Страница 3 из 153
Баррадас повиновался со страхом и неохотой, потому что видел, как дрожал дон Жозэ от волнения.
— Приведи мою лошадь, она привязана за шалашом! — нетерпеливо приказал Жозэ.
Баррадас привел.
В то время как дон Жозэ с легкостью пантеры прыгнул на коня, слуга надел вымокший плащ в надежде хоть как-то защититься от непогоды, как будто вовсе не существовавшей в ту минуту для его господина, и тщетно попытался взобраться на мокрую и скользкую спину своей вороной, ржавшей от тоски по конюшне.
— Ты, небось, уже совсем спишь, каналья! Смотри, берегись, чтоб я не разбудил тебя! — злобно крикнул Жозэ.
Ноги Баррадаса вдруг сделались сноровистее, и в одну минуту он так ловко уселся на лошадь, словно дело происходило ясным утром, а не мрачной, неприветливой ночью.
Ветер по-прежнему завывал в степи, и между скалами еще так страшно гремели раскаты, как будто гроза опять набирала силу. Дождевые капли тяжело ударялись о совсем уже мокрые шляпы обоих несшихся всадников… Баррадас с трудом поспевал за доном Жозэ, который, низко пригнувшись к голове лошади, во весь дух мчался по равнине, точно искусный пикадор по арене. Скоро показался старый, расположенный на возвышенности замок Дельмонте, будто темный колосс, но всадники пронеслись мимо. После получасовой езды они увидели избушки работников и пастухов. Дон Жозэ придержал вспотевшую лошадь. Баррадас привязал животных к кустам, неподалеку от дороги.
— Идите за мной, дон Жозэ, — прошептал он. — Правда, все спят, а вы ведь знаете, какой легкий сон у испанцев!
— Так что ж за беда хотя бы и проснулись? Впрочем, пойдем тихонько, я хотел бы подсмотреть, что делается у Энрики. Если ты сказал неправду, поверил глупым россказням, то дорого заплатишь за этот час тревоги, которую мне доставил! Если же ты прав, то сам вскоре убедишься, как щедро дон Жозэ умеет награждать верных слуг!
Баррадас осторожно шел впереди своего тихо крадущегося господина по дороге, которая вела к хижинам. Сердце его билось, но еще сильнее, порывистее, необузданнее билось сердце дона Жозэ, следовавшего за ним, — ожидание было написано на его лице, которому рыжая борода придавала еще более неприятное выражение. Впрочем, им и не нужно было подкрадываться, так как почти непрерывные раскаты возвращающейся грозы совершенно заглушали их шаги. Вдруг Баррадас остановился с довольным лицом и кивнул своему господину с тем торжествующим видом, который всегда принимают боязливые, привыкшие пресмыкаться существа, подобные ему, когда им удается, обличив других, отклонить от себя угрозу наказания. Баррадас, вытянув руку, указал на низенькую хижину, окна которой еще были освещены; он уже увидел голову девушки, которую они искали, но Жозэ, меньше его ростом, должен был подойти поближе, чтобы заглянуть внутрь домика. Легкий крик сорвался с уст Жозэ, точно его испугало сверхъестественное зрелище: в хижине, на удивление пленительная, сидела Энрика и улыбалась лежащему перед ней на подушках ребенку; дивные девичьи плечи обнажены, на лице, в то время как за ней незаметно подсматривали, застыли неописуемое блаженство и восторг; оно светилось радостью, надеждой и такой возвышенной, такой святой любовью, что даже сердце караулившего у окна черствого существа на минуту затрепетало. По телу Жозэ пробежала дрожь наслаждения; он пристально смотрел на прекрасную, ослепительную шею женщины, возбудившей в нем желание. Но она принадлежит другому — отцу горячо любимого ею ребенка! Глаза Жозэ злобно засверкали, а лицо искривилось такой страшной гримасой, что даже Баррадас, испуганный, отпрянул. А Жозэ не мог наглядеться на проклятое зрелище, как он выразился шепотом, и наконец, с застывшей на губах ледяной иронической улыбкой, способной заставить каждого задрожать от ужаса, вплотную приблизился к отворенному окну.
Энрика его заметила. Раздирающий крик вырвался из ее груди при виде страшного, знакомого лица, и она закрыла глаза руками. Услышав демонический смех, от которого содрогнулось ее сердце, она бросилась к своему сокровищу, будто желая защитить его от человека, появившегося у окна. Дон Жозэ почувствовал себя оскорбленным.
— Ему предсказано носить корону. Энрика тоже принадлежит ему! Я заставлю страдать их обоих, — пробормотал он, направляясь к лошадям, и тревожные раскаты грома были созвучны его угрожающим словам.
ЧЕРНЫЙ ПАВИЛЬОН
Замок Дельмонте лежал на возвышении, окруженный парком, полным душистых миндальных деревьев и кустов роз, гранатовых деревьев с темно-красными цветами и роскошных жасминных беседок, а вокруг замка шла, огораживая его, низенькая каменная стена, поросшая мхом, в которой были проделаны только два входа. Один из входов широкий, предназначенный для гостей, приезжавших в экипажах, находился вблизи террасы замка, другой был поменьше, для рабочих и слуг, и располагался поодаль, в глухой стороне парка.
Старый замок с венецианскими окнами и высокими резными дверьми производил величественное впечатление. Две башни, между зубцов которых некогда, быть может, грозно торчали жерла пушек, возвышались по углам его, теперь служа лишь прибежищем для хищных птиц и больших летучих мышей. Нижние их части, с узенькими окнами, были отданы прислуге замка, тогда как большая зала в главном корпусе, куда входили с широкой террасы, уставленной тропическими растениями и толстолистными алоэ, служила для приема гостей. В комнатах же, прилегавших к ней сверху и по бокам, между пилястрами, были устроены покои дона Мигуэля Серрано и его двух сыновей.
Серый, полинялый цвет, свидетельствовавший о древности замка Дельмонте, придавал ему почтенный вид. А мраморные ступени террасы, статуи знаменитых скульпторов, прятавшиеся в листве кустов и деревьев, и обширные плодородные нивы служили красноречивыми доказательствами богатства и благоденствия владельцев замка.
Слуги только что смахнули последнюю пылинку в большой высокой приемной зале, пол которой выложен мозаикой, а по стенам развешаны доспехи, украшенные золотом; эта зала с цветными окнами, похожими на церковные, с рыцарским убранством дышит благоговейным спокойствием и достойна принять испанских грандов. Не раз уже ее своды оглашались громким негодованием против престола, беззакония и инквизиции, не раз сжималась в кулак от гнева рыцарская рука. Вот и сегодня эта зала, вся залитая светом, должна принять знатных гостей дона Мигуэля Серрано, который в преддверии торжества решил пристально ее осмотреть. Почтенная голова его покрыта черной шляпой с богатой бриллиантовой пряжкой. С плеч ниспадает шитый золотом полуплащ, а на груди блестят многочисленные ордена. Он высок ростом, с серьезным лицом, обрамленным седой бородой. Вся его фигура выражает гордость и достоинство.
В то время как сквозь открытые высокие двери слышится шум подъезжающих экипажей, к дону Мигуэлю подходит его сестра, приехавшая еще накануне, чтоб в качестве хозяйки дома принять грандов и их супруг. Франциско также приближается к отцу из глубины комнаты. Лишь дон Жозэ остается в отдалении.
Входят гранды с доннами; по зале проносится шорох их тяжелых шелковых платьев, прикрытых сверху легкими, развевающимися мантильями. На груди и в волосах сверкают дорогие каменья. Гости, хозяин и его домочадцы раскланиваются, мужчины прижимают правую руку к груди во время поклона, дамы долго и низко приседают. Потом гости группируются по степени знакомства и приветствуют друг друга любезными словами и пожатием рук. Дамы идут к мягким стульям с высокими прямыми спинками, мужчины становятся возле колонн.
Расторопные слуги спешат поднести дамам на красиво раскрашенных хрустальных тарелках фрукты и лакомства из разных стран, мужчин же они обносят хересом в сверкающих бокалах. Дон Мигуэль ведет со своими старыми товарищами по военной службе, с генералами Леоном и Борзо, оживленную беседу. Дон Франциско, на котором с удовольствием останавливаются взоры не одной донны, заинтересованный, подходит поближе к ним.
— Позвольте мне сказать откровенно, господа, что наступили благие перемены! — говорил в эту минуту старый дон Серрано. — Подумайте, какого блага дождались мы от королей?! Посмотрим, не пойдут ли дела лучше при королеве! Вспомните Филиппа II, приведшего Испанию на самый край погибели, вспомните Фердинанда, этого короля со зверски жестоким сердцем! Проклятое воспоминание!