Страница 113 из 153
Взор ее упал на больную, убогую старушку, у которой никого не оставалось на земле, кроме нее. Она представила себе, что старая запуганная Мария Непардо совсем погибнет, если ее не будет тут, она осторожно поправила мягкой рукой всклоченные седые волосы на лбу беспокойно спавшей старухи, и освежила ее сухие, горячие губы. Потом она вспомнила о старце-отшельнике, который в душе также тяжело страдал, как и она, или даже был еще несчастнее ее. Кто же утешит его, если она его покинет?
Энрика сознавала с некоторой гордостью, что была не совсем бесполезна и покинута на земле; все с большей надеждой развивалась в ней решимость во что бы то ни стало противиться всем преследованиям и ужасам.
Ведь она была невинна, неужели же Бог допустит, чтобы она попала под власть этих злодеев? Энрика знала, что все ее несчастья шли от Аи и Жозэ, но она надеялась на заступничество Бога и Пресвятой Девы, и это утешало ее и придавало ей силы.
После долгих тяжелых дней здоровье старой Непардо стало заметно поправляться. Лихорадочное состояние и страшные сны постепенно проходили, тусклый взгляд единственного глаза прояснился так, что она даже могла узнать сидящую возле кровати Энрику.
Старушка чувствовала, что любовь и уход Энрики были только воздаянием за ту преданность и за те заботы, которые она сама когда-то проявляла об Энрике.
Энрика радостно и чистосердечно улыбалась, глядя на нее, а старый Мартинец с удовольствием замечал доброту до самоотвержения и добродетель ниспосланной к нему небом дочери, согревшей, как лучи солнца на закате, его тяжелую жизнь.
Отрадное зрелище придавали три обитателя этому лесу, отдаленному от мира и его треволнений. Мирное одиночество действовало на них благотворно, хотя у всякого в глубине души таилась печаль, до которой никто не дерзал прикасаться.
Однажды, сидя в чаще леса, старый Мартинец внезапно почувствовал, что кровь его холодеет, в глазах потемнело. Машинально протянул он руки за помощью, но силы и сознание уже покинули его. Без признаков жизни лежал старец в безлюдном лесу, освещенный заходящим солнцем, которое бросало свои лучи сквозь поредевшую листву на его смертельно бледное лицо.
Настал последний час старого Мартинеца. Ангел смерти распростер над ним свою десницу, чтобы вознести его к вечному свету перед престолом правосудия Божия, где бы он дал ответ за тяжкий кровавый грех, томивший его.
Престарелый отшельник страшился этой минуты, он переносил жизнь, преисполненную лишений и молитв, чтобы подготовиться к ней, и все-таки она застигла его врасплох, потому что он не успел еще передать свою последнюю волю тем, которые облегчили последние годы его жизни.
Энрика и Мария с беспокойством ожидали возвращения старого Мартинеца. Обыкновенно он входил в хижину с закатом солнца, а уже почти наступила ночь. В страшном беспокойстве стояли они обе перед хижиной и прислушивались, затаив дыхание, но кругом было тихо.
— Я пойду отыскивать его, — сказала, наконец, Энрика, — видимо, его постигло какое-нибудь несчастье!
— Куда же ты отправишься отыскивать его ночью? Лес так велик и обширен! — предостерегала ее старушка.
— Я знаю места, где Мартинец любил бывать. Не мешайте мне, Мария Непардо, вспомните, как он всегда был к нам добр и полон любви. Было бы грешно, если бы я не употребила все усилия, чтобы найти его и помочь ему, потому что он, наверное, в опасности. Мое сердце предсказывает беду!
— Так иди, а я останусь здесь у хижины, потому что ноги мои слишком слабы!
Энрика бросилась в чащу. Она добежала до местечка, находившегося на берегу озера, обнесенного густой тенью деревьев, где он часто проводил долгие часы, но не нашла старого Мартинеца!
Гонимая все возрастающим мучительным страхом, устремлялась Энрика далее в чащу, часто подвергаясь опасности свалиться в пропасть, спотыкаясь о пни и сучья деревьев. Темнота все усиливалась, но она, не переводя духа, бежала дальше. Она чуть не погибла в болоте, случившемся на пути: не предвидя опасности от ярко блестящего зеленого мха, Энрика ступила на него и начала уже вязнуть, но. к счастью, успела выскочить.
Пот катился с нее градом, но она все бежала дальше. Тщетно обежала она все знакомые места — старый Мартинец не находился.
Мучимая смертельным страхом, вспомнила она, что на другом берегу быстрого лесного ручья было еще местечко в глухой чаще, куда отшельник иногда любил ходить молиться.
Долго не размышляя, бросилась она к тому месту ручья, где берег был более отлогим, и добежала до него.
— Помоги мне, Пресвятая Дева! — прошептала она и поспешно бросилась в воду.
И Пресвятая Дева уберегла ее! Она благополучно достигла противоположного берега, несмотря на то, что течение ручья, падавшего с гор в долину, омывало разгоряченную Энрику до самого пояса. Выкарабкавшись из воды, она бросилась в чащу еще с большей поспешностью.
Вдруг ей показалось, что недалеко от нее в кустах лежит человек. Крик ужаса и страха вырвался из ее груди. Затаив дыхание, подбежала она к нему и, громко рыдая, упала к ногам старца, обвивая руками его безжизненное тело.
— Но может быть, еще можно помочь, — шептала она, — тело еще теплое, надо действовать и не падать духом.
Немедля, побежала она обратно к ручью и принесла в больших листьях холодной воды, освежила лоб старца и смочила его губы, но видя, что несмотря на все ее усилия Мартинец все-таки не приходит в себя, она в отчаянии упала около него и громко зарыдала.
Старец раскрыл утомленные глаза.
— Отец Мартинец, проснись! — вскрикнула Энрика и смочила снова темя отшельника. — Взгляни на меня, взгляни на меня хоть раз еще твоими честными добрыми глазами и промолви хоть одно слово!
— Что случилось, дитя мое? — слабым голосом простонал старец, с трудом приподнимая руки. — Кажется, настал мой последний час!
— О, не говори этого, отец Мартинец! Что станет тогда с твоей дочерью Энрикой? Где придется ей искать защиты, если ты покинешь ее?
— У моей сестры Жуаны. Я все тебе скажу, все скажу — я должен облегчить свое удрученное сердце. Отправимся в хижину, там ты все услышишь! — почти беззвучно прошептал старый Мартинец.
Отхлебнув немного воды, он силился приподняться.
— Нет, не могу, дочь моя, сил нет! Я чувствую приближение смерти.
Энрика с трудом удерживала слезы.
— Не бойся, отец Мартинец, ободрись. Обними меня и облокотись на мое плечо, я доведу тебя до хижины и уложу в постель.
— Мы помолимся с тобой перед распятием! Пресвятая Дева милостивее примет мою молитву, если ты будешь молиться со мной. Ты олицетворение невинности, ты мой добрый ангел!
Энрика почти приподняла старца, силившегося встать на ослабевшие ноги. С большим трудом и осторожностью она вела его по лесу по направлению к хижине, медленно подвигаясь со своей тяжелой ношей, но взгляд старца, полный благодарности, вознаграждал ее и придавал ей новые силы.
Наконец, поздно ночью доплелись они до хижины, перед которой, все еще поджидая их, сидела кривая старушка. Она помогла Энрике, насколько у самой хватало сил. Отшельник указал на распятие, им самим когда-то выточенное, и Энрика помогла ему опуститься перед ним на колени и сама стала возле него. Мартинец сделал знак рукой, чтобы Мария удалилась, сам же пожелал остаться наедине со своим добрым ангелом, чтобы он помолился за него, облегчил тяжесть предстоящей минуты и возбудил в нем надежду милосердия и прощения Божия. С содроганием взглянул старик Мартинец на свои руки — они были запятнаны кровью, которая не смывалась даже после многих десятков лет, проведенных в молитве.
Энрика сложила руки к молитве. Ее бледное, прелестное лицо было обращено к небу, казалось, она сама была изображением Богоматери, на которую с надеждой взирал отшельник.
После горячей молитвы она заботливо уложила старца на постель из мха и укутала теплым одеялом.
— Я все тебе расскажу перед смертью. Я хочу облегчить свое сердце, а ты помолись за мою душу! — говорил он утомленным голосом.