Страница 119 из 153
Раздраженная королева сжимала свои маленькие, мягкие ручки.
— Если Франциско так злоупотребил моим доверием, — шептала она, — если он не удовольствовался ответить хотя бы ледяной холодностью, тогда, о, тогда, я думаю, что я в состоянии буду вечно ненавидеть его!
Поспешно вернувшись во внутренние покои, королева приказала позвать к себе интенданта. Она поручила ему устроить в самом непродолжительном времени вечер в театральной зале, и разослать приглашения донам Приму, Топете и министру Олоцаге.
— Назначьте на четвертое декабря, господин интендант, — прибавила она, подумав немного, — я уж позабочусь, чтобы в этот день высших сановников двора не задержали государственные дела, так как я считаю этот прием в высшей степени важным.
Интендант не смел возражать, но когда лейб-медик задумчиво покачал головой и хотел обратить внимание на состояние здоровья королевы, она остановила его, произнося с такой решительностью, к какой вообще не привыкли ее окружающие:
— Я так хочу!
Интендант ревностно и поспешно принялся за приготовления, так что вечером четвертого декабря 1851 года блестящее общество собралось в театральной зале дворца. Все втайне удивлялись этому вечеру, так как известно было, что через несколько недель королева ожидала рождения ребенка. Некоторые же предполагали, что этот прием имел какую-нибудь тайную причину — к числу последних принадлежал дон Олоцага, который еще не сообщил своим друзьям своего знаменательного разговора с королевой.
Прим, Серрано и Топете явились по приглашению в толпе многочисленных гостей, украшенных всевозможными орденами и лентами. В ожидании королевы все стояли полукругом.
Герцог Рианцарес с королем вошли в залу и, дойдя до балюстрады, остановились, разговаривая между собой.
Появление интенданта и звуки народного гимна возвестили приближение королевы.
Изабелла вошла в залу в сопровождении матери. Король встретил их и, церемонно раскланявшись, подвел к приготовленным креслам.
На обеих королевах были тяжелые атласные платья, а на плечах широкие накидки: обеих королев постигла одинаковая участь.
Королева была очаровательна. Белое платье и роскошная кружевная мантилья придавали ей еще больше прелести. Прозрачная белизна еще больше усиливала красоту ее лица. Ее большие голубые глаза вопросительно взглянули на стоявших в первом ряду грандов — Изабелла убедилась, что Франциско Серрано в их числе. Ее взор встретился и со взглядом Прима, который принял его с глубоким чувством уважения.
Представление началось. Давалась французская пьеска с неизбежными каламбурами и двусмыслицами, от которых король украдкой улыбался, а герцог Рианцарес громко смеялся.
В антракте разносили вино, шоколад, мороженое и дорогое печенье.
Королева ни до чего не дотрагивалась. Она воспользовалась случаем пройтись по залам, так как легко уставала не только стоя, но и сидя. Внимательный маленький король предложил руку своей супруге, но Изабелла поблагодарила его и попросила сопровождать себя вместо него президента Браво Мурильо, вероятно, с целью передать ему какое-нибудь приказание или сообщить что-нибудь. Королева встала, а за ней и все ее придворные. Серрано стоял, разговаривая с Олоцагой, неподалеку от королевы.
— Господин президент, — тихо сказала Изабелла, обращаясь к Браво Мурильо, — я имею причины подозревать в неискренности дона Салюстиана Олоцагу, и это подозрение сильно мучит меня.
— Подозрения вашего величества, к несчастью, совершенно уместны, — отвечал, понизив голос, лукавый слуга иезуитов, давно ненавидевший Олоцагу.
— И вы говорите мне об этом только теперь, господин президент?
— Почтительнейший слуга вашего величества боялся посеять раздор и решился выждать, пока вы, ваше величество, заметите своим проницательным оком ненадежность дона Олоцаги! Радуюсь, что настала эта счастливая минута, пока еще вредное влияние дона Олоцаги не довело нас до неминуемой беды.
— Так как ваши слова подтверждают мои собственные опасения, то я сегодня же вечером произнесу над ним свой приговор! Прошу вас, господин министр, обратить внимание на знак, который я сделаю вам, разговаривая с маршалом Серрано. Я хочу передать ему приказание. Видите этот букет из алых и белых роз? Потрудитесь не спускать с него глаз во время моего разговора. Если этот букет упадет на землю, то я прошу вас немедленно изготовить рескрипт министру Олоцаге!
— Приказание королевы будет исполнено! — прошептал, низко кланяясь, Мурильо.
Изабелла, которая в самом деле держала в руках букет из алых и белых роз, подошла к тому месту, где стояли Прим и Серрано. Королева подняла глаза. При виде герцога де ла Торре она притворно удивилась, как будто только что его заметила.
— А! Маршал Серрано здесь! — сказала королева, особенно милостивым взглядом отвечая на поклоны отступающего Мурильо. — Кажется, мои храбрые гранды стали врагами общества?
— Я полагаю, ваше величество, что этот выговор не может относиться ко мне, — отвечал Франциско, подходя к ней.
— Если вы получили этот выговор, то пеняйте сами на себя, господин герцог, — гордо сказала Изабелла, показывая букетом, что желает продолжать свою прогулку по залам и чтоб Франциско следовал за ней. Я хочу предложить вам вопрос, который меня мучит и так важен для меня, что я сделала этот вечер единственно затем, чтобы преодолеть это мучительное томление, — продолжала Изабелла, идя с Франциско по зале и остановившись на конце ее, — но я желаю также, чтобы никто его не слышал и не понял всей его важности!
— Я вас слушаю, ваше величество, — отвечал Серрано подавленным голосом, следуя за королевой по зале.
Оба остановились.
С этого места Мурильо мог следить за всеми движениями королевы.
— Видели ли вы когда-нибудь этот букет? — спросила королева, рассеянно расправляя лепестки роз.
— Я вижу его в первый раз, ваше величество, — отвечал маршал.
— Не попал ли такой же букет в вашу гондолу во время прогулки в Аранхуесе?
— Я не получал ни одного цветка.
Королева Изабелла побледнела. Она напрасно оскорбила своего любимца, предположив, что он был предателем.
— Не помните ли, кто был подле вас в ту минуту, когда фейерверк озарил окрестность, освещая даже самые отдаленные берега?
— Если я не ошибаюсь, то гондола министра Олоцаги плыла за моей, — отвечал Серрано.
— Хорошо… ах! — сказала Изабелла, как бы нечаянно уронив букет на пол.
Маршал нагнулся, поднял его и подал королеве.
— Прошу вас, оставьте у себя эти розы, Франциско, так как те, которые были назначены для вас в Аранхуесе, не попали в ваши руки, — говорила ласково Изабелла.
Маршал и не подозревал, что от его слов зависела участь одного из его друзей.
— Письмо же, не достигнувшее вместе с букетом своего назначения, я сама в скором времени устно передам вам. Пусть кончают пьесу! — приказала королева, медленно направляясь к своему месту.
Министр-президент Браво Мурильо вышел из залы.
В ту же самую ночь, возвратившись домой, Олоцага получил подписанный королевой приказ о ссылке его в Валенсию.
Олоцага улыбнулся. Он знал причину, повлиявшую на внезапное, болезненно поспешное приказание. Но он знал также, что для него оно не имело никакого значения.
— Оставайтесь на том пути, на который ступили, всемилостивейшая государыня, — прошептал он, нахмурив брови, — тогда слова вашего девиза будут знаменательнее для вас, нежели для меня!
Олоцага исполнил все правила, соблюдаемые в подобных случаях. Он явился к королеве и к Браво Мурильо, зная заранее, что неотложные дела помешают им принять его. После того он поспешил к своим удивленным товарищам.
— Господа, я уезжаю на год в Валенсию! — сказал он, лукаво улыбаясь.
— Во имя всех святых, как же это возможно? — воскликнул Топете. — Этого никак нельзя допустить!
— Успокойся, добрейший друг! — заметил Олоцага, ударив его по плечу. — Ты скоро утешишься: ведь ты, говорят, намереваешься жениться на прелестной дочери дона Генрикуэца дель Арере, и тогда…