Страница 14 из 17
— Нет. Просто разонравилось.
— Надо покурить какой-нибудь трофейной американской дряни. У боевиков ее много попадается. Может, и мне разонравится.
Село вымерло. Даже собаки не тявкали — попрятались куда-то. Все его жители, догадываясь, что может последовать вскоре после появления на окраинах села федеральных сил — на улицы не выходили, хоронились в подвалах.
Пока можно было составить лишь предварительную картину того, что здесь произошло. Но похоже, что командир девятой роты конотопских десантников старший лейтенант Павел Лангов страдал легкой формой ясновидения. Никак иначе не объяснить то, что он неожиданно решил изменить запланированный маршрут, сделал небольшой крюк и оказался возле села как раз в тот момент, когда в него втягивался хвост колонны боевиков. Десантники увидели их согнутые, нагруженные всевозможным военным скарбом, спины. Боевики так быстро растворились среди домов, что их можно было принять за видения, за мираж, если б не следы, которые они оставили на дороге.
В дальнейшем интуиция подвела Лангова. Теперь уже и не узнаешь — на что он рассчитывал, если, конечно, не прибегнуть к помощи спирита. Безусловно, он не был настолько наивен, чтобы думать, что боевики, завидев его роту, побросают оружие, выстроятся вдоль центральной улицы, а потом стройными колоннами двинутся сдаваться. Вероятно, он подумал, что отряд боевиков маленький, скорее даже не отряд, а остатки разбитого отряда, численностью не более десяти — пятнадцати человек, поэтому, сообщив об увиденном, не стал дожидаться подкрепления, решил провести здесь маленькую победоносную войну и ворваться в селение на спинах боевиков. У него было десять БМП и пятьдесят человек. Кто же мог подумать, что боевиков в селении окажется несколько сотен. Лангов так и не понял, что залез в улей и разворошил его, а стоило его БМП приблизиться к селу, как сразу три гранатометчика попробовали его остановить.
Откуда они появились, никто не заметил. Словно выбрались из нескольких нор или вообще материализовались из воздуха. От таких мыслей рука невольно тянулась перекреститься и отогнать нечистую силу. Их качало из стороны в сторону, то ли они так устали, что гранатометы стали для них слишком тяжелыми, то ли снег проваливался под ногами, и боевики боялись, что упадут прямо в преисподнюю, то ли они приняли какие-то стимуляторы кокаин или что-то попроще. Они двигались неуверенно, как по болоту, ощупывая дорогу впереди себя. Двое так и не смогли привести в действие свои адские машины. Пулеметчик срезал их одной очередью. Они уткнулись в снег, прежде чем пальцы успели нажать на курки, и стали раскрашивать снег кровью — это, кстати, доказывало, что они не фантомы. Все легче на душе. Но вот третий выстрелил таки из своей шайтан-трубы, угодив прямо в гусеницу, а потом, когда он тоже уткнулся в снег, на хромую БМП набросилась следующая партия гранатометчиков… БМП быстро загорелась. Из нее успели выпрыгнуть лишь три человека. Лангова среди них не было.
У второго лейтенанта, на которого свалилось нежданно-негаданно счастье командовать остатками роты, хватило ума больше не геройствовать, а обиду проглотить — для этого ему пришлось до крови закусить губу. Он видел, что стряслось с первой БМП, и не стал рисковать оставшимися машинами. Село лейтенант щедро обстрелял из всего, что было у него под рукой, прикрывая отход уцелевших десантников. Живы они остались каким-то чудом и, уже оказавшись среди своих, все никак не могли прийти в себя, лепетали что-то неразборчивое, когда их расспрашивали.
Рота заняла оборону, прикрывая выходы из села, но боевики молчали. Если они захотели выбраться, то остатки роты могли задержать их минут на пять, от силы — на шесть, после чего десантников смяли бы. Но им повезло. Боевики никуда уходить из села не хотели. А потом подошло пять танков из мотодивизии генерала Кормушина, чуть позже — бронемашины и пехота. В окружении своих конотопцам стало не так одиноко.
Если б не приступ ясновидения Лангова, федералы узнали бы о том, что в село вошел отряд Лабазана Егеева на день-другой позже, а за это время боевики могли обжиться, и тогда выкуривать их из села стало бы гораздо сложнее…
Выходит, что лейтенант тот многим сохранил жизнь… Выходит, что… когда его извлекут из покореженной бронемашины, ждут его торжественные похороны с оркестром, салютом и почетным караулом…
Лабазан Егеев именовал себя генералом, но под его началом, даже в самые удачные для него времена, было не более тысячи человек, теперь же примерно вдвое меньше, так что на генеральские погоны он претендовать никак не мог, но так уж издавна повелось, что любой разбойник с большой дороги, который называет себя борцом за справедливость и свободу своего народа, приказывает всем, чтобы к нему обращались с почтительностью, не соответствующей его настоящему статусу. Даже командир шайки, состоящей из тридцати головорезов, крест-накрест опоясанных пулеметными лентами и увешанных гранатами, все равно будет требовать, чтобы его называли генералом.
Из-за места действия изменяется лишь доминирующий цвет формы у рядовых членов отряда: то он черный, то желтый, то белый — в зависимости от того, происходит заварушка в Африке, в Латинской Америке, Азии или Европе. Чтобы подтвердить свои полномочия и звание, такой самозваный генерал начинает придумывать знаки отличия собственной, пусть и немногочисленной армии, устав и традиции. Но обычно через какое-то время все заканчивается ожиданием у стенки автоматной очереди. Редко кто отступает от этого сценария.
Кондратьев, рассматривая село в бинокль, все никак не мог вспомнить, чем же оно славилось до войны. А ведь считалось селом очень богатым. Село насчитывало домов триста. Многие из них построены недавно. Кирпичная кладка была совсем новая, ярко-красная, почти не потускневшая. Кое-где дома и вовсе стояли недостроенными, а рядом с четырехугольными коробками, смотревшими на мир через пустые оконные проемы, похожие на глазницы облизанного разложением черепа, лежали кирпичные штабеля, стопки досок, металлические листы, шифер, бетономешалки, корыта. Село напоминало дачный поселок, который еще не успел до конца обустроиться — участки, что ли, раздали несколько лет назад? Может, причиной всему был финансовый кризис, заставивший многих пересмотреть возможности в сторону уменьшения своих запросов, поэтому пришлось срочно вносить коррективы в проекты строительства. Или хозяев подстрелили во внутренних разборках? Тогда на недостроенных домах должны были появиться таблички с надписью: «Продается». Кондратьев ни одной такой таблички не усмотрел.
Наверняка под каждым домом предусмотрен подвал, который на самом деле больше похож на блиндаж, где можно в относительном комфорте переждать какое-нибудь стихийное бедствие — типа штурм села федеральными войсками. Если пойти по самому простому пути, не терять время на выяснение того, кто сидит в подвале — мирный житель или боевик, обнявшийся с пулеметом, и бросать туда, как кость голодной собаке, подарок в виде гранаты, все равно работы непочатый край. Хватит на несколько дней веселой жизни с фейерверками, как на празднике, и автоматной трескотней, от которой ни на секунду не сомкнешь веки для сна. От таких перспектив на душе становилось противно. Боевики, когда их начнут выкуривать из подвалов, безропотно сидеть там и дожидаться предназначенных им подарков не захотят и тоже подготовят федералам сюрпризы. Настроение от этого портилось еще больше. Очевидно, что сводки потерь за эту неделю будут выглядеть гораздо хуже предыдущих. Это может пагубно повлиять на умы простых граждан страны и дать темы для критических статей оппозиционным правительству газетам и журналам. В центре начнется политический скандал. Круги от него докатятся и до Истабана. Хорошо бы к этому времени завершить операцию…
Дым стал светлеть. Огонь, похоже, съел все, до чего сумел добраться. Теперь он затухал. Темнело, и дым постепенно становился и вовсе неразличимым на фоне сгущающихся сумерек. Возможно, он вновь станет заметен, когда на небе появятся луна и звезды. Но к тому времени огонь уже погаснет, а дым рассеется.