Страница 6 из 15
* * *
Словно черная лилия на длинном стебле, стоял на столе диктофон. Казалось, что раскрытый цветок рупора и широкий глаз окуляра внимательно и настороженно глядели на Курилина, сидевшего в кресле, у стола. В ящике с тихим непрерывным шуршанием разворачивалась визетонлента. В другом кресле сидел майор Комаров. Два человека из комендатуры поселка со световыми пистолетами в руках стояли за спиной майора, не сводя глаз с Курилина. Из-за стены глухо доносился могучий храп Ивана Павловича. Спокойный голос майора звучал в комнате: - ...Предупреждаю вас, что все ваши ответы и все поведение ваше во время допроса будут точно зафиксированы этим аппаратом на визетонленте, которая впоследствии может быть, в случае надобности, воспроизведена в ходе судебного следствия и на суде. Заявлений по этому поводу у вас нет никаких? Курилин, тяжело дыша, с опущенными глазами, помолчал, потом хрипло произнес: - Я протестую против этого незаконного задержания... Майор тем же спокойным, ровным тоном ответил: - Ответственность перед законом за это задержание мне известна. Итак, прошу назвать вашу фамилию, имя, отчество. Короткое молчание, потом Курилин кашлянул и поднял воспаленные глаза: - Вам известно... - Все-таки? - Курилин... Степан Матвеевич. - А раньше? Курилин злобно сверкнул глазами, помолчал, потом крикнул: - Да что вы комедию ломаете! Не знаете? - Все-таки? - Коновалов... Коновалов Георгий Николаевич, если это вам доставляет удовольствие! - Это все? - спокойно и настойчиво продолжал майор. - Других фамилий не было? - Н-нет... - ответил Курилин, бросив быстрый подозрительный взгляд на майора. - Ваша национальность? - Русский. - Ваше подданство? Молчание. Потом медленный отпет: - Советского Союза... Из дальнейших ответов Курилин а выходило, что он уроженец города Саратова, инженер-электрик по образованию, работал в разных городах Советского Союза, что ему сорок пять лет, что прибыл он сюда на "Полтаве", куда перешел с "Чапаева" после его гибели. К взрыву на "Чапаеве" он никакого отношения не имеет, и то, что взрыв произошел именно в трюме, где он работал, вероятно объясняется тем, что в трюме находились взрывчатые вещества, о которых он, Курилин, ничего не знал и которые могли взорваться от самовозгорания. Причины взрыва поселка он тоже не знает, но, направляясь на дно океана для работы по уборке грузов, услыхал страшный грохот и в страхе, потеряв голову, старался уйти подальше от места катастрофы. От майора же и Ивана Павловича он пытался скрыться, сам не зная почему - вероятно, все в том же страхе, будучи почти без памяти... Он вообще человек нервный и подвержен припадкам... О лагере иностранцев? О самолете на льду? Нет, об этом он ничего не знает... Что касается перемены фамилии, вместо Коновалова - Курилин, то документы на имя Курилина он нашел на палубе "Чапаева" в момент его гибели. Их, вероятно, обронили в панике, и он с радостью взял их себе. Зачем это ему нужно было? Это объясняется тяжелой личной историей, тяжелыми личными переживаниями. Он хотел покончить со старым, забыть о нем, постараться, чтобы и другие о нем забыли, и зажить новой жизнью в Арктике, участвуя в великом строительстве. Почему? Неприятно вспоминать... Но если это необходимо... что же, он может сказать, что недавно от него ушла горячо любимая женщина, и он сам в этом виноват: ему показалось, что она полюбила его старого друга, и в припадке ревности он чуть не убил ее и его. Вот... Ее имя?.. Жаль, конечно... Не хотелось бы вмешивать любимого человека, тем более женщину, в эту неприятную историю... Но, видно, ничего не поделаешь: ее зовут Антонина Васильевна Лебедева. Она живет в Ростове-на-Дону, на Средней улице, дом №
87.
Голос Курилина, по мере того как он давал показания, делался все тверже, спокойнее, даже предупредительней, Под конец в нем уже звучали, правда сдержанно, нотки чуть интимной откровенности. Он свободно держал себя, откинулся на спинку кресла, перебросил ногу на ногу. Майор с любопытством присматривался к Курилину и к перемене, происшедшей с ним. Все ожесточение, все волчьи повадки, которыми так злобно бравировал Курилин в начале допроса, исчезли. Перед майором сидел вежливый, доверчивый человек, которому нечего скрывать, жертва недоразумения. "Зачем этот поток лжи? - думал майор. - Ведь отлично знает, что все будет проверено. Время хочет выгадать. Пока приедем, пока проверим... Так, так..." Майор почувствовал, что наступил момент для удара. - Назовите, пожалуйста, места, где вы работали последние пять лет. - Их немного, Дмитрий Александрович... - С вами говорит не Дмитрий Александрович, а майор государственной безопасности... - Простите, майор, - поспешно и как бы смущенно поправился Курилин. - За последние пять лет я работал в Казани на генераторном заводе, потом... в этом... в Воронеже на электромашиностроительном и, наконец, до последнего времени - в Ростове-на-Дону на аккумуляторном. - Приходилось разъезжать по Советскому Союзу в эти годы? - Нет... немного... Бывал в Москве, в Ленинграде, в Риге, в Энгельсе... больше нигде. - А в этом году? - Нет. Вот только недавно в Москве, проездом в Архангельск... - В Вишневске или в его районе не бывали? - В Вишневске? - По лицу Курилина пробежала тень, глаза с испугом метнулись в сторону майора и скрылись под веками. - Нет, в Вишневске никогда не был. - Может быть, если не в самом городе, то в его районе? - Нет... и в районе не был... - Где вы были в августе этого года? Восковая бледность медленно разливалась по лицу Курилина; тяжело дыша, он машинально провел рукой по несуществующим усам. - В августе? - переспросил он чуть охрипшим голосом. - В августе я был там же... то есть в Ростове-на-Дону... - Фамилия Кардан вам известна? Курилин вздрогнул и поднял на майора глаза, в которых отразились растерянность и ужас. Губы его беззвучно шевелились, но так ничего и не произнесли. - Ваша рана на бедре уже не беспокоит вас, гражданин Кардан? Оцепенелое молчание было ответом майору. - Не лучше ли прекратить эту комедию, гражданин Кардан? - продолжал майор. - Вы должны знать, что чистосердечное признание дает вам возможность надеяться на снисхождение суда. Расскажите откровенно, кто вы в действительности, откуда, зачем, в чье распоряжение прибыли в Советский Союз. Нам многое уже известно, но лучше будет, если вы сами все расскажете. У нас есть основание предполагать, что вы являетесь лишь простым орудием в чужих руках. И поэтому... Майор внезапно оборвал фразу. Случилось нечто совершенно неожиданное. Курилин закрыл лицо руками и затрясся в глухих судорожных рыданиях. Зубы его стучали о стакан с водой, поданный майором, вода расплескивалась и заливала подбородок, руки, одежду... - Все равно, - бормотал Курилин, - если вы уже знаете... Я - Коновалов... Я действительно Коновалов... Георгий Николаевич... Я все расскажу... Я германский подданный... Я сын когда-то богатого русского помещика... Во время Октябрьской революции он убежал из России в Германию. Там я и родился незадолго до прихода фашистов к власти. Семья была разорена, она постепенно опустилась, стала жить в бедности... нищенствовать... И я тоже. Рассказы родителей, близких и других эмигрантов разжигали во мне злобу против Советского Союза... С молоком матери я впитал в себя ненависть к этой стране, где я мог бы жить счастливо и весело. И мы жили мечтой о возвращении... мечтой о мести... Я учился в немецкой, уже фашистской школе, но дома мы хранили русскую речь. Торопливо и сбивчиво, словно опасаясь, что его остановят, Курилин продолжал свою исповедь. Майор молча сидел в своем кресле, время от времени делал короткие заметки на листке бумаги, лежавшем перед ним. Диктофон бесстрастно и тихо шуршал, словно пристально всматриваясь в искаженное страхом и отчаянием лицо Курилина, внимательно и чутко вслушиваясь в его почти истерический рассказ.