Изгнание владыки (Часть 2)

Григорий Борисович АДАМОВ

Изгнание владыки

ЧАСТЬ II

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

НА ЗАВОДЕ

"Министерство Великих арктических работ Начальник Главного управления снабженья Москва, 19 февраля 19...

Дорогая Ира! Скоро закончится осушка подводных поселков и начнется проходка шахт № 2, 3, 6, 9, 10. Между тем строительство ВАРа, как вам известно, остро нуждается в продукции вашего завода, особенно в насосах и гидромониторах. Наш приемщик на вашем заводе, инженер Гюнтер, сообщает мне, что вы испытываете недостаток в квалифицированных, опытных работниках. Позвольте мне, в интересах нашего общего дела, хоть немного помочь заводу. Рекомендую вам подателя сего, товарища Акимова Константина Михайловича, инженера-металлурга, хорошо мне известного, прекрасного конструктора-автоматчика и опытного производственника. Я пытался привлечь Константина Михайловича к работе у себя, в центральном аппарате ВАРа, но он стремится на производство, на завод, и я не позволил себе настаивать на своем желании. Во всяком случае, буду очень рад, если окажется, что я смог быть вам полезным и помочь в ваших затруднениях. Всегда ваш друг - Ник. Березин". Ирина читала записку, украдкой поглядывая на плотного, несколько грузного человека, сидевшего в кресле у ее рабочего стола. Его живые, умные глаза, открытое выражение лица произвели на нее хорошее впечатление. Судя по проседи в густых усах и морщинкам у глаз, он был далеко не молод. Спокойная уверенность движений говорила о большом жизненном опыте и чувстве собственного достоинства. Последнее время, в связи с увеличивающимся размахом строительства ВАРа, завод действительно испытывал нужду в работниках, особенно в производственных цехах, за которые несла ответственность Ирина. Она чувствовала некоторую неловкость перед Березиным, какую чувствует человек, нанесший другому незаслуженною обиду. С Березиным она не встречалась с прошлой весны, но самоотверженная работа Березина, завоевавшая ему всеобщее уважение, даже популярность, была ей известна. Заключительные слова записки и общий тон ее тронули Ирину: она чувствовала заботу не только о заводе, о строительстве, но и лично о себе. Ирина была благодарна Березину за внимание, доброту к ней и - неловко было сознаться даже самой себе - за непоколебимую верность ей. Ирина доверчиво подняла глаза на Акимова, тот выжидающе смотрел на нее. Из короткого разговора Ирина узнала о его прошлой работе. Больше всего ее обрадовало упоминание Акимова о его особенном интересе к автоматизации литья: автоматика его всегда привлекала, он с успехом работал в этой области. Это было как раз то, в чем больше всею нуждались литейные цехи завода. - Большой ли персонал на заводе? - поинтересовался, в свою очередь, Акимов. - Не очень, - ответила Ирина. - В цехах занято двести двенадцать человек, работников снабжения и складских - около пятидесяти, в конструкторском бюро - двести шестьдесят семь человек, в лабораториях - восемьдесят семь да в управлении и конторе - тридцать пять человек. Всего около шестисот пятидесяти человек. Как видите, немного. - Большая механизация? Автоматика? - живо спросил Акимов. - Насколько примерно у вас механизированы и автоматизированы производственные процессы? - Вы спрашиваете только о производственных процессах в цехах? - Лучше, конечно, цифры по всему заводу, если это вас не затруднит. - Пожалуйста! - с некоторой гордостью усмехнулась Ирина. Она порылась в кармане и вынула горсть конфет. - Вот, - протянула она их с улыбкой Акимову, - пожалуйста. Это мои любимые... - Это что? Задаток? - в свою очередь, улыбнулся Акимов, беря одну конфету. - Связываем меня по рукам и ногам? Ведь я тоже грешен насчет сластей. - Да что вы? - обрадованно рассмеялась Ирина. - Вот приятно слышать! А то все смеются надо мною: сластена, сластена... Ну-с, так вот. Наша контора механизирована, я бы сказала, процентов на семьдесят пять. В конструкторском же бюро все вычисления, расчеты, которые занимают так много рабочего времени конструкторов, производятся исключительно счетно-аналитическими машинами. Даже чертежная работа больше чем наполовину механизирована. Наши конструкторы заняты только тем, что думают, изобретают, составляют формулы, уравнения, делают наброски, эскизы, а почти всю черную математическую и оформительскую работу делают за людей машины. - Да, - задумчиво сказал Акимов, - это потому, что вашему заводу всего десятка два лет. Новый завод... К сожалению, мне приходилось работать только на старых, правда зачительно реконструированных, заводах, где механизация и автоматика коснулись преимущественно производственных цехов. А у вас как дело обстоит в этих цехах? - О, здесь, по-моему, достигнут предел мыслимого! - с гордостью заявила Ирина. - Раньше, лег тридцать-сорок назад, на таком заводе работало бы не меньше десяти-двенадцати тысяч человек! А ведь мы производим только часть необходимой нам продукции, остальное нам дают четыреста других заводов, которые кооперированы с нами. - Боюсь, не придется ли мне пожалеть, что я перешел работать на такой завод. - Почему? - с недоумением спросила Ирина. - Помилуйте, - улыбаясь и разводя руками, произнес Акимов, - что же мне здесь делать, в этом царстве самостоятельных автоматов? Нянькой ходить возле этих стальных ребятишек и время от времени вытирать кому-нибудь из них носик? Право, это очень скучно! - Ах, вот в чем дело! - рассмеялась Ирина. - Ну, не огорчайтесь. Для вас мы приберегли последние шесть процентов, недостающих до ста, чтобы наша автоматизация была полной. Для летчика, например, самое трудное - выжать последние метры до потолка, а для производственника - вот эти последние проценты механизации и автоматизации. Итак, Константин Михайлович, когда вы могли бы приступить к работе? - Я хотел бы использовать свое право на декадный срок для предварительного ознакомления с заводом, цехом, механизмами и людьми. Огорчение едва заметно отразилось на лице Ирины. - Михаил Борисович Кантор, - сказала она вздохнув, - временно исполняющий сейчас обязанности начальника фасоннолитейного цеха, хотя и усердный, горячо интересующийся делом работник, однако еще очень молод, недостаточно опытен и... какой-то нерешительный робкий. Это, конечно, со временем пройдет... - Должно быть, мямля, - прервал ее Акимов, пре зрительно сощурившись и поджав губы. - Не люблю таких. - Да, конечно, характер странный, - покачала головой Ирина. - Он атлет, физкультурник и в этом деле смел, инициативен, а с машиной неуверен, боязлив... Фактически мне приходится, оставаясь начальником производства всего завода, быть в то же время и начальником этого цеха. Между тем он сейчас выпускает чрезвычайно ответственную продукцию: детали гидромониторных установок для шахт. - Вот оно что... - протянул Акимов. - Ну хорошо, Ирина Васильевна! Я постараюсь, насколько возможно, сократить срок ознакомления с заводом. И немедленно же начну помогать товарищу Кантору. Это будет та же работа, хотя без формальной ответственности. Если вы не возражаете, я завтра же явлюсь на завод. - Ну, вот и отлично! Директора сейчас нет на заводе. Я вас потом представлю ему. Я уверена, что у него не будет возражений против вашей кандидатуры. Особенно с рекомендацией Николая Антоновича, - улыбнулась Ирина, вставая из-за стола. - Мне нужно пройти по заводу. Если хотите, могу бегло показать вам его. - Буду вам очень благодарен, - ответил Акимов. Из подъезда конторы перед Ириной и Акимовым, одетыми в теплые электрифицированные костюмы, открылся просторный вид на внешний двор завода, покрытый пушистой белой пеленой снега. Двухэтажное, почти целиком застекленное здание огромной подковой окружало двор. Широкие, очищенные от снега матово-стеклянные дороги шли между площадками, где летом красовались цветы и журчали фонтаны. Крыша здания была, очевидно, плоская: ее окаймляла за низким парапетом густая стена кустов, покрытых снегом. - Там у вас аэроплощадка? - спросил Акимов, спускаясь с Ириной по лестнице на двор и показывая на аэромобиль, тихо спускающийся на крышу. - Не только. Туда по наклонному въезду поднимаются электромобили и электроциклы. Там стоянка - ангар и гараж - для всех видов наземного и воздушного легкового транспорта. Кроме того, летом на крыше открывается ресторан, площадки для тенниса, подвижных игр, там много зелени... Тяжелая, массивная, украшенная резьбой дверь гостеприимно раскрылась перед ними, как только они пересекли невидимый луч инфракрасного сторожа. Через пустынный коридор Ирина с Акимовым, выключив ток в своей электрифицированной одежде, вошли в большое помещение, залитое солнечным светом. Покрытые белой глазурью стены, сверкающие приборы, белые пластмассовые столы с лабораторной посудой, цветы и декоративные растения в кадках, наконец стоявший посреди гигантский куб, облицованный белыми плитками, уставленный контрольно-измерительными приборами, - все вместе создавало смешанное впечатление химической лаборатории, операционной и новейшей фабрики-кухни, построенной по последним требованиям гигиены. Два человека в белоснежных комбинезонах из стеклянной ткани сидели за лабораторными столами. Пять широких белых труб проходили отлого под потолком на равном расстоянии друг от друга и скрывались в верхней грани куба. Спереди, из нижней его части, выходили другие трубы, которые, изогнувшись вправо, тянулись к поперечному простенку. Воздух, подаваемый сюда, в помещение новомартеновского цеха, общезаводской установкой кондиционирования, был чистый, свежий, приятно теплый. Слышалось тихое гудение где-то далеко спрятанного бушующего пламени. - Пять печей? - спросил Акимов. Ирина кивнула головой. - Как контролируются состав и чистота шихты1? - В начале верхних питательных труб, на материальном складе, установлены приборы, контролирующие химическую чистоту сырья, а здесь, внизу в трубах, перед их входом в печи, выстроены автоматические контрольные весы. - Ага! Какие весы? Их точность? Вместимость печей? - Вместимость - пять тонн каждая. Весы системы Громова, их точность - до одного миллиграмма. - Как контролируется процесс плавки? - Кроме пирометров2 Форбса, еще фотоэлементные3 аппараты нашего конструктора Бергмана. Они пока применяются только на нашем заводе и проходят испытания. Аппараты улавливают все нюансы4, расцветки пламени в печи. При появлении пламени того цвета, на который аппарат настроен, в нем срабатывает реле5, в нижней выпускной трубе автоматически открывается кран, и расплавленный металл направляется по ней в соседнюю литейную. Желательная точность достигается идеально. - На чем работают печи? - Преимущественно на газе, который доставляется в Москву по трубам из шахт подземной газификации Подмосковного угольного бассейна. Но, вероятно, в ближайшее время нас переведут полностью на электроэнергию. - Так... так... Дальше - литейная? - Да. Я думаю, мы можем перейти туда. Когда-то в таких литейных, темных, дымных, отравленных отходящими газами, засыпанных горами сырой формовочной земли, копошились испачканные, прокопченные люди, унося в легких, в порах тела грязь и пыль. Теперь посетителей встретили сверкающая белизна стен, обилие света, свежесть и чистота воздуха, зелень и цветы. Сменный цеховой наблюдатель, человек в очках, в белом комбинезоне и перчатках, встретил гостей и сопровождал их во время осмотра. В литейной от питательных труб с расплавленным металлом, проведенных сюда из соседнего новомартеновского цеха, горизонтально отходили блестящие цилиндрические машины самой разнообразной величины - от огромных, диаметром в рост человека, до маленьких, не больше флейты. Из этих машин и механиков доносились приглушенные звуки: низкое басовое гуденье - из больших, высокий теноровый звук - из средних и истеричный визг - из самых маленьких цилиндров. Это расплавленный металл центробежной силой превращался в цилиндры и трубы для будущих насосов, гидромониторов и других гидротехнических механизмов. Возле выходного отверстия каждой центробежной машины с легким шелестом проходил свой транспортер. Равномерно, через короткие промежутки времени, выходное отверстие каждой машины раскрывалось, и вытолкнутая наружу внутренним механизмом готовая, чистая и охлажденная отливка ложилась на ленту транспортера и уносилась сквозь отверстие в стене. Другой механизм автоматически открывал внутренний кран, впускал в машину новую порцию расплавленного металла из питательной трубы, и приглушенные звуки бешеного вращения центробежной машины вновь начинали нарастать. - Как производится контроль качества? - спросил Акимов. - Дефектоскопом1 Кононова, помещенным внутри у выхода из машины, ответила Ирина. - Просвечивание рентгеном... В следующем, фасоннолитейном цехе, работало, глухо жужжа и визжа, множество других вертикальных и горизонтальных центробежных машин. Здесь производилась отливка более сложных деталей - поршней, кулачков, коромысел, кранов, рычагов, лопаток. Они непрерывно выходили из машин, укладывались особыми приборами на транспортеры и бесконечным потоком вносились на склады. Ирина познакомила Акимова с двумя находившимися здесь цеховыми наблюдателями. Одним из них был Кантор, сменный начальник цеха, молодой, атлетически сложенный человек с бритой головой и живыми черными глазами. - Это новый начальник цеха, товарищ Акимов, Константин Михайлович. Прошу любить и жаловать. - Очень рад, - говорил Кантор, пожимая Акимову руку с такой силой, что тот невольно поморщился. - Гора с плеч... Будет у кого поучиться. А то приходится все к Ирине Васильевне бегать, надоедать... В большой и, по-видимому, очень сложной цилиндрической машине постепенно замирало гудение. Через минуту оно совсем заглохло, выходное отверстие машины раскрылось, и одновременно изнутри ее послышался громкий звонок. Показался медленно вылезавший наружу цилиндр со сложными выемками, отверстиями, выступами и с широкой красной полосой вдоль его блестящей, словно отполированной поверхности. Едва цилиндр показался у отверстия, с края машины сдвинулось широкое черное кольцо и, поддерживаемое снизу горизонтальным металлическим стержнем, пошло вперед, обхватив выходивший из машины цилиндр. Когда он почти весь вышел из машины, с нее сошло второе кольцо и, опираясь на продолжавшийся выдвигаться стержень, обняло цилиндр с заднего конца. Цилиндр прошел над ползущей внизу широкой лентой транспортера и повис над платформой электрокара1. Кольца выносящего прибора раскрылись, осторожно спустили цилиндр на электрокар, вновь сомкнулись и вернулись вместе со стержнем на свои сторожевые посты у выходного отверстия машины. Звонок умолк. Машина тем временем наполнилась уже новым расплавленным металлом и завела свою монотонную песню. - Михаил Борисович! Опять брак! - с укором произнесла Ирина, обращаясь к Кантору. - Сейчас узнаю, в чем дело, Ирина Васильевна. Не понимаю, ведь я только что отрегулировал, - смущенно говорил Кантор, вглядываясь в окошечко прибора, стоявшего на машине. За стеклом двигалась лента с фоторентгеновскими снимками отдельных участков и деталей выпускаемой продукции. Через минуту, не отрывая глаз от окошечка, Кантор сообщил: - Раковина на девятом участке цилиндра... - Газы? - спросила Ирина. - Нет, воздух. Вина наша, вернее - моя, а не мартеновцев. Каким-то образом в машине нарушен вакуум2. Туда опять проникло несколько кубических сантиметров воздуха, - говорил Кантор, быстро манипулируя каким-то сложным прибором на машине. - Останавливаете машину? - озабоченно спросила Ирина. - Нет. Я думаю, можно еще успеть на ходу восстановить вакуум, выгнать этот лишний здесь воздух. Жидкий металл пока не настолько уплотнился, чтобы задержать его в себе. До этого момента осталось еще полторы минуты. Успеем, Ирина Васильевна, не беспокойтесь. Опять, видно, недоглядел... Виноват... - Какая это краска? - заинтересовался вдруг Акимов, внимательно рассматривая красную полосу на бракованной детали и проводя пальцем по ней. - Обыкновенная, по формуле Каруса, - равнодушно ответила Ирина и, огорченная этими неполадками и очевидной небрежностью Кантора, обернулась к нему: - Будьте же внимательны, Михаил Борисович. Не отходите от машины, пока не наладите ее. Огромный, двухсветный, шириной во все здание, зал механического цеха раскрылся перед Ириной и Акимовым, когда за ними захлопнулась дверь фасоннолитейного цеха. Бесчисленные станки двадцатью шеренгами расположились во всю длину зала между узкими зелеными полосками декоративных растений. Визг, шелест, скрежет, шипение работающих механизмов должны были, казалось, создать страшный шум, но необъятные размеры цеха, а также остроумные глушители у каждого станка поглощали этот грохот. Сотни станков резали, долбили, строгали, сверлили, шлифовали. Разогретая стружка мгновенно уходила в ящики-собиратели под полом, металлическая пыль всасывалась мощными вентиляторами, и непрерывно обновляемый воздух в помещении оставался чистым и свежим. Человек десять цеховых наблюдателей ходили между рядами станков, изредка останавливаясь, чтобы ликвидировать задержку или аварию, о которой станок извещал тревожным звонком и светом красной лампочки. Ирина и Акимов шли вдоль ряда гигантских станков, величиной иногда с небольшой дом, предназначенных для обработки крупных деталей. Мощный транспортер из подвижных стальных пластин вынес из склада заготовок огромный поршень насоса, диаметром около двух метров, и подал его к рабочей части высокого станка. Провожая поршень от станка к станку, наблюдая за процессом его последовательной обработки, Ирина с Акимовым видели его постепенное изменение. Вот он вышел наконец из последнего станка и скользнул в готовом виде на транспортер, уносивший его в склад. Трудно было теперь узнать в этом мягко отшлифованном гигантском поршне сложного вида и устройства тот кусок металла, который всего лишь час назад начал свое движение в ряду этих удивительных станков. Но для Ирины и Акимова во всем этом ничего поразительного не было, все это уже давно стало для них обычным явлением. Лишь в следующем, сборочном, цехе - сердце завода - даже Акимов в первое мгновение несколько растерялся. Этот цех был еще более огромным. Его противоположный конец терялся где-то вдали, в сплошной чаще движущихся во всех направлениях конвейерных лент. Вертикальные, горизонтальные, наклонные, изогнутые, то мощные, то тяжелые, то легкие, тонкие, с маленькими гнездышками и миниатюрными приборами, они двигались с легким шорохом, в непрерывном, бесконечном движении, сплетаясь в какой-то чудовищный клубок. Они спускались сквозь люки в потолке и поднимались обратно, выходили из отверстий в стенах, похожих на гигантские решета, скрывались в полу и выползали оттуда. Надо было пристально вглядеться, внимательно присмотреться, чтобы увидеть в их то быстром, то замедленном движении четкую согласованность. Вся площадка цеха была сплошь занята рядами станков, все воздушное пространство - густой подвижной сетью транспортеров. Лишь узкие дорожки оставались свободными для людей. Акимов шел за Ириной мимо высоких мощных станков, похожих на многорукие и многоглазые чудовища, и наблюдал, как к основной трубе, в которой с трудом можно было угадать будущий гидромонитор, при переходе от одного станка к другому что-то прибавлялось и с каждым переходом труба принимала все более знакомые формы. Двенадцатый станок выпустил уже вполне готовый к работе огромный гидромонитор и передал его на транспортер, который должен был отнести его на склад. Проводив его взглядом, Ирина обернулась к Акимову: - Пойдем дальше, Константин Михайлович? На склады, на отгрузку? - Спасибо, Ирина Васильевна. Самое необходимое я видел. Для первого раза достаточно. Я хотел бы, если вы ничего не имеете против, вернуться в свой цех, к Кантору, и ближе познакомиться с людьми и процессом. - Ну что же! Пожалуйста! Я пройду к конструкторам, потом вернусь к себе. Приходите часа через полтора, я вас познакомлю с директором. В фасоннолитейном цехе Акимов застал одного лишь Кантора. Своего товарища он послал в библиотеку - отыскать какую-то справку. С полчаса Акимов беседовал с Кантором о работе цеха, об особенностях каждой центробежно-отливочной машины, о качестве металла, доставляемого новомартеновскнм цехом. - Жаловаться нельзя, Константин Михайлович, - говорил Кантор. - Металл они дают равномерный по химическому составу, по механическим свойствам, температуре... - Однако, - возразил Акимов, указывая на электрокар с бракованными цилиндрами насосов, - я вижу, брак возрастает: при нас машина выбраковала одну деталь, а сейчас их уже две. Неужели только из-за неполадок в этой машине? - К сожалению, да, Константин Михайлович, - грустно ответил Кантор. - Я не смог на ходу отрегулировать машину после первой выбраковки. И мой товарищ не знал, как это сделать. Вот и пришлось отправить его в библиотеку. Помолчав и не глядя на Акимова, Кантор тихо добавил: - Между прочим, это уже вторая партия брака. Первые две штуки я раньше отправил на склад сырья для переплавки... Может быть, вы, Константин Михайлович, сможете на ходу отрегулировать машину? А? Иначе мне придется остановить ее, и это будет очень неприятно. План цеха такой большой... На столе певуче прозвучал гудок телевизефона. Кантор включил аппарат. На экране показалось недовольное лицо директора. Директор сухо пригласил Кантора к себе. - Очевидно, по поводу брака, - обратился совсем расстроенный Кантор к Акимову, выключая аппарат. - Разрешите отлучиться из цеха минут на пятнадцать. А вы пока посмотрели бы, что можно сделать с машиной... - Хорошо, хорошо, Михаил Борисович, не беспокойтесь, - утешал Акимов Кантора. - Не падайте духом. Сделаю, что смогу. Оставшись один, Акимов постоял у злополучной машины, потом подошел к лабораторному столу, взял склянку с зеленоватой жидкостью, взболтал ее, понюхал и, оставшись, по-видимому, довольным, положил склянку в карман, захватив и кусок ваты. Из пачки чистых, слегка дымчатых пластинок для фоторентгена он взял одну, вернулся к машине и сунул пластинка в щель дефектоскопа. Минут пять Акимов неподвижно стоял, пристально всматриваясь в приборы на машине, протянув одну руку к кнопке на сигнализационном щитке и другую к рычажку красящего аппарата. И все же он не уловил момента. Звонок успел коротко зазвучать, крышка выходного отверстия машины открылась. В то же мгновение рука нажала на кнопку, другая передвинула рычажок. Звонок оборвался. Из отверстия показался новый цилиндр с коротенькой, словно отрезанной красной полосой - сигналом брака. Акимов повернул никелированный штурвал у выходного отверстия и быстро вынул из кармана склянку и вату. Он смочил зеленоватою жидкостью вату и, пока цилиндр ложился на проходивший мимо транспортер, несколько раз провел влажной ватой по красной полосе брака на цилиндре. Полоса исчезла, густо окрасив вату, которую Акимов опустил в карман. Транспортер унес заготовку цилиндра в соседний, механический, цех для обработки. Акимов вынул платок, отер пот со лба и облегченно вздохнул. Через пять минут он вновь повторил ту же операцию со звонком и рычажком. Из отверстия машины, уже без тревожного сигнала и без красной полосы, вылезла новая, чистая и блестящая заготовка, легла на транспортер и также унеслась в механический цех. Пустив таким образом в производство третий и четвертый поршни, Акимов вернулся к машине, вынул вложенную им раньше в дефектоскоп пластинку фоторентгена, повернул никелированный штурвал обратно и точными, уверенными движениями начал быстро регулировать машину. Вскоре, уже без вмешательства Акимова и без звонка, показался новый цилиндр. Он был чист, без красной отметки. Машина была в порядке. Вернулся огорченный Кантор. Ему пришлось выслушать выговор директора по поводу брака. Он получил приказ остановить машину до полной отрегулировки ее. Кантор был очень доволен, когда увидел, что машина уже работает безукоризненно. Он жал руку Акимова с такой горячей благодарностью, что тот, не выдержав, грузно затоптался на месте. - Будет, будет, Михаил Борисович! - бормотал он.- Пустяки какие! - Нет, нет, не говорите, Константин Михайлович, - говорил Кантор, пока Акимов дул на слипшиеся пальцы. - Так быстро и так точно отрегулировать! Вот что значит опытный производственник!