас, да и многих других. Больше мне и сказать нечего

Перегудов смотрел в сторону. Капитанов курил.

осыпая колени пеплом. Никорук уныло чмокал губами.

Я не сумел высказать то, что хотел, что должен был.

Не получилось. Да и не могло получиться. Пройдет время, прежде чем я одолею привычную немоту. Если одолею.

- Вы в самом деле больны, - сказал Перегудов, продолжая изучать горшки с цветами на подоконнике. - Жалко, что вы не можете услышать себя со стороны... Что ж, всего хорошего. У меня больше нет вопросов.

- Минуточку, - вступил Федор Николаевич. - Вы что же, действительно считаете нас всех мошенниками? Или уж как похуже?

- Считает, - ответил за меня Капитанов. - А себя считает новоявленным мессией.

Я пожал плечами.

- Идите, идите! - подтолкнул Перегудов. В его глазах я прочитал сожаление. Лицо Никорука, так недавно сиявшее добродушной лаской, сейчас было похоже на потухшую свечку. Капитанов отвернулся

- До свидания! - сказал я, неизвестно чего ожидая. Никто не ответил.

Директор, Петр Ипполитович, не поднялся мне навстречу, но приветливо указал на стул и осведомился, кто я и по какому делу. Я назвался и положил перед ним листки своей докладной. Потом сел и начал считать ворон. На середине первой странички Петр Ипполитович сказал: "Ах, да, помню!" - и цепко взглянул на меня из-под очков. Дочитав до конца, он повторил "да, да, помню!", перевернул листки: нет ли чего на обратной стороне. Не было там ничего.

- Ну и что? - спросил он, сняв очки и лаская пальцами роговые дужки. Разве решение этого вопроса не в компетенции Перегудова?

- Мне кажется, его решение неверно.

- Вам кажется? А вы кто? - он заглянул в конец докладной. - Ах, да, помню, - старший консультант.

Как ваше имя, отчество?

- Виктор Андреевич.

- Хорошо, Виктор Андреевич, будем считать, что вы просигнализировали и сигнал принят. Спасибо вам, так сказать, за бдительность, вы удовлетворены?

- Нет, - сказал я. - Прошу дать рекламации официальный ход и потребовать официального ответа.

- ?..

- В противном случае вынужден буду сообщить по инстанции.

Петр Ипполитович снова водрузил на нос очки и прочитал докладную вторично. Работа мысли никак не отражалась на его курносом костистом лице. Зазвонил телефон, и несколько минут Петр Ипполитович обсуждал с кем-то детали закупки партии электромоторов.

- Работнички аховые! - сказал Никитский, повесив трубку. На меня он посмотрел так, словно удивился, что я еще здесь.

- У вас конфликт с Владленом Осиповичем?

- Нет.

- Но вы не можете прийти к единому мнению?

- Да.

Первый раз Петр Ипполитович улыбнулся. Это была улыбка мудреца, разгадавшего наконец тайну философского камня. Он подул на стеклышки очков, глянул, отставив руку, через них на свет и стал аккуратно протирать фланелевой тряпицей.

- Интересно! - оценил он доверительным тоном. - С чем только не приходится сталкиваться директору.

Знаете, Виктор Андреевич, устаешь не столько от глубины и сложности проблем, сколько от их разнообразия... Значит, вы хотите, чтобы я поверил вам и ополчился на глубоко уважаемого мной Перегудова, а вдобавок по вашей подсказке устроил публичный скандал директору Никоруку, с которым, надо вам заметить, нас связывают многолетние и плодотворные деловые отношения. Это цель вашего визита?

- В общих чертах...

Никитский хмыкнул:

- Если я скажу вам "нет", Виктор Андреевич, если скажу, что мне и слышать бы не хотелось о подобной авантюре, куда вы именно пойдете?

- Сначала в министерство, потом в ЦК. Как положено.

- И вы, разумеется, даете себе отчет в том, что, удастся ли вам доказать свою правоту или (скорее всего) не удастся, на нашем предприятии работать вам будет очень трудно. Я бы сказал почти невозможно.

- Тек ведь не корысти ради...

- К сожалению, у меня нет времени вдаваться в психологические мотивы вашего... странного поведения. Обещаю еще раз посоветоваться с Владленом Осиповичем.

Никитский встал, сложил руки за спину и ждал, пока я тоже встану. Аудиенция окончена. Выражение лица его было бесстрастным, но в глубине глаз мне почудилось какое-то насмешливое одобрение, и я выругал себя за слишком усердную наблюдательность.

Я уже начинал привыкать к тому, что мне не подают руки на прощание...

Там, где асфальтированная тропинка сворачивает от главного здания к корпусам отделов и цехов, в тени трех дубов прячется миниатюрная изящная беседка, памятник неизвестному строителю-романтику. Здесь в одиночестве выкурил я две сигареты подряд, глядел на исполосованные ветвями облака, ни о чем не думал и с опаской прислушивался, как воют и грызутся внутри меня шакалы ревности, тоски и малодушия.

Они с азартом поедали мои внутренности, и сигаретный дым только подхлестывал их.

Обедали мы с Коростельским и Окоемовой. Они дружелюбно подшучивали над моими частыми визитами к начальству, но были заняты в основном друг другом. Стоило посмотреть, как увалень Коростельский пытается изысканно ухаживать. Он оказывал раскрасневшейся Окоемовой многочисленные знаки внимания: подвигал ей тарелки, всю грязную посуду валил к себе, смахнул бумажкой крошки около ее локтя, поменялся вторым - отдал ей свою рыбу, выглядевшую более аппетитно, чем шницель, а когда Лариса кокетливо заметила, что хорошо бы водицы испить по такой духоте, сорвался с места, не доев щи, отстоял очередь в буфете и вернулся, скромно улыбающийся, с двумя бутылками "Байкала". В конце концов он таки опрокинул Окоемовой на юбку солонку и облил ее шипучей пеной. Видимо, это сблизило их еще больше, потому что они напрочь забыли о моем существовании. Чудо, происходившее на моих глазах, вызывало во мне лишь злорадство. "Погодите, наплачетесь, думал я, - если вас по-настоящему скрутит. Начнутся пересуды, ложь, обиды. Пойдет подлая двойная жизнь, которая выжмет из вас все соки и превратит в двух брюзжащих, затравленных старичков. И это еще спасительно, если быстро наступит разочарование, если все кончится мимолетным служебным романчиком. Не дай бог, начнете вы рушить прежние свои семьи и на обломках возводить новую. Тогда уж вам точно не будет пощады. Даже в случае удачи каждого из вас до конца дней станет точить червячок раскаяния, и самые страстные любовные объятия будут отравлены воспоминанием о предательстве..."